– Грехи родителей не передаются нам по наследству. Как и добродетели. – Иные наследственные черты бывают слишком ярко выражены, чтобы их не замечать. – Он указал на портрет над камином. – Шестнадцать поколений отделяют меня от этого человека. Но даже я не в силах избавиться от его наследия. Мне никогда не отмыться от того, что он содеял. Маура поглядела на портрет. И снова ее поразило сходство между сидящим перед ней живым человеком и лицом на холсте. – Вы говорили, эта картина – ценная фамильная реликвия. – Не могу сказать, что я был рад ее унаследовать. – Кто он? – Монсеньор Антонино Сансоне. Портрет был написан в Венеции в тысяча пятьсот шестьдесят первом году. Когда монсеньор был в зените могущества. А можно сказать – в бездне безнравственности. – Антонино Сансоне? Это же ваше имя! – Я его прямой потомок. Маура присмотрелась к портрету: – Но ведь он же… – Был священником. Вы это хотели сказать, верно? – Да. – На рассказы о нем может уйти вся ночь. Как-нибудь в другой раз. Скажу только, что Антонино не отличался благочестием. Он вытворял с другими людьми такое, что, без сомнения, повергло бы вас в ужас… – Он замолк. – Таким предком нельзя гордиться. – И тем не менее в вашем доме висит его портрет. – Как напоминание. – О чем? – Взгляните на него, доктор Айлз. Похож на меня, не правда ли? – Даже страшно как. – В сущности, мы с ним как братья. Поэтому он здесь и висит. Напоминает мне, что у зла человеческое лицо, и порой благообразное. Можно пройти мимо такого человека, заметить, как он вам улыбается, и при этом даже не догадываться, что он о вас думает. Вы можете сколько угодно всматриваться в его лицо и никогда не поймете, что на самом деле скрывается под маской. – Он наклонился к ней, и свет от камина заиграл на седых волосах, как на серебряном шлеме. – Они похожи на нас, доктор Айлз, – тихо проговорил он. – Они? Вы говорите о них как об отдельном виде. – Может, так и есть. Пережиток далекого прошлого. Все, что я знаю, – они не такие, как мы. И единственный способ их узнать – отслеживать то, что они творят. Идти по кровавым следам, прислушиваться к стонам и воплям. Искать то, что большинство полицейских в силу непомерной занятости просто не замечают, – присущий им стиль. На фоне отзвуков повседневных преступлений, обычных убийств мы видим точки наивысшего напряжения. Ищем следы чудовищ. – Кто эти «мы»? – Люди, собравшиеся здесь сегодня вечером. – Ваши гости? – Мы все верим, что зло не просто понятие. Оно реально и имеет физическое воплощение. У него есть лицо. – Он немного помолчал. – Каждый из нас хоть раз в жизни видел его во плоти. Маура удивленно приподняла брови: – Сатану? – Называйте как хотите. – Он пожал плечами. – У него издревле было много имен. Люцифер, Абигор, Самаэль, Мастема. В каждой культуре у зла есть свое имя. Я и каждый из моих друзей сталкивались с ним лично. Мы видели его силу, и, признаться, нам страшно, доктор Айлз. – Он поймал ее взгляд. – А сегодня больше, чем когда бы то ни было. – Так вы думаете, убийство в вашем саду… – Имеет к нам самое прямое отношение. К тому, чем мы здесь занимаемся. – И чем же? – Мы изучаем деяния извергов. У нас в стране. И по всему свету. – Клуб кабинетных детективов? Я так понимаю. Маура снова посмотрела на портрет Антонино Сансоне, наверняка стоивший целое состояние. Впрочем, ей хватило и первого взгляда на гостиную, чтобы понять: у хозяина дома денег куры не клюют. И времени на всякие чудные увлечения – хоть отбавляй. – Почему же все-таки эту девушку убили в моем саду, доктор Айлз? – спросил он. – Почему выбор пал на мой дом и на этот конкретный вечер? – Так вы полагаете, все дело в вас и в вашем клубе? – Вы же видели рисунки у меня на двери. И те, с места убийства в сочельник. – Но я понятия не имею, что они означают. – Перевернутые кресты – давно известный сатанинский символ. Но меня больше интересует круг, начертанный мелом в доме Лори-Энн Такер. На кухонном полу. Отрицать факты смысла не было: этот человек все уже знал. – Что же означает этот круг? – Может, это защитное кольцо. Еще один символ из сатанинских обрядов. Начертив этот круг, Лори-Энн, вероятно, пыталась защищаться. Может, она хотела обуздать высшие силы зла, которые сама и вызвала. – Погодите. Вы думаете, его начертила сама жертва, чтобы оградить себя от дьявола? – Ее тон не оставлял никакого сомнения – она считала его теорию полным бредом. – Если она начертила его сама, значит у нее не было ни малейшего представления, кого – или что – она вызывает. Пламя вдруг задрожало и ярко вспыхнуло. Маура повернулась на звук открывшейся внутренней двери и увидела, как вошла доктор Джойс О’Доннелл. Заметив Мауру, она остановилась в полном изумлении, потом обратилась к Сансоне: – Мне повезло. После двухчасовых расспросов бостонские молодцы наконец-то соблаговолили отпустить меня восвояси. Ты устроил чертовски замечательную вечеринку, Энтони. Сегодняшний вечер тебе не удастся превзойти. – Остается надеяться, что ты права, – заметил Сансоне. – Позволь, я подам тебе пальто. Он встал и отодвинул деревянную панель, за которой помещался встроенный шкаф. Подал О’Доннелл отороченное мехом пальто, и она быстро, с кошачьей грацией накинула его на себя, коснувшись рук Сансоне своими светлыми волосами. Маура уловила в этом мимолетном прикосновении некую фамильярность – незатейливую игру между двумя людьми, хорошо знающими друг друга. Быть может, даже слишком хорошