— Гонор убавь, — нахмурился Славка. — Ведьма и лекарка — не одно и то же. Кому жить, кому помереть — не лекарь, а Господь решает. Тут Славка перекрестился, пристально глядя на девчонку. Если она — христианка, он ее точно в обиду не даст. Нет, не христианка. Увидев Крестное Знамение, девчонка сникла. Ну да, девка — из местных. А местные от христиан хорошего не ждут. И всё же Славке хотелось помочь. Он был почти уверен, что осудили ее несправедливо. Лехит, увидав, как Богуслав крестится, тоже не особо обрадовался. На западе крестились не так. — Думаю, она правду говорит, — сказал спокойно Богуслав. — Я знаю. У меня самого мать — лекарка. — Вот за мать и заступайся, ежели кого отравит! — с трудом сдерживая злость, прошипел лехит. За такие слова наглеца следовало наказать, но Славка сдержался. Очень хотелось выбраться с червенских земель мирно… Отступиться? Славка поглядел на девчонку. Ничего особенного. В каждой здешней деревеньке таких — десятки. За спутанными волосами лица толком не видно: даже не поймешь, красивая или уродина. Запястья туго стянуты вместе, но видно, что тонкие. Ножки сбиты в кровь: похоже, босиком ходить непривычна. Прав Антиф: не из нищих девочка. Разглядывал, разглядывал… И поймал отчаянный, горевший надеждой взгляд из-под спутанных косм… Но всё никак не мог решиться… Напутствие отца было строгим и ясным: вас не трогают и вы не трогайте. Интересно, как бы батя сам повел себя на Славкином месте? Небось заступился бы… Батя — он такой: не переносит, когда при нем беспомощных обижают. Артём говорил: у отца сердце слишком мягкое для воина. Такую вот глупую жалость Славка от бати и унаследовал. — Могучего ты себе врага нашел, воин, — насмешливо произнес он. — Грозного, как годовалая овечка. Восхищен твоей храбростью! Лехит задвигал желваками… — Ты меня в деле не видал, чужак! А девка эта — не овечка, а проклятая ведьма! Осудим и сожжем! — Сдается мне, ты ее уже осудил, — сказал Славка. — Не довезете вы ее до Бельза. — Значит, сдохнет по дороге. — А тебе в этом — что проку? Давай я у тебя ее куплю, — предложил Славка. — Полгривны серебром. Цена была изрядная. Хотя, если девка и впрямь врачевать умеет, то — окупится. — Не продается, — отрезал лехит. — Она друга моего убила. Она сдохнет. — Ее вина не доказана, — возразил Богуслав. — Для меня — доказана! Прочь с дороги! — Лехит потерял терпение и послал коня вперед. Славкин жеребец прижал уши и оскалился. Лехитский же — опять не рискнул, попятился. — Я говорю: она невиновна! — сурово произнес Славка. — Не хочешь продавать, тогда — Божий суд! Здесь и сейчас! Вот и поглядим, хорош ли ты в воинском деле или только с девками воевать горазд? Оскорбленный лехит поступил очень неразумно. Рванул саблю из ножен, замахнулся… Вот это он — зря. Был бы поединок честь по чести, Славка постарался бы его пощадить. А подлый удар — не прощается. Славка тотчас выхватил клинки… Но Хриси успел раньше. Метательный нож воткнулся в шею лехита, и тот отправился на встречу с Богом. Или с чертом. Двое приятелей убитого смело ринулись в бой. Храбрости им хватало, умения — тоже. Но удача была не на их стороне. Два удара — два покойника. Одного срубил Славка. Второго навсегда успокоил Хриси. Четверый лехит оказался самым сообразительным. Увидев, чем оборачивается конфликт с русами, слетел с коня и кинулся в чащу. Однако удача его была не больше, чем у остальных. Даже меньше. Те-то умерли сразу, а ему стрела Антифа вонзилась в поясницу, так что лехит истошно вопил от боли, пока ему не перерезали горло. Этот прыжок в кусты едва не обошелся дорого и привязанной к седлу девчонке. Испуганный конь взвился на дыбы и, не разбирая дороги, кинулся с берега в реку… Девчонку рывком сбило с ног и проволокло по дороге. К ее счастью, всего несколько шагов. Соколик успел метнуть аркан — и пойманный конь захрипел и забился в петле. Его успокоили, сомлевшую девчонку развязали. Пока остальные разбирались с чужими лошадьми, Славка снес ее в реку, умыл и промыл многочисленные раны. Так и есть, хорошенькая… Но оценить ее получше Славка не успел. Девчонка пришла в себя и так запокоенно глянула на огромного руса, что он даже погладить ее не рискнул. Вручил коробочку с материнской мазью и отошел. Раз лекарка, то сама разберется, как себя лечить. Глава двадцать шестая ЗУБР Лехитов зарыли в лесу. Коней забирать не стали: русам еще предстояло ехать по чужим землям, а коней могли признать. Оставили только кобылку, которая везла мертвеца — для Лучинки. Лучинкой звали спасенную девушку. Ее тоже могли признать, но на это у Богуслава был заготовлен ответ: купил холопку у лехитов. Поди проверь, так это или нет. Лехитских лошадей Антиф и Соколик перевели на ту сторону Буга, спустились вниз по течению и привязали в лесу неподалеку от волынянской деревеньки. Можно было не сомневаться, что их найдут. И присвоят. Четыре крепких коня для смердов — огромное богатство. Спасенная девчонка поначалу поглядывала в сторону леса, но, когда поняла, что грозные воины не собираются раскладывать ее ножками врозь, успокоилась, отмылась и оказалась очень славной и милой. И полезной: щи и жаренка у нее получались намного вкуснее, чем у любого из гридней. К тому же девчонка действительно разбиралась в травках и в лекарстве. Когда конь Соколика повредил ногу, так умело обработала рану, что всё зажило к утру. В одном из городков, которые проехали русы, Лучинку признали. Местный старшина даже предложил ее выкупить. Богуслав отказал. Лучинка была ему за это благодарна. Похотливые глазки старшины однозначно говорили: как лекарка Лучинка ему нужна лишь во вторую очередь. Но всё хорошее когда-нибудь приходит к концу. Лучинка поняла это, когда однажды ночью почувствовала мозолистую руку у себя под подолом. Лучинка попыталась оттолкнуть эту руку, но вторая рука сгребла разом ее тонкие запястья — не больно, но крепко. Лучинка забилась, как зайчишка в силке. Но не закричала. Какой смысл кричать? Чтобы на нее накинулись все четверо? — Не артачься, козочка, не надо. Сиплый шепот в ухо. Тяжелый хищный воинский дух, от которого тело само слабеет. Будто не человек навалился, а зверь огромный. Медведь… Лучинка все же затрепыхалась, но вяло. Она очень испугалась. Пока громадный рус старался не сделать ей больно, но если рассвирепеет… Лучинка чуть слышно пискнула, когда многопудовая тяжесть приплюснула ее к земле. Рус, часто и жарко дыша, шарился внизу, распутывая шнурок штанов, терся о Лучинкино бедро твердым налившимся удом, горячим даже сквозь льняное полотно. — Тише, козочка, тише… Тором клянусь, я лучше, намного лучше тех лехитов… Рус заговорил на чужом языке, и тут что-то такое случилось с Лучинкой: будто проснулся в ней лесной зверек: маленький, но дерзкий от отчаяния. Взвизгнув, Лучинка попыталась вцепиться русу в нос. Не получилось. Рус отвернулся, и Лучинкины зубы схватили лишь пучок волос. Да и тот не удержали — выскользнул ус. Вся Лучинкина дерзость тут же улетучилась. Она вся сжалась, ожидая удара… Но рус только фыркнул насмешливо, буркнул: «Не балуй». И опять занялся штанами. Шнурок затянулся в узел, а одной рукой распутывать неудобно… — Сдается мне, Крыса, она тебя не хочет! Негромкий, но внятный голос прозвучал откуда-то сверху. Примявший Лучинку рус на мгновение замер, но потом пробормотал: — Хочет, хочет… — продолжая возиться со шнурком. — Ты же хочешь, чтоб я тебя приласкал, да, козочка? — И решительно рванул шнурок. Но тот был из хорошей кожи и только сильнее затянулся. — Гридень Хриси! — На этот раз голос прозвучал как отдаленный раскат грома. Тяжесть, распластавшая Лучинку по земле, вдруг исчезла. Миг — и громадный рус уже стоит на ногах. Против такого же громадного руса. Лучинка сжалась в комочек. Она чувствовала себя олененком, из-за которого подрались медведи. Но эти — не подрались. — Да ладно тебе, сотник! — с досадой, но вполне Дружелюбно пробасил Хриси. — Чего доброй девке пропадать зазря? Бросили мы с Соколиком жребий, ну и я выиграл. Я же не знал, что она и тебе люба. — Теперь знаешь, — сурово произнес Богуслав. — А коли сил избыток, так будете с Соколиком эту ночь сам-два караулить. Эй, девка, вставай! Со мной ляжешь. Лучинка бездумно, будто в полусне, поднялась. Зачем-то поправила рубаху и поплелась к облюбованному старшим русом месту: не у костра, где теплее и уютней, а в прикрытой низкими ветками ложбинке между деревьев. Рус уже улегся. Развалился на шерстяном корзне. Лучинка увидела с краю тусклый блеск: рядом с русом лежал обнаженный клинок. «Не понравлюсь — убьет!» — мелькнула заполошенная мысль. Лучинка оцепенела…