– Олив, мне так жаль… Услышав ласкательное имя, сорвавшееся с губ Уайетта, Брайан выразительно прищуривается. Он встает с места, чтобы достать из шкафа тарелку, и на обратном пути стискивает мое плечо: – Садись. Я отрежу тебе кусочек. Даже Мерит исполнена сочувствия. Она приносит мне бумажную салфетку и обнимает меня. Похоже, Мерит является тем самым клеем, что соединяет причудливо сформированную компанию людей за кухонным столом. Я убираю свою скорбь в дальний угол – безобразный свитер, который я, достав оттуда, примерю позже, чтобы затем снова убрать подальше, – и выдавливаю улыбку: – Надеюсь, у вас пицца с колбасой? – Господи, мама! – не выдерживает Мерит. – Ты разве не знаешь, что свиней можно научить играть в видеоигры и они умнее, чем шимпанзе? После ее слов, по идее, все должно снова прийти в норму. Если можно считать нормальным сидеть за одним столом с Уайеттом и Брайаном. Сидеть с наполовину обритой головой и как ни в чем не бывало есть пиццу. Ну и самое главное: быть здесь, на этой земле, которую навсегда покинула Вин. Надеюсь, Эбигейл позаботится о Феликсе. Надеюсь, он сумеет пережить эту ночь – один, в пустом доме, – что для родных усопшего, как правило, самое тяжелое испытание. И если мои клиенты боятся смерти, то их родных страшит одиночество. Мир без близкого человека становится тусклым и бесплодным. Я смотрю на Брайана, который рассказывает об эксперименте, проводившемся в их лаборатории. Если бы мы устроили соревнование за меня в качестве главного приза, он бы наверняка выиграл. Он досконально знает все мелкие детали, из которых состоит моя жизнь. Например, где я прячу имбирное печенье, чтобы никто его не съел. В каких ящиках комода лежат мои носки, лифчики, свитера. Что нужно убирать кинзу из моей еды, поскольку на вкус она для меня как мыло. В каком месте растереть мне больную спину. И как расстегнуть застежку колье, с которой я вечно борюсь. Но зато Уайетт знает, кем бы я могла стать. Ученым. Автором. Археологом. Коллегой, которая дает новые идеи и мнению которой можно доверять. Женщиной, которая так млеет в его объятиях, что ей приходится прикусывать ему плечо, чтобы не улететь к облакам. Матерью его ребенка. Человеком, которого он видит утром первым, а ночью – последним. Вернувшись наконец к разговору за столом, я слышу, как Мерит рассказывает о предстоящем теннисном матче: – Я, конечно, не самый классный игрок, но… – Ты только пока еще не классный игрок, – поправляет ее Уайетт. – Среди нас есть дети, которые играют чуть ли не с трех лет, – выкатывает на него глаза Мерит. Брайан салютует дочери бутылкой пива: – То, что ты достигла таких значительных успехов за столь короткое время, не может не впечатлять! – (Возможно, Мерит всегда не хватало именно этого: дополнительного родителя, способного помочь ей подняться, когда мир сбивает ее с ног.) – Может, я не вполне объективен, но знаешь, у нее не только скорость подачи сто миль в час… – Скорость моей подачи вовсе не сто миль в час… – …но и умение правильно выбрать стратегию. Мерит поворачивается ко мне: – Он не пропустил ни одной встречи. И даже изменил расписание летней сессии, чтобы прийти на последний матч. Брайан ласково улыбается дочери: – Мерит действительно стоит того, чтобы на нее посмотреть. – Я не сомневаюсь, – говорит Уайетт. Брайан принимается складывать салфетку на четвертинки, затем – на восьмушки: – Мерит, я как раз собирался тебе сказать. Похоже, мой безупречный послужной список под угрозой. В четверг я не смогу прийти на матч. Я пытался что-то сделать, но у нас совещание по обсуждению кандидатов на должность постоянного преподавателя. – Он откашливается. – Быть может, мама и… Уайетт смогут пойти. Самый чистый, самый бескорыстный дар, который я когда-либо получала в жизни. Когда в мою бытность социальным работником нас для ротации посылали в больницу, меня как-то раз вызвали в палату, где все демоны ада вырвались на свободу. Девушка – на вид старшеклассница с брекетами на зубах – только что родила недоношенного ребенка. Возле нее сидел напуганный паренек с юношеским пушком над верхней губой. А целая толпа медицинских работников проводила манипуляции с их нереально крошечной дочерью. Меня вызвали в родильную палату, потому что юная мать билась в истерике, но врачам сейчас было не до нее. Я схватила девушку за плечи, пытаясь заставить посмотреть мне в глаза, а поскольку она упорно отворачивалась, я