Хриси с Соколиком вызнавали нужное по-другому. Пиво-медовуха, бурные пляски и даже драка из-за девок с дружинными лехитами, закончившаяся, впрочем, вполне мирно: совместной выпивкой, новыми девками и новыми плясками. Корчму, впрочем, погромили знатно. Но заплатили щедро, так что до жалобы воеводе дело не дошло. Соколик, а особенно Хриси вели себя так, как и должны себя вести изрядно разбогатевшие свободные воины. Охотно заводили знакомства, охотно угощали и угощались сами. К ночи, когда упившиеся и уплясавшиеся повалились спать: кто — на лавки, кто под стол — уже и непонятно было, кто тут рус, а кто лехит. Вернувшийся от священника Богуслав столкнулся в корчме с местным сотником… — Собачьи дети! — завершил лехит длинное и замысловае описание свойств собственных подчиненных. — До утра, — сказал Славка. Лехит кивнул, соглашаясь. Привести в подобающий вид перепившихся вояк — никакой надежды. — Воевода — что? — спросил Богуслав. — Взбесится… — ответил лехит, — …если узнает. Два сотника обменялись понимающими взглядами. — Эй, корчмарь! — гаркнул лехит. — Пиво осталось? Или эти ухари все выдули? — Для тебя, пан сотник, найдется, — корчмарь (тоже лехит) взбодрил шлепком девку-подавальщицу, и та кинулась в погреб. — Я угощаю! — заявил Славка. — А потом — я! — отозвался сотник. — По очереди, — уточнил Славка, и оба опять обменялись понимающими взглядами. Времени до утра — много. К полудню следующего дня отряд Богуслава покинул Червень. Они узнали все, что требовалось. Всё вплоть до интимных вкусов воеводы. Будь у Славки под рукой сотни две гридней, он взял бы Червень играючи. Начальник нынешнего караула теперь — у него в приятелях. А сам караул, пропьянствовав полночи и опохмелившись поутру, лехита от руса с пяти шагов не отличил бы. В Киеве за такое безобразное состояние им бы уже выдали плетей или наказали деньгами. Но воеводе вчера доставили новую девчонку: молоденькую, беленькую — как он любил. Поэтому он и не принял Богуслава. — Три дня кувыркаться будет, — поведал сотник. — Потом выгонит, а нам — новую искать. Глава двадцать пятая ВЕДЬМА Кони осторожно перебрались на восходный берег Буга. В этом месте течение было довольно быстрым, зато вода неглубокой: Антифов соловый, самый мелкий из четырех, даже брюхо не замочил. — Привал, — объявил Богуслав. — Соколик на страже, Хриси — на тебе обед, Антиф… — Погоди, сотник, — негромко сказал Антиф. — Я слышу: едут. Оружные. Хриси, уже стянувший с головы шлем с войлочной подбивкой, с явным неудовольствием нахлобучил его обратно, затянул ремешок. Из-за поворота показался первый всадник: лехит в свободной длинной кольчуге. Ее негромкое побрякивание и услыхал Антиф. Лехит жевал лепешку и запивал из фляги. Увидав, что спуск к реке перегораживает четверка воинов, лехит неуважительно швырнул лепешку в дорожную пыль, а флягу сунул в сумку. Но коня не остановил, и через несколько мгновений русы увидели весь лехитский отряд. Он был невелик. Четыре воина и… — Во! — изрек Хриси, почесав спину под воротом череном плети. — Нашли, кажись, новую девку для червенского воеводы! Четверо лехитов ехали гуськом по дороге. Третий вел в поводу лошадь, поперек седла которой был приспособлен длинный сверток, в котором опытный глаз легко познавал покойника. Последний лехит волок на аркане молоденькую девчонку с копной соломенных, порядком запыленных волос на мотающейся, как у тряпичной куклы, головенке. Видно было, что бежит так девчонка долгонько, потому что ножки ее заплетались и были в крови. — Нет, — покачал головой Богуслав, хмурясь. Он не любил, когда людей мучают зря. — С девкой для постели так не обращаются. — Значит, раба беглая, — предположил Хриси. — Не раба, — возразил глазастый Антиф. — Платье у нее — из хорошего полотна и бисером шито. Откуда у рабы такое платье? — Рабыни разные бывают, — не согласился Хриси. — Вон князя