— А как ты научился летать? — пристает к Дилану репортер «Лос-Анджелес Таймс». — Меня столкнули с крыши, — честно признается Дилан. Стоящие вокруг хохочут, сверля Дилана глазами. Игги с Газманом пристроились в темноте за стойкой бара, и Ангелу видно, как они по очереди пуляют друг другу в стаканы миндальные орешки. Пара-тройка голливудских продюсеров пристроились к мальчишкам и, кажется, впадают в детство, пытаясь сравняться с ними в меткости, но нещадно мажут. Дилана облепили смазливые девчонки, и кое-кого из них Ангел видела раньше по телеку. Он разговорился — звезда да и только. Но Ангелу кажется, что щеки у него побледнели, а глаза ввалились. Бледный Дилан? Что-то тут не вяжется. И тут до нее доходит. Дилан всегда выглядит только что умытым и сияющим бодростью и свежестью. Даже после драки с ирейзерами. Получается, раз он бледный, с ним что-то не то. С ними со всеми что-то не то. Ангел опустила глаза и, несмотря на тусклый свет, ясно увидела свои руки. Боже, как же она заорала! 63 — Мэм, мэм, посмотрите сюда скорее. — Лаборант испуганно подзывает начальницу к экрану наблюдения. Начальница информационного отдела уставилась на лицо Объекта номер шесть. Оно все в огромных водяных волдырях, будто его кипятком обварили. Объект рыдает и изо всех сил старается не чесаться. Остальные объекты сгрудились вокруг шестого номера, а вокруг поднялась невообразимая суета. — А двадцать второго вы не видели? — спрашивает начальница. — Видели, вот он, — камера наползает на Объект номер двадцать два, и лаборант, помрачнев, настраивает окуляры ночного видения. Двадцать второй тоже весь в огромных чумных язвах. — Что, еще одна неполадка? Уму непостижимо! — шепчет начальница. — Исключено! Реактант не мог вызвать у него такие последствия. Мы сотни раз проверяли. Нам досконально известны все возможные последствия. Абсолютно исключено. Я точно помню, мы именно на двадцать втором препарат испытывали. Ему тогда шесть месяцев едва исполнилось. Проверьте лабораторные записи, прежде чем я профессору доложу. Лаборант кивает. — И поскорее, — подгоняет его начальница. — Профессор страшно будет огорчен. Она отодвинулась от экрана, на котором взад и вперед с криками толкаются и мельтешат люди. — Что происходит, вы понимаете? Лаборант увеличивает громкость и пытается сфокусировать камеру. — Кажется, один из объектов потерял сознание. Не уверен. Позвольте, я настрою… — Нам срочно необходимы данные с места событий, — кричит начальница и хватает телефонную трубку, чтобы вызвать на место происшествия команду прямого наблюдения. — Это грозит перерасти в катастрофу. В мою смену нельзя потерять ни единого объекта. 64 Я не телепатка и мыслей чужих, как Ангел, не читаю. Зато я просто читаю. Вот на том неоновом табло: «Сегодня! Дети-птицы! Встреча со стаей! Билеты в Тикетс Плюс!» Показываю Клыку: — Намек ясен. Будем действовать согласно неоновым указаниям. Меняем угол наклона крыльев и идем на посадку. Затыкаем нос от смога. Его здесь, в Лос-Анджелесе, можно ножом резать и на бутерброд толстым слоем намазывать. Если, конечно, найдутся любители подобных деликатесов. Неоновое табло, то самое, про детей-птиц, взгромоздили на крышу четырехэтажного здания. Оно, похоже, было раньше кинотеатром, а теперь в нижнем этаже ресторан. Называется «Фуриозо». Перед входом плакаты крупными буквами оповещают: «Чудо природы! Только у нас! Только сегодня!» — Какая, к лешему, природа! Природа к этому чуду никакого отношения не имеет, — бормочу я себе под нос, а Клык невозмутимо комментирует: — Хорошо хоть без нас ребята тихо сидят и носа лишний раз не высовывают. Только было мы подлетели к этому самому «Фуриозо», как из его дверей с воплями и криками повалила обезумевшая толпа. Широко расставив руки и ноги, вышибалы из последних сил ее сдерживают, но устоять против озверевших теток никак не могут. Высоченные шпильки Джимми Чу[25] — стоит только посильнее топнуть — любой кирзач пробьют. Так что, кто слабый пол, еще надо хорошенько подумать. Мы понаблюдали немного это побоище, но стаи в нем не обнаружилось. Значит, они