— Да, спасибо. Все так говорят. — Наверно, устал выслушивать. — Вы всегда зрите, как это называется, в корень. — Ты образованный малый. У тебя большое будущее. — Ближе к делу. Рик не любил долгие разговоры. Перед сном он хотел почистить новую форму — темно-синий костюм из плотной ткани, который ему выдали после переезда наверх. Форма была красивая. На груди красовался иероглиф Коммуны, символизирующий собой Круг Жизни — «О». Омикрон. Теперь он будет ходить в этой форме следующие десять лет, до своего тридцатилетия, чтобы снова пройти испытания, предписанные Комитетом, и решить свою судьбу. Как и все люди сектора. Так было, так будет. — Да, ты прав. — Киото погладил Аврору по кудряшкам. — Сходи поиграй, малышка. Аврора показала старику язык и исчезла. Все в Коммуне относились к старикам с некоторой долей пренебрежения, ведь круг их жизни всяко подходит к концу. — Та казнь… — начал старик. — Была необходима. — Да. Но… — Киото замялся. Рик стал собирать посуду со стола. Сложил все в раковину и сел на место Авроры. — Что вы хотите сказать? Говорите прямо. — Хорошо. Слова Креза об армии варваров и о лазутчиках — ложь. Теперь сдавай меня Патрулю. Это твоя прямая обязанность. — Еще успею. Киото сглотнул. Выглядел он не лучшим образом. Как и все с нижних уровней. От старика попахивало. Там, внизу, экономили на всем, от освещения до воды. Холодная логика выживания: старики уже одной ногой в могиле, так зачем тратить на них ресурсы. Хотя перемещаться можно было по всему сектору, Патруль зорко следил, чтобы каждое поколение находилось на своем уровне. — Ладно. Ты знаешь, сколько мне лет? — Не понимаю, к чему это. — Отвечай на чертов вопрос. И правда, сколько? Рик впервые задумался над этим. Киото был стариком, когда Рик родился, и еще живая мать работала на ферме, остался стариком, когда появилась Аврора, а Рик возмужал, и ни капли не изменился с тех времен. Старик — он и есть старик, какая разница. — Не знаю. — То-то и оно. Мне семьдесят пять полных лет, и треть своей жизни я провел внизу, ковыряясь в трубах. Меня отправили вниз, когда тебя еще на свете не было, а твою мать не пригнали из соседнего сектора в рабство. — Что? — Думал, что она родилась и прожила здесь всю жизнь? Нет, дружище. Она была рабыней, как и многие другие женщины, которых пригнали, когда местных девиц поразило массовое бесплодие. Великая Коммуна должна жить. — Ты лжешь! Киото грустно улыбнулся. — Но как… Это невозможно… За пределами барьера… — Живут дикие племена варваров. Пространство полно чудовищ, и ни один нормальный человек не сможет продержаться там и дня. Да, об этом говорит Комитет. — И что? Вы хотите сказать, что это не так? Киото испытующе смотрел на Рика. — Вы понимаете, что это ересь? — Сейчас это неважно, сынок. Мы начали с моего возраста, поэтому давай двигаться по порядку. — Какой смысл мне выслушивать эти глупости? — фыркнул Рик. — У вас там внизу совсем разум помутился. — Возможно, — кивнул Киото. — Да только почему, когда казнили того варвара, ты остался на площади? Рик молчал. Старик продолжал: — Я давно наблюдаю за тобой. Ты гораздо умнее своих сверстников, Рик. Это дает нам шансы. Никогда бы я не завел этот разговор, если бы не был уверен в успехе. Поэтому прошу: вначале выслушай меня, а потом поступай, как считаешь нужным. Идет? — Да, — угрюмо сказал Рик. Киото перевел дух. — Итак. Мы, люди Коммуны, были созданы в недрах Пространства великим богом Машины, который наделил нас разумом и позволил заселить сектор Омикрон. Пространство бесконечно и простирается вокруг нас во все стороны: вверх и вниз, вперед и назад, налево и направо. Киото повторял общеизвестные слова из Трактата о Машине, которым с пеленок учат каждого малыша. Он говорил о том, что первые поколения людей