— Спасибо. — Я освобождаю место на тарелке и предлагаю Клыку. — Хочешь последнюю колбаску? Он отодвигает ее обратно ко мне. — Что случилось? Ты не заболела? Я прекратила жевать. — С чего ты взял? — Ты ночью почти не спала. Ты летишь сикось-накось и уже после двенадцатого блина готова со мной поделиться. Что у тебя на уме? — Хорошо же ты меня все-таки изучил. Только с чего ты взял, что я летаю сикось-накось? Ничего подобного! Клык усмехается. Вы, конечно, не забыли, как у меня от его улыбки всегда замирает сердце. — Так и быть, смотри. — Я наливаю в тарелку озеро кленового сиропа и принимаюсь купать в нем разодранный на клочки блин. — Я вот что думаю. Сначала Ангел говорит, что ты умрешь. Потом появляется этот мистер-само-совершенство Дилан. К тому же возвращается Джеб. Дальше Ангел вышвыривает меня из стаи. Полотняный Господь-Кошмарик ошивается вокруг нас с тобой, устраивая пальбу. Что, если Ангел и Г-Х работают вместе? Или он каким-то образом ее контролирует? Клык непонимающе смотрит на меня и сразу переводит взгляд за окно. — Что, если все это составные одного плана, — продолжаю я, стараясь не поднимать голос. — Похоже, кто-то нарочно старается разбить стаю. Или Джеб снова пытается захватить власть, но не может, пока я вместе со всеми. И ты тоже, — быстро поправилась я. На безупречную теорию выводы мои пока не похожи. Клык размазал еду по тарелке. — Значит, говоришь, мистер-само-совершенство? — Больше никакой реакции от него не последовало. — Что? Ох! — Сердце у меня ушло в пятки. — Да нет же. Я хотела сказать, он вылитый кукольный Кен. Кен-мутант с приставными крыльями. Как будто его нарочно… — Значит, «само-совершенство»? — Клык смотрит на меня непроницаемыми глазами. — Совершенная конструкция. Чья-то идея совершенства. А я тут ни при чем. — Тогда конечно… — Повисает нелепое молчание. — Или просто все это происходит безо всякой причины. А как насчет идеи «отсутствия заговора»: профессор Господь-Бог просто-напросто маньяк с манией величия. Ангел — маньяк начинающий. Джеб и Дилан — пара лузеров-одиночек в поисках семейства, к которому можно прибиться. А ты — заноза, которой дали коленом под зад, потому что ты до полусмерти затерроризировала стаю своим авторитетом. Брови у меня ползут вверх, и Клык примирительно улыбается, предотвращая кровопролитие. — А может, я не прав. Может, надо им позвонить. Проверим, как они там? Я вздыхаю: — Знаешь, я все-таки чувствую, что я за них в ответе. Хотя они все неблагодарные твари. Клык кивает, и шелковистая челка черной тенью падает ему на глаза. Все. Решено. Звоню Надж. Она все-таки не такая предательница. Дрожащими руками набираю ее номер. Вдруг она повесит трубку или скажет, чтобы я ей больше не звонила? Я этого не переживу. Мой палец повисает в воздухе. — Набрала? Жми скорей на звонок, — торопит меня Клык. Нажимаю кнопку звонка. Гудки, снова гудки, бесконечные гудки. Что они там де… — Але? — Голос Надж звучит как ни в чем не бывало, и я едва не плачу. — Эй, Надж! Это я. — Откашливаюсь и беру себя в руки. В трубке на том конце разноголосый шум и какая-то суета. Телек орет. Слышу, как Газзи хохочет и спрашивает: — Кто еще там? — Макс! — Похоже, Надж рада меня слышать. — Макс, привет. Ты где? Странно. Она же знает, что я по телефону ни на какое «где» не отвечу. — Вы сами-то где? — на всякий случай отвечаю я вопросом на вопрос. — В Лос-Анджелесе. Мы сейчас идем на пати со всякими знаменитостями. — Вот это да! Мммм… У вас все о'кей? — У нас у всех был какой-то грипп. Но уже все прошло. Я по тебе соскучилась! Ой, нам уже лимузин подали! Мне пора. Я