— Вы тоже думаете, что Киврин умерла? — спросил Колин после ухода Монтойи. — Боюсь, что да. — Но ведь вы сами говорили, что чума ей не грозит. А если она жива? Если она и сейчас ждет на стыковке? — Она заразилась гриппом, Колин. — Но ведь вы тоже. И живы. Может, и она жива. Я думаю, вам надо поговорить с Бадри, вдруг он что-нибудь придумает. Как включить машину обратно или еще что-нибудь. —Ты не понимаешь. Это ведь не фонарик. Привязку нельзя включить и выключить. —Тогда, может быть, он установит другую. Новую. На то же самое время. На то же самое время. Переброску, даже с уже известными координатами, надо настраивать не один день. А координат у Бадри нет. Только дата. Он может создать новые на основе этой даты, если пространственные не изменились, и если Бадри в горячке не запорол и их тоже, и если парадоксы вообще допустят повторную переброску. Все это Колину не объяснишь, как и то, что Киврин вряд ли смогла переболеть гриппом в столетии, где самый ходовой метод лечения — это кровопускание. — Не выйдет, Колин, — сказал он, вдруг разом устав от объяснений. — Прости. —То есть вы ее там просто бросите? Живую или мертвую? И даже говорить с Бадри не будете? — Колин... — Бабушка Мэри боролась за вас до конца! Она не сдавалась. — Что здесь происходит? — проскрипела вошедшая в палату сестра. — Я буду вынуждена попросить вас удалиться, если вы продолжите нервировать больного. —Я и так ухожу! — Колин выскочил. Днем он не пришел, вечером тоже, и на следующее утро тоже нет. — Ко мне еще пускают посетителей? — спросил Дануорти Уильямову медсестру, заступившую на дежурство. —Да, — ответила она, глядя на экраны. — Там как раз кто-то дожидается. Эго оказалась миссис Гаддсон. С заранее раскрытой Библией. — От Луки, двадцать третья, двадцать третий, — мстительно сверкнув глазами, объявила она. — Раз вас так интересует Распятие. «И когда пришли на место, называемое Лобное, там распяли Его». Если бы Господь знал, где его сын, он бы никогда не позволил сотворить с ним такое, подумал Дануорти. Он бы его вытащил. Явился бы за ним и спас. Во времена чумы людям казалось, что Господь от них отвернулся. «Почему ты отворотил лик свой? — писали они. — Почему не внемлешь нашему воплю?» А если он их просто не слышал? Лежал без сознания больной на небесах, беспомощный, не в силах прийти? — «И сделалась тьма по всей земле до часа девятого, — читала миссис Гадцсон, — и померкло солнце». Современники верили, что настал конец света, Судный день, и дьявол восторжествовал над землей. «Так и есть, — согласился Дануорти. — Восторжествовал и выключил сеть. Потерял привязку». Он подумал о Гилкристе. Как он, осознал перед смертью, что натворил, или тоже лежал в беспамятстве, не ведая, что убил Киврин? —«И вывел их Иисус вон до Вифании и, подняв руки Свои, благословил их. И, когда благословлял их, стал отдаляться от них и возноситься на небо». Его забрали, вознесли на небо. Господь все-таки пришел за ним. Но поздно. Слишком поздно. Миссис Гадцсон читала до самого прихода Уильямовой медсестры. —Дневной сон, — объявила девушка, выпроваживая миссис Гадцсон. Вытащив из-под головы мистера Дануорти подушку, она взбила ее несколькими энергичными ударами. — Колин приходил? — спросил мистер Дануорти. — Я его не видела со вчерашнего дня, — подкладывая подушку обратно, ответила сестра. — А сейчас постарайтесь поспать. — И мисс Монтойя не заглядывала? — Со вчера — нет. — Девушка выдала ему капсулу и бумажный стаканчик с водой. — Мне ничего не передавали? — Нет, — покачала она головой, забирая пустой стаканчик. — Вы поспите. Не передавали. «Я постараюсь устроить так, чтобы меня похоронили на погосте», — пообещала Киврин Монтойе, но на погостах не хватало места. Чумных закапывали во рвах, в канавах. Кидали в реки. Под конец перестали хоронить вовсе. Складывали трупы штабелями и поджигали. Монтойе не отыскать диктофон вовек. А если и отыщет, что там будет записано? «Я пришла на переброску, но сеть не открылась. В чем дело?» Срывающийся на крик, полный панического страха, обвиняющий голос Киврин: «Элои! Элои! Для чего ты меня оставил?» Медсестра заставила его покинуть койку и пообедать, сидя в кресле. Когда он доедал свой компот из чернослива, пришел Финч. — Консервированные фрукты почти закончились, — сообщил он, указывая на поднос Дануорти. — И туалетная бумага. Не представляю, с чем мы будем семестр начинать. — Он присел на край койки. — Университет назначил начало семестра на двадцать пятое, мы к тому времени просто не успеем подготовиться. В