жили при золотом веке и ни в чем не нуждались — у них были обильные запасы вкусной еды, в домах было тепло, и никогда они не знали ни болезни, ни войны, а значит, жили долго и счастливо. Но на смену золотому веку пришел серебряный, когда человек стал смертным, и начались раздоры. Вслед за ним начался железный век — и срок жизни сократился. А на смену железному пришел темный век, в котором люди Коммуны живут и поныне — суровое время холода, лишений и борьбы за жизнь. — К чему все это? — не выдержал Рик. — Каждого ребенка учат этому в начале Круга Жизни. — Имей терпение! — оборвал Киото. — Мы почти добрались до сути. За всю нашу историю Коммуну всегда возглавлял Смотритель — человек, который мог общаться с богом Машины через жрецов. — Все верно. — Смотритель руководит Комитетом, куда входят его приближенные. Каждый из них контролирует свой уровень сектора. Только члены Комитета могут читать тайные знаки и иероглифы, что оставил бог Машины на стенах людям для подсказки. Остальным это категорически запрещено. — Таков закон. — Да. Только Смотрителю и его жрецам дозволено заходить в святилище Техники и говорить там с великим богом. — Правильно. — А что, если я скажу тебе, что тоже умею читать эти письмена? — Я вам не верю, — засмеялся Рик. — Разумеется, ты не веришь. Поэтому я покажу тебе кое-что. Рик насторожился. — Не бойся, — сказал старик, — это всего лишь рисунок. И он вынул из-за пазухи сложенный во много раз кусок бумаги, такой ветхий, что в местах сгиба виднелись затертые прорехи. Киото бережно разложил листок на столе. С одной стороны край бумаги был неровно обгрызен, словно крыса сточила, поэтому взгляду открылась лишь часть рисунка. Рик уставился на переплетения линий, испещренные мелкими иероглифами и знаками. — Что это? — Наш сектор. Оба склонились над рисунком, стараясь вглядеться в детали. Свет лампы потускнел — это означало, что приближается вечер. Скоро освещение вырубят. Рик зажег «призрачный свет», покрутив катушку динамо-машины. Они все вглядывались в рисунок, и наконец Рик прошептал: — Ничего не понимаю. — Я тоже долгие годы не мог, — признался старик. — Пока не стал разбирать иероглифы. — Откуда это у вас? — Часть добычи после большой войны с варварами, что выиграла Коммуна тридцать лет назад. Тогда я был в Комитете. Рик уставился на Киото. Тот снова улыбнулся и хрипло захихикал. — Я был советником тогдашнего Смотрителя. Старшим по самому верхнему уровню. Тогда Крез был сопливым пацаном, еды хватало на все уровни, и не было проблем ни с отоплением, ни со светом. Коммуна пошла войной на племя варваров, оно жило неподалеку от Галереи. А все из-за того, что дочь старшего по продовольствию сбежала к молодому парню оттуда. Коммуна пошла в поход, победила в войне и добыла много припасов, оружия, ценностей, среди которых были пачки сшитой бумаги с иероглифами и рисунками. Смотритель поручил сжечь их. В пачках было много рисунков, очень много, все они были похожи на этот, а еще там были столбцы иероглифов и знаки, которые зовутся числами. Смотритель лично следил за уничтожением, он говорил, что на бумаге лежит печать зла, что это сатанинские, поганые заклинания, богомерзкая ересь. И вот тогда-то я совершил преступление. — Вы спрятали один лист, — догадался Рик. — Да. А знаешь почему? Смотри. — И старик указал на знакомый иероглиф у самой кромки оторванного края. — Круг Жизни! — вскрикнул Рик. — Знак Омикрона. Внезапно, когда Рик посмотрел на рисунок, что-то в его восприятии изменилось, и сквозь сетку линий стали проступать знакомые контуры. Он снова раскрутил динамо гаснущего фонарика и склонился над рисунком. Прошла долгая минута. — Вот, — ткнул он пальцем и провел линию от левого края до правого. — Похоже на главную магистраль. — Это она и есть.