тебя люблю. Я потом перезвоню. И она вешает трубку. Я посмотрела на Клыка: — Там все в порядке. Идут на вечеринку с какими-то знаменитостями. В Лос-Анджелесе. Там за ними лимузин приехал. Клык поднимает на меня глаза: — Западня? — То-то и оно, что, скорее всего, западня, — киваю я. 62 Лимузин остановился около «Фуриозо», самого фешенебельного, самого модного ресторана в Лос-Анджелесе. Само собой разумеется, что собакам туда вход заказан. Так что четвероногим пришлось остаться в гостинице. Стая выглядывает наружу из-за затемненных окон. На тротуаре в ожидании знаменитостей клубится толпа. Происходит именно то, что от «а» до «я» перечислено у Макс в списке запретных и опасных ситуаций. Они окружены, закупорены в машине, с одному черту известным водителем. Народищу — миллион, и все только и делают, что щелкают камерами. — Вы уверены, что это разумно? — непрозрачно намекает Джеб. Ангелу этого больше чем достаточно, чтоб принять окончательное решение: — Уверены. Представление начинается. — И она открывает дверцу лимузина. Снаружи доносится рокот толпы, народ вовсю орудует локтями, продираясь поближе и стараясь разглядеть вновь прибывших. — Это дети-птицы! Это крылатые, — раздаются восхищенные вопли, и стаю ослепляют вспышки фотоаппаратов. Надж широко улыбается: — Здравствуйте, здравствуйте. Приветствую вас, — раскланивается она в разные стороны, и то одним боком повернется, то другим, позируя окружившим их фотографам. Дилан сначала смущенно смотрит в пол, но в конце концов не выдерживает и тоже расплывается в улыбке сходящим с ума поклонникам. Газзи подпрыгивает и, как заводной, размахивает руками. — Заберите меня отсюда, — брюзжит Игги. С его обычно повышенной чувствительностью любой хаос и любая сутолока ему нипочем. Но тут его, похоже, зашкалило. — Говорю же, заберите. У меня от всего этого крыша едет. Ангел строго на него уставилась: — Нечего ныть! Все в норме. Пошли внутрь. Она поворачивается к двери ресторана, и толпа расступается, как по мановению волшебной палочки. Уже стемнело, но ее бдительный орлиный глаз не пропускает ни единой детали. — Ребятки! Приехали! Как я вам рада! — Навстречу им, раскинув руки, выбегает хозяйка ток-шоу Мадлен Хаммонд. — Эй, нельзя ли не напирать, — кричит она в толпу, и народ слегка подает назад. — Добро пожаловать, ребятки, на пати перед пати. «Харрелс» будут играть попозже, но «Данкрафт» и «Кохран» уже здесь. — Ее взгляд падает на Дилана. Она придвигается к нему поближе и заглядывает в его ярко-синие глаза. — Боже мой, — вздыхает Мадлен. — Откуда ж ты с такой неземной красотой взялся? — Меня зовут Дилан. Я в стае новенький. С полминуты Мадлен приходит в себя и наконец, обернувшись к народу, жизнерадостно кричит в толпу: — Давайте поприветствуем крылатых! Скажите, что вот тот парнишка обалденный красавчик! Толпа с диким ревом подтверждает, что красавчик, а Мадлен поворачивается к стае и с заметно поубавившимся энтузиазмом добавляет: — Вы все классные ребята. Надж взвизгивает от восторга и еще раз машет фотографам. — Давайте-ка я вас кое-кому представлю, — говорит Мадлен, и Ангел на двадцать минут с головой погружается в поцелуи, улыбки и рукопожатия. Но с каждой секундой шум у нее в ушах становится все оглушительнее, свет и краски все сильнее и сильнее режут глаза, зуд все нестерпимее и нестерпимее жжет ее тело, а кожа натягивается, как на барабане. Она смотрит на Надж, которая сияет, стоя перед парнишкой из последней соуп-оперы. На вид ему лет шестнадцать, и Ангел с усмешкой размышляет, не сообщить ли ему, что Надж всего только один… двенадцать.