внутри, и раздумывать больше нечего. Пригнувшись, штопором ввинчиваюсь в месиво расфуфыренных тел. — Вход воспрещен. — Передо мной вырастает здоровенный амбал. — Идет эвакуация. — У нас эксклюзивные приглашения. — Мы с Клыком распахиваем крылья, взмываем вверх и оставляем его ошалело хлопать глазами. Короче, найти открытое окно большого труда не составляет. Внутри полумрак и царство вечной молодости. В такой темноте ни морщин, ни подтяжек даже нашим орлиным взором не заметишь. Зато сразу видно стаю — где единственный освещенный пятачок в зале, там и они. И рядом с ними — соломенная копна Джеба. И еще мне бросается в глаза черная троица, все ближе и ближе подгребающая к стае. Что-то мне эти господа не нравятся. Дружелюбия у них на лицах не написано. Клыку ничего объяснять не надо. Толкаю его в бок, и ему с одного взгляда все ясно. Он мгновенно отделяется и заходит черным в спину, а я отступаю в тень. Надж всхлипнула, подняла глаза, и взгляды наши встретились. Боже! С чего это у нее так лицо-то распухло? От глаз одни щелки остались. И не у нее одной! У всех наших не физиономии, а один сплошной волдырь. Нарыв на нарыве, язва на язве. Прикладываю палец к губам — «молчи», — а глазами обвожу стаю. Надж едва заметно кивает и, отступив на полшага, похлопывает Игги по руке. Игги в свою очередь дважды хлопает по плечу Газа. Смахнув слезы, Газ напряженно замирает. Таким образом, почти все наши уже на стреме. И тут самый здоровый из черной троицы, подойдя вплотную к Джебу, выхватывает из кармана пистолет и приставляет его Джебу в бок. — Стоять! — рычит он. — Стрелять буду! Следуйте за нами. Вас хочет видеть важная особа. — Кому же мы с такими рожами понравимся? — съязвил Дилан. Черная тетка, словно случайно стоящая рядом с ним, дернула рукой, и у нее из-под полы выглянул ствол. Но не успела она ойкнуть, как Дилан вышиб у нее пушку и завернул руки за спину, да так легко и профессионально, точно только и ждал, когда она даст ему повод продемонстрировать его таланты. Моя стремительная подсечка третьему члену банды, хотя его с ног и не сбила, здорово его обескуражила. А я, воспользовавшись замешательством, обеими руками стукнула его хорошенько по ушам — излюбленный мой приемчик, гарантирующий лопнувшие барабанные перепонки. Черный валится с ног и визжит от боли, а я наступаю ему ногой на горло. Пусть только попробует пошевелиться! Между тем… Как в замедленной съемке… Пистолет его летит на пол и, закружившись волчком, попадает прямо в руки… Как вы думаете, кто первый ринулся схватить смертоносное оружие в нежные детские ручки? Правильно! Угадали! Наводящая ужас и жаждущая власти семилетка. На нашем коротком веку в нас столько раз стреляли (и столько же и промазывали), что ни у кого из нас к огнестрельному оружию душа не лежит. Нам всем не то что использовать, нам даже трогать его противно. Да и веры в него у нас особенной тоже нет. Так что видеть Ангела с пистолетом в руке — настоящая трагедия. Что же это с нами случилось? И как же мы дошли до жизни такой! Моя маленькая славная девчушка в розовой юбочке и с лицом заядлого убийцы. Это какой-то кошмар! Может, вам кажется, что я это слишком часто повторяю? Но, даже если вы правы, на сей раз это действительно кошмар. Самый настоящий кошмар. И конца-края ему нет. Потому что дальше становится еще хуже. Потому что дальше Ангел поднимает пистолет и… …целится в меня. 65 — Не двигаться! Никому не двигаться без моего приказа, — спокойно приказывает Ангел, как будто она всю жизнь только и делала, что держала толпу под дулом пистолета. Или по меньшей мере смотрела кровавые — детям до шестнадцати — фильмы про мафиози. Не могу не признать, шоковая тактика и эффект неожиданности сработали отлично. Все остолбенели, не веря своим глазам. На секунду даже показалось, что все мы, здесь присутствующие, заодно, что у всех у нас одна задача — чтобы этот безумный ребенок выпустил из рук пистолет. Страшно только то, что на ребенка она больше совсем не похожа. Она спокойна и крайне сосредоточена. И я тоже крайне сосредоточена на дуле ее пистолета.