проследила ее взгляд, устремленный на ребенка. Кожа новорожденной была синей и тонкой, как папиросная бумага. При каждом нажатии на грудную клетку в ходе выполнения сердечно-легочной реанимации кожа рвалась, и рана начинала кровоточить. Воздух звенел от пронзительных криков младенца и лаконичных команд реаниматологов, но было совершенно ясно, что все бесполезно. Врач, с красными от крови руками, по-прежнему лежащими на грудной клетке младенца, повернулся ко мне. – Сделайте что-нибудь! – приказал он. Отпустив девушку, я тронула парнишку за плечо и твердо сказала: – Ты, наверное, отец. Они ждут, чтобы ты принял решение. Его лицо сморщилось. – Я думал… я думал, у нас есть в запасе немного времени. – Все думают, что у них есть в запасе немного времени. Но отцам приходится отдавать своих дочерей, и тебе придется сделать это сегодня. Мальчик поднял голову. Лицо помертвевшее, глаза неживые. – Прекратите, – сказал он. – Просто остановитесь. Очнувшись от воспоминаний, я смотрю, как Уайетт улыбается Мерит: – Я с удовольствием сходил бы на твой матч. Скажи, какие ваши командные цвета. Я раскрашу лицо, надену карнавальные бусы и стану неприлично громко орать. Мерит заливисто хохочет, и я думаю: «А у него это хорошо получается. Завоевывать ребенка». Но потом я перевожу взгляд на Брайана, у которого хватило благородства его отдать. После обеда, когда Уайетт собирается обратно в отель, я провожаю его до автомобиля. Мы останавливаемся, прислонившись к машине, и Уайетт притягивает меня к себе, поглаживая дырявый занавес моих волос. Уайетт надежный, сильный, полный жизни. Лучшего аргумента против смерти невозможно найти. – Знаешь, я хотел это сделать, как только ты вошла. Ты выглядела такой… раздавленной. Я еще сильнее сжимаю руки: – А я хотела, чтобы ты это сделал, еще не успев переступить через порог. Но понимаю, почему ты не стал. – (Уайетт изображен на фоне ночного неба, на голове – корона из звезд.) – Я чуть не умерла, увидев тебя за одним столом с Брайаном. – Должен признаться, я не ожидал такого приглашения, – говорит Уайетт и, замявшись, добавляет: – Олив, он… хороший человек. Если уж у нас тогда не получилось быть вместе, я рад, что у тебя хотя бы был он. – (Можно представить, как нелегко далось Уайетту, с его непрошибаемой самоуверенностью, такое признание.) – Но все же не настолько рад. – Уайетт нежно меня целует. Не знаю, отчего так получается, но когда Уайетт обнимает меня, это всегда как в первый раз. Я прижимаюсь к нему теснее, страстно, отчаянно желая его. Собственно, мне следовало давно привыкнуть, но я по-прежнему не перестаю удивляться: насытив свои чувства Уайеттом, я становлюсь еще голоднее. Уайетт прислоняется лбом к моему лбу: – Расслабься, Олив. Тебе нет нужды залезать мне под кожу. Ты уже там. – Я скучаю. Хочу засыпать рядом с тобой, – признаюсь я. – А я хочу просыпаться рядом с тобой. Мы словно в какой-то чертовой готической сказке, когда днем ты со мной, а после заката тебя забирает злой колдун. А давай-ка завтра днем ляжем в кровать и снимем заклятие. Если бы все было так просто. Если бы это заклятие я не наложила на себя сама. Проводив глазами автомобиль, в котором уехал Уайетт, я поднимаюсь на крыльцо, но не вхожу в дом, а сажусь на качели. Я думаю о Вин, о Мерит, а потом, будто вызванный медиумом дух, на крыльце появляется Брайан. Ни слова не говоря, он садится рядом со мной. Я слышу стрекотание цикад и перекличку квакш в лесном пруду. – Сейчас вроде бы не сезон для них, – задумчиво произносит Брайан. – Ведь скоро осень. Похоже, наш разговор и дальше продолжится в рамках таких вещей, как погода, флора и фауна, поскольку безопасных тем для разговора у нас не осталось. Я с трудом заставляю себя посмотреть Брайану прямо в глаза: – Спасибо за то, что ты это сделал. Я благодарю его за то, что отошел в сторону, дав возможность Уайетту сходить с Мерит на матч. Брайан дергает плечом: – Ну… я не могу этого отменить. – (Смысл: отменить Уайетта.) – Итак, – Брайан наклоняется, зажав руки между коленей, – теперь о Вин. – Да. – Она ушла мирно? – Скорее всего. Ее муж был рядом, когда все случилось. – Я бросаю на Брайана быстрый взгляд. – Я не доставила письмо. Это так, к сведению. Брайан удивленно смотрит на меня. Мы сидим в круге света фонаря над входной дверью и глядим, как ветер треплет преждевременно покрасневший лист, отрывает его от дерева и кружит на карусели смерти.