— И не из Ферреров? — спросила Имейн. — Та умерла. Вы ничегошеньки о себе не помните? — осведомилась Ивольда. — Нет, сударыня, — вовремя спохватившись скромно опустить глаза долу, ответила Киврин. — Ее стукнули по голове, — подсказала Агнес. — Но вы помните свое имя и не забыли, как разговаривать. Вы из приличной семьи? — Я не помню своих родных, сударыня, — благонравным голоском проговорила Киврин. — Говор западный, — хмыкнула Ивольда. — Вы посылали в Бат за вестями? — обратилась она к Имейн. — Нет. Невестка дожидается прибытия моего сына. Из Оксенфорда ничего не слышно? — Нет. Там все хворают, — ответила Ивольда. К ним подошла Розамунда. — Вы знаете родных леди Катерины, леди Ивольда? — спросила она. Мегера повернулась к ней с кислым выражением лица. — Нет. Где брошь, которую подарил тебе мой брат? — На... на плаще, — запинаясь, проговорила Розамунда. — Тебе настолько не дорог его подарок? — Сходи принеси, — распорядилась леди Имейн. — Я хочу взглянуть. Розамунда вздернула подбородок, но покорно отправилась в сени, где висели плащи. — Она воротит нос и от его подарков, и от него самого, — упрекнула девочку Ивольда. — За ужином с ним и словом не перемолвилась. Розамунда вернулась, неся зеленый плащ с приколотой к нему брошью, и без слов протянула его Имейн. —Я тоже хочу! — всунулась Агнес. Розамунда повернула брошь к ней. Круглое золотое кольцо, усыпанное красными каменьями, крепилось на булавку без застежки, просто продевалось в ткань. По ободку кольца шла гравировка: «lо suiicen lui dami аmо». — Что тут написано? — спросила Агнес, тыкая пальцем в опоясывающие брошку буквы. — Не знаю. — «И не хочу знать», — ясно говорил тон Розамунды. Ивольда стиснула зубы, и Киврин поспешила прийти на помощь. «От друга милого приветом буду», — перевела она и тут же осознала с ужасом, какого сваляла дурака. Она посмотрела на Имейн, но та, кажется, ничего не заметила. —Такие слова надобно носить на груди, а не вешать в чулане, — сняв брошку с плаща, Имейн приколола ее Розамунде на лиф. — И сидеть подле моего брата, как подобает невесте, — подхватила Ивольда, — а не тешить себя детскими забавами. — Она простерла руку к очагу, где в полудреме развалился Блуэт, которого явно разморило после вылазок на пивоварню. Розамунда затравленно оглянулась на Киврин. — Ступай поблагодари сэра Блуэта за щедрый подарок, — ледяным тоном велела Имейн. Отдав Киврин плащ, Розамунда поплелась к очагу. — Пойдем, Агнес, — позвала Киврин. — Тебе нужно отдохнуть. —Я дождусь, пока отзвонят по дьяволу, — заявила девочка. —Леди Катерина, — начала Ивольда, как-то странно подчеркнув слово «леди», — вы сказали, что ничего не помните. Однако надпись на броши вы прочли без труда. Вы знаете грамоту? «Знаю, — мысленно ответила Киврин. — Хотя здесь ее знает не больше трети населения, а из женщин и того меньше». Она украдкой посмотрела на Имейн, которая разглядывала ее с тем же выражением лица, что и в первый день, когда щупала ткань платья и изучала ее руки. — Нет, — взглянув Ивольде в глаза, ответила Киврин. — Мне даже «Отче наш» не осилить. Ваш брат сам поведал, что означает надпись, когда вручал брошь Розамунде. — Нет, он ничего не говорил, — вмешалась Агнес. — Ты тогда бубенчик рассматривала, — возразила Киврин, понимая, что леди Ивольда все равно нипочем не поверит, сама спросит у брата и уличит ее во вранье. Ивольду, впрочем, объяснение удовлетворило. — Конечно, откуда ей знать грамоту? — поделилась она с Имейн, беря ее под руку и направляясь вместе с ней к сэру Блуэту. Киврин обессиленно опустилась на лавку. — Повяжи мне бубенец! — потребовала Агнес. — Не повяжу, пока не уляжешься. Агнес вскарабкалась ей на колени. —Тогда сперва расскажи мне сказку. Жила-была девица... —Жила-была девица, — послушно проговорила Киврин, оглядываясь на Имейн с Ивольдой. Они уселись рядом с сэром Блуэтом и что-то втолковывали Розамунде. Та отвечала, вздернув подбородок и пылая румянцем. Лапища хохочущего сэра Блуэта накрыла брошь, а потом скользнула ниже, на грудь Розамунды. — Жила-была девица... — настойчиво повторила Агнес. — И жила она на опушке большого леса. «Не ходи в лес одна», — наказывал ей отец. — Она его не слушалась, — зевнув, подсказала Агнес. — Нет, не слушалась. А отец любил ее и пекся лишь о ее благополучии, но ей было невдомек. —А что ждало ее в лесу? — пристраиваясь под боком у Киврин, спросила Агнес. Киврин укрыла девочку плащом Розамунды. «Разбойники и душегубы. И похотливые старикашки с желчными сестрицами. И несчастные влюбленные. И мужья. И судьи». — Уйма разных опасностей. — Волки... — протянула Агнес сонно. —Да, и волки. — Она посмотрела на Имейн и Ивольду, которые, отодвинувшись от сэра Блуэта, о чем-то перешептывались, не сводя с нее глаз. — И что сталось с девицей? — пробормотала Агнес, уже сквозь сон. Киврин, баюкая, прижала ее к себе. — Не знаю, Агнес. Не знаю. ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ Агнес не проспала и пяти минут, как колокол смолк и тут же зазвонил снова, но более беспокойно, созывая на всенощную. —Поторопился отец Рош. Еще и полуночи нет, — скривилась леди Имейн, однако не успела договорить, как звон подхватили другие колокола — уичлейдский и берфордский и где-то далеко-далеко на востоке, так далеко, что от звона оставался лишь слабый вздох, — оксфордский колокол. «Это колокола Осни и Карфакса», — подумала Киврин. Звонят ли они сейчас дома? Сэр Блуэт поднял свою тушу на ноги и подал руку сестре — к ним тут же поспешил слуга с плащами и подбитой беличьим мехом мантильей. Девочки-хохотушки, не переставая щебетать, вытащили свои накидки из общей груды. Леди Имейн растолкала Мейзри, уснувшую на нищенской скамье, и велела принести молитвенник. Служанка, зевая, поплелась к чердачной лестнице. Розамунда с преувеличенной осторожностью подобрала свой плащ, сползший с плеча Агнес. Агнес спала как сурок. Киврин помедлила, ужасно не желая ее будить, но, очевидно, даже набегавшиеся за день пятилетние дети от всенощной не освобождались. —Агнес, — позвала она тихонько. — Придется нести ее в церковь на руках, — сказала Розамунда, сражаясь с брошкой. Младший сын мажордома застыл перед Киврин с белым плащом, волоча подол по тростнику. —Агнес, — снова позвала Киврин и слегка потормошила ее за плечо, удивляясь, как малышка не проснулась от колокольного звона. Колокол гудел громче и ближе, чем на заутреню и вечерню, почти заглушая остальные колокола. Девочка распахнула глаза. —Ты меня не разбудила, — сонно пробормотала она Розамунде и тут же повторила громче, стряхивая сон: — Ты обещала меня разбудить!