Сальвине еще пятнадцать человек больных, всеобщую иммунизацию только-только запустили, и я не стал бы с такой уверенностью утверждать, что больше никто не заболеет. — Как там Колин? — спросил Дануорти. — С ним все в порядке? —Да, сэр. Захандрил после кончины доктора Аренс, потом несколько приободрился, когда вы пошли на поправку. — Я хотел вас поблагодарить, что присмотрели за ним и помогли. Колин сказал, что это вы организовывали похороны. — Мне только в радость помочь, сэр. У него ведь больше никого нет. Я был уверен, что его мать приедет, раз опасность миновала, но она сказала, что не управится за такой короткий срок. Зато прислала восхитительные цветы. Лилии и лазерные. Отпевание проводили в Баллиольской часовне. — Он неловко поерзал. — Да, и кстати о часовне... Я надеюсь, вы не будете возражать: я разрешил реформистам устроить там колокольный концерт пятнадцатого. Американки будут исполнять «Наконец грядет спаситель» Рембо, а Реформистскую церковь Госздрав реквизировал под центр иммунизации. Надеюсь, ничего страшного? — Конечно, — ответил Дануорти, думая о Мэри. Звонили на ее похоронах в колокол? — Или попросить их перебраться в церковь Святой Марии? — встревоженно уточнил Финч. — Нет, что вы, не нужно. Часовня отлично подойдет. Вы, похоже, без меня огромную работу провернули. — Я старался, сэр. Хотя с миссис Гадцсон, конечно, сложновато. — Он встал. — Все, не буду больше мешать, вам ведь нужно отдохнуть. Могу я что-нибудь для вас сделать? Принести что-нибудь? — Нет, — покачал головой Дануорти. — Что тут сделаешь. У самой двери Финч обернулся. —Да, и примите, пожалуйста, мои соболезнования, мистер Дануорти, — пробормотал он смущенно. — Я знаю, как вы дружили с доктором Аренс. «Дружили, — подумал Дануорти, когда Финч вышел. — Хороший из меня друг». Он попытался вызвать в памяти картину, где Мэри склоняется над его койкой, скармливает ему капсульный термометр, тревожно смотрит на экраны; представить, как Колин, стоя у его кровати в новой зеленой куртке и своем сером шарфе, твердит: «Бабушка Мэри умерла. Умерла. Вы меня слышите?» Но ничего не вспоминалось. Совсем ничего. Пришла сестра и повесила еще одну капельницу, от которой он провалился в сон, а когда проснулся, ему вдруг резко стало лучше. — Это Т-клеточное наращивание действует, — объяснила Уильямова медсестра. — Мы такое уже у многих наблюдали. Иногда буквально за ночь человека на ноги поднимает. Она отвела его в туалет, а после обеда заставила пройтись по коридору. — Чем дальше пройдете, тем лучше, — опустившись на колени, она надела ему тапки. «Никуда я не пойду, — подумал Дануорти. — Гилкрист выключил сеть». Сестра примотала к его плечу капельницу, прицепила к ней переносной мониторчик и помогла надеть халат. —А депрессия — это не страшно, — успокоила она, поддерживая его под локоть. — Просто остаточный симптом после гриппа. Пройдет, как только восстановится химический баланс. Она вывела его в коридор. — Вы, наверное, хотите навестить кого-нибудь из знакомых? В самом конце коридора лежат двое из Баллиола. Мисс Пьян-тини на четвертой койке. Ее бы не помешало слегка приободрить. —А мистер Латимер... — Дануорти запнулся. — Мистер Латимер еще в больнице? —Да, — ответила сестра, и по ее голосу он понял, что старик так и не оправился от инсульта. — Через две палаты. Дануорти добрел по коридору до палаты Латимера. Он ни разу не навестил старика в больнице — сначала ждал звонка от Эндрюса, а потом закончились СЗК. Мэри говорила, что у него полный паралич и утрата всех функций. Он толкнул дверь в палату. Латимер лежал вытянув руки по швам, слегка отставив левую, чтобы поместились трубки капельниц. От носа и горла тоже тянулись трубки, а от головы и груди — провода к экранам над кроватью. Они наполовину закрывали его лицо, но старика это вовсе, казалось, не беспокоило. —Латимер? — позвал Дануорти, подходя к койке. Он не слышал. В раскрытых глазах не мелькнуло ничего, и лицо под переплетением трубок и проводов осталось неподвижным. Старик будто унесся мыслями далеко-далеко, пытаясь, например, вспомнить строчку из Чосера. — Мистер Латимер, — позвал Дануорти погромче и посмотрел на экраны. Там тоже ничего не изменилось. «Он ничего не знает», — подумал Дануорти, опираясь рукой на спинку кресла. — Вы ведь не знаете, что за это время произошло? Мэри умерла. Киврин в 1348-м, — наблюдая за экранами, рассказал он. — А вы даже не в курсе. Гилкрист выключил сеть. На экранах ничего не дрогнуло. Линии невозмутимо ползли по темному фону как ни в чем не бывало.