Дануорти привалился к дверному косяку. Сдвиг может получиться слишком большим, оператор в кресле-каталке, сам он едва в состоянии дойти до конца коридора... «Столько тревог». Он думал, Бадри хочет сказать: «Вы так беспокоились, что я решил ввести координаты заново», а на самом деле он имел в виду: «Я сделал резервную копию». Откат. — С вами все хорошо? — насторожился Колин. — Никакого рецидива не начинается? — Нет. — Вы спросили мистера Чаудри, сможет ли он сделать привязку заново? — Нет. Там осталась резервная. — Резервная? — встрепенулся Колин. — То есть еще одна такая же? — Да. — Это значит, девушку можно вытащить? Дануорти привалился к стоящей вдоль стены каталке. — Не знаю. —Я вам помогу! Только скажите, что сделать. Я все сделаю! Могу сбегать куда надо или что-нибудь достать. Вам ничего самому не придется. — Не факт, что выйдет, — начал Дануорти. — Сдвиг... — Но вы же все равно попробуете? Да? С каждым шагом под ребрами пекло все сильнее. У Бадри уже был один рецидив. И даже если решиться, сеть может не пропустить его в прошлое. — Да, — ответил Дануорти. — Попробую. — Апокалиптично! — воскликнул Колин. Запись из «Книги Страшного суда» (078926-079064) Леди Имейн, мать Гийома д'Ивери. (Пауза.) Розамунда уходит. Пульс совсем не прощупывается, кожа выглядит восковой и пожелтевшей, это плохой признак, я понимаю. Агнес борется изо всех сил. Ни бубонов, ни рвоты у нее так и не появилось, и меня это обнадеживает. Эливис пришлось отстричь ей волосы. Она все время дергала их, крича, чтобы я пришла и ее причесала. (Пауза.) Рош соборовал Розамунду. Об исповедании, конечно, речь не шла. Агнес, кажется, лучше, хотя недавно у нее пошла кровь из носа. Просила свой бубенец. (Пауза.) Не смей, изверг! Сволочь! Я тебе ее не отдам. Она еще маленькая. Но тебе только их и подавай! Избиение младенцев... Ты уже забрал мажордомова малыша, и щенка Агнес, и цинготного мальчонку, тебе все мало. Я не отдам тебе ее, слышишь, ты, чудовище! Убери свои лапы! ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ Агнес умерла сразу после Нового года, безутешно зовя Киврин. — Она здесь, — уговаривала Эливис, сжимая маленькую ручонку. — Леди Катерина с тобой. — Нет, — рыдала Агнес, осипшая, но по-прежнему громогласная. — Позови ее! — Позову, — пообещала Эливис и растерянно оглянулась на Киврин. — Приведите отца Роша. —Что такое? Он соборовал Агнес сразу как только она заболела, лягающуюся и молотящую руками, будто в припадке, и с тех пор девочка его не подпускала. —Леди Эливис, вы тоже больны? Эливис покачала головой. — Что я скажу супругу, когда он приедет? Она уложила руку девочки вдоль тела, и только теперь Киврин осознала, что Агнес мертва. Киврин обмыла крошечное тельце, превратившееся в почти сплошной фиолетовый синяк. Там, где Эливис держала ее за руку, кожа совсем почернела. Девочку будто избивали. «Так и есть, — подумала Киврин. — Избиение младенцев. Замучили и убили». Сюрко и рубаха Агнес заскорузли от рвоты и крови, а повседневное полотняное платье давно пошло на повязки. Киврин завернула малышку в свой белый плащ, и Рош с мажордомом похоронили ее. Эливис на похороны не вышла. —Я должна остаться с Розамундой, — отказалась она. Розамунде Эливис ничем не могла помочь, та по-прежнему лежала будто заколдованная, и Киврин боялась, что жар как-то подействовал на клетки мозга. — И Гэвин может приехать. Стоял сильный холод. Рош с мажордомом тяжело отдувались, опуская Агнес в могилу, и Киврин злилась, глядя на клубы пара, валившие у них изо рта. «Она ведь легче пуха. Одной рукой можно поднять», — думала Киврин с горечью. При виде могил в ней тоже закипала злость. Погост переполнился, и все меньше оставалось места на том куске луга, который освятил Рош. Могила леди Имейн примостилась почти рядом с погостной дорожкой, а мажордомову младенцу отдельной могилы не досталось вовсе, даром что крещеный, — отец Рош разрешил похоронить его в ногах у матери. И все равно места не хватало. «А как же младший сын мажордома? — язвила Киврин в пустоту. — И клирик? Их куда хоронить? Чума должна уносить от трети до половины населения. Не всех разом». — Requiescat in расе. Amen, — произнес Рош, и мажордом принялся закидывать крохотный сверток комьями мерзлой земли. «Вы были правы, мистер Дануорти, — думала Киврин с горечью. — Белое слишком маркое. Вы во всем оказались правы. Вы отговаривали меня, предрекали всякие кошмары и ужасы. Все так и вышло. И вам теперь не терпится сказать: «Я же предупреждал». Только вам это не удастся, потому что я не знаю, где переброска, а единственный человек, который знает, наверное, погиб». Она не стала дожидаться, пока мажордом засыплет Агнес землей, а Рош закончит точить лясы с Богом. Клокоча от гнева, она зашагала через луг, злясь на всех подряд — на мажордома с его лопатой, которому лишь бы могилы рыть; на Эливис, что не удосужилась выйти; на Гэвина, что никак не вернется. Никто не идет. Никто. — Катерина! — позвал Рош. Она обернулась, и он подбежал, выдыхая клубы пара. — Что? — буркнула Киврин. — Мы не должны терять надежду, — веско заметил он. — Почему нет? — взорвалась Киврин. — Скоро подвалит к восьмидесяти пяти процентам, а это только начало. Клирик умирает, Розамунда умирает, все перезаразились. На что я должна надеяться? — Господь не оставил нас бесповоротно. Агнес теперь спасена, ведь она в Его руках. «Спасена, как же. В земле. В холоде. В темноте». Киврин уткнулась лицом в ладони. —Агнес на небесах, и там чуме ее не достать. Ибо ничто не может отлучить нас от любви Божией, ни смерть, ни жизнь, ни ангелы, ни настоящее... — Ни будущее, — проговорила Киврин. — Ни высота, ни глубина, ни другая какая тварь. — Рош мягко накрыл ладонью ее плечо, будто совершая помазание. — Своей любовью он послал тебя на помощь нам. Киврин сжала лежащую у нее на плече руку Роша. — Мы должны помогать друг другу. Они постояли не шевелясь, а потом Рош сказал: —Я пойду звонить в колокол, чтобы душа Агнес свободно вознеслась на небо. —А я посмотрю Розамунду и остальных. Эливис, якобы оставшаяся ухаживать за Розамундой, лежала на тюфячке Агнес, сжавшись в комок и завернувшись в свой плащ, не сводя глаз с двери. — Быть может, его коня похитили бегущие от чумы, — предположила Эливис. — И поэтому он все не едет.