нашего мать — тоже холопка обельная была, а одевалась справно. Я-то помню. Мы все на нее заглядывались. — Она ж ключница была! — подал голос Соколик. — Так, может, и эта — ключница. Как думаешь, сотник? Богуслав не ответил. Он глядел на приближавшихся лехитов. Те, в свою очередь, глядели на русов. Очень настороженно. Но поскольку русы за оружие не брались, то и лехиты — тоже. — Ставлю пять кун, что она — не холопка, — предложил Антиф. — Крыса, принимаешь? — Угу. — Куда девку тащите? — вполне дружелюбно поинтересовался Хриси, когда лехиты приблизились. — Не твое дело, — буркнул передовой и вознамерился проехать мимо, но Хриси подал коня в сторону, и лехит вынужден был остановиться. Чтобы объехать Хриси, ему пришлось бы сойти с дороги на рыхлый береговой склон. Само собой, делать он этого не стал. — Кто такие? — рявкнул лехит. Его спутники взялись за рукояти сабель. Измученная девка хотела сесть на дорогу, но ее «поводырь» не дал: резко натянул веревку. — А ты кто такой, чтобы мне грубить? — насмешливо поинтересовался Хриси, поигрывая плеткой. — Мы — гридни киевского князя Владимира, — вмешался Славка. — Сопровождали посла князя Мешко в Сандомир. Теперь возвращаемся. Вы — из червенской дружины? Лехит некоторое время колебался, но всё же ответил: — Нет, из Бельза. — Так что за девка с вами? — повторил вопрос Богуслав, разглядывая лехитскую полонянку. Несмотря на ее плачевный вид, он все же сумел разглядеть, что сложена девка приятно. И мордашка у нее может оказаться очень даже хорошенькой. Но, чтобы это узнать, девчонку надо сначала отмыть и подлечить. Личико у нее тоже побито, хоть и несильно. — Ведьма это, — буркнул лехит. — Дай дорогу! Конь его негромко заржал и потянулся вперед: к реке, хотел, напиться. Но на его пути стоял могучий Славкин жеребец и вызывающе раздувал ноздри. Так что лехитский конек предпочел остаться на месте. Богуслав уходить с дороги не торопился. «Ведьма» — это по-здешнему. В Киевском княжестве их ведуньями называли, а к ведуньям и ведунам он относился с большим уважением. Как-никак отец у него — ведун. Да и матушку частенько ведуньей называли. Хотя она в ответ всегда ругалась: у христиан ведовство считалось делом бесовским. Богуслав внимательно оглядел лехитов. Все четверо были в бронях. На первом — добротная кольчуга, двойная Недешевая. Но у остальных доспех попроще. В киевской дружине такие у отроков. Но эти всадники из отроков давно выросли. По крайней мере — по годам. Вид у всех четверых бывалый. И порядком утомленный. Судя по усатым рожам, драться им не хочется. Но — могут. Страха в глазах нет, лишь ленивая надменность опытных воев на собственной земле. — Не слишком ли молода для ведьмы? — спросил Славка как можно дружелюбнее. — Не ошибаешься? — Нет! — отрезал лехит. Он бы ответил грубее, но Богуслав выглядел очень внушительно: конь дорогой, бронь не в пример лучше, чем у лехита, золотая гривна на шее, пояс золотой, сдвинутый на затылок шлем пусть и замотан от солнца платком, по степному обычаю, но тоже видно, что золоченый. Словом, перед лехитом был отнюдь не простой воин, так что он сдержал гнев. Даже снизошел до пояснения: — Она колдовством своим друга нашего погубила, тварь! — Не погубила я его! — Оказывается, девчонка прислушивалась к разговору. — Он бы все равно умер! Лехит, державший веревку, махнул плетью. Девка увернулась, но замолкла. — Вот как? — Славка поднял бровь. — Так погубила или умер? — Его лесной бык помял, — сказал лехит. — Но он мог бы и выжить, кабы ведьма эта настоем своим его не сгубила. — Настоем? — Травой ядовитой. — У него яд в мясе был! — вновь закричала девка.- Такой яд только другим ядом убить можно! А он и пить ничего не стал — выплюнул всё, дурень! Ай! — Плеть ее все же достала. — Так она — лекарка? — спросил Богуслав. — Ведьма она! — рявкнул лехит. — Судить ее будем и сожжем! Пропусти!