—In nomine Patris, et Filii, et Spiritus sancti, — произнес мужской голос. «Латынь», — облегченно вздохнула Киврин. Здесь где-то священник. Она попыталась приподняться, силясь разглядеть священника за спиной душегуба, но не смогла. Слишком дымно. «Я ведь знаю латынь. Мистер Дануорти велел ее выучить». — Зачем вы его сюда впустили? — По-латыни получалось. — Он разбойник! — Слова застревали в саднящем горле, но, судя по тому, как разбойник изумленно отшатнулся, ее услышали. — Не бойся, — сказал священник, и Киврин отлично поняла. — Ты лишь вернешься домой. — К переброске? Вы отвезете меня к месту переброски? —Asperges tе, Domine, hyssope et mundabor [9], — проговорил священник. «Окропивши мя иссопом, и очищуся». Все понятно, до единого слова. — Помогите мне, — попросила она на латыни. — Я должна вернуться туда, откуда пришла. — ...nominus... — произнес священник едва слышно. Имя. Ему нужно ее имя. Киврин приподняла голову. Она казалась непривычно полегчавшей, будто волосы и впрямь сгорели целиком. — Имя? — переспросила Киврин. — Назови мне свое имя, — повторил священник. Надо ответить, что ее зовут Изабель де Боврье, дочь Жильбера де Боврье из Ист-Райдинга, но протолкнуть все эти имена через сдавленное болью горло вряд ли удастся. — Мне нужно обратно. Иначе они меня не найдут. — Confiteor deo omnipotenti, — донесся издали голос священника. Она не видела его лица. За спиной лиходея бушевало пламя — наверное, в костер снова подбросили дров. — Beatae Mariae simper Virgini [10]. Он читает «Исповедую», сообразила Киврин — покаянную молитву. Тогда разбойнику здесь не место. На исповедь не допускаются посторонние. Теперь ее очередь. Она попыталась сложить руки в молитвенном жесте, но не смогла, и священник помог ей, а потом позабыла слова, и он стал читать с ней хором. «Помилуй меня, отче, ибо я согрешила. Исповедую Господу всемогущему, и тебе, отче, что я согрешила много мыслию, словом и делом. Моя вина». — Меа culpa, — шептала Киврин. — Меа culpa, mea maxima culpa. Моя вина, моя вина, моя величайшая вина — но ведь это не так, это просто формулировка в покаянной молитве. — Каков твой грех? — спросил священник. — Грех? — непонимающе откликнулась Киврин. —Да, — подтвердил он мягко, наклоняясь почти к самому ее уху. — Покайся в грехах своих, и Господь дарует тебе прощение, и ты войдешь в царство небесное. «Я ведь только хотела отправиться в Средневековье. Так старалась, учила языки и уклад, все делала, что велел мистер Дануорти. Я просто хотела стать историком». Она сглотнула, и горло словно огнем обожгло. — На мне нет греха. Священник отпрянул — наверное, рассердившись, что она не хочет исповедаться. — Надо было слушаться мистера Дануорти. Зря я ушла с места переброски. — In nomine Patris, et Filii, et Spiritussancti. Amen [11], — произнес священник, ласково и тихо. На лоб легла прохладная, освежающая ладонь. — Quid quid deliquisti, — бормотал священник. Он едва заметно коснулся ее глаз, ушей, ноздрей — Киврин не чувствовала его пальцев, только прохладные капли елея. Это уже не исповедание, поняла Киврин. Это соборование. Последнее напутствие. — Не надо... — выдавила она. — Не бойся... И, избавив тебя от грехов, да спасет тебя и милостиво облегчит твои страдания. — Огонь, поджаривавший подошвы ее ног, угас. — Почему вы меня соборуете? — спросила Киврин, но тут же вспомнила, что ее сжигают на костре. «Я умру, и мистер Дануорти не узнает, что со мной сталось». — Меня зовут Киврин, — сказала она. — Передайте мистеру Дануорти... — Да увидишь ты лицом к лицу своего Искупителя, — произнес священник (только вместо него опять возник душегуб), — и утешишься созерцанием Бога во веки веков. — Я умираю, да? — спросила Киврин. — Бояться нечего, — ответил он и взял ее за руку. — Не оставляйте меня. — Она сжала его ладонь. — Не оставлю. — Лицо его терялось в дыму. — Да помилует тебя Всевышний и, отпустив грехи твои, да приведет тебя к жизни вечной. — Заберите меня, мистер Дануорти, пожалуйста. Священника заслонило от нее взметнувшееся пламя. Запись из «Книги Страшного суда» (000806-000882) Domine, mittere digneris sanctum Angelum tuum de caelis, qui custodiat, foveat, p rote gat, visitet, atque defendat omnes habitantes in hoc habitaculo. (Пауза.) Exaudi orationim meam et clamor meus ad te veniat [12]. Господи, услышь молитву мою, и вопль мой да придет к тебе! ГЛАВА ДЕВЯТАЯ —Что такое, Бадри? Что случилось? — спросил Дануорти. —Холодно, — выдавил Бадри. Дануорти, нагнувшись, подтянул его одеяло повыше, но оно оказалась тонюсенькое, не толще бумажной больничной пижамы. Еще бы он не мерз. — Спасибо, — пробормотал Бадри и, выпростав руку из-под одеяла, ухватил ладонь Дануорти, а потом закрыл глаза. Дануорти тревожно глянул на экран, но там ничего не прояснилось. Температура зависла на тридцати девяти и семи. Рука Бадри пылала жаром даже сквозь перчатку, а ногти обрели непонятный синюшный оттенок. Кожа потемнела, лицо еще сильнее заострилось. Вошла старшая медсестра, под бумажными одеяниями подозрительно напоминающая миссис Гаддсон. — Список первичных контактов в таблице, — буркнула она. Неудивительно, что Бадри ее пугается. — «Таб1». — Она показала на клавиатуру под первым экраном слева. На экране появилась таблица, разбитая на часовые графы. В верхних строчках значился сам Дануорти, Мэри и медсестра с пометкой «СЗК.» в скобках у каждой фамилии, подразумевающей, что они контактировали с больным уже в защитных костюмах. — Прокрутка, — скомандовал Дануорти, и на экран стали выползать нижние строки, охватывающие прибытие в больницу, поездку на «Скорой», работу над сетью и предыдущие два дня. В понедельник утром Бадри был в Лондоне, налаживал локальную переброску для колледжа Иисуса. В Оксфорд вернулся на метро к полудню. В половине третьего он пришел к Дануорти и просидел у него до четырех. Дануорти сделал пометки в соответствующей графе. Еще Бадри говорил, что в воскресенье ездил в Лондон, но когда именно, профессор не помнил, поэтому вписал: «Лондон — позвонить в Иисуса, уточнить время». — Он то в себе, то не в себе, — неодобрительно проворчала сестра. — Это все из-за жара. — Проверив капельницы, она одернула простыни и вышла. Звук хлопнувшей двери привел Бадри в чувство. Веки затрепетали и открылись. — Ответь мне на несколько вопросов, пожалуйста. Надо выяснить, с кем ты встречался и разговаривал. Чтобы они тоже не заболели. Поэтому назови, с кем ты виделся. — Киврин, — ответил Бадри едва слышно, почти шепотом, но крепко сжимая при этом руку Дануорти. — В лаборатории. — Сегодня утром? А до этого ты ее видел? Вчера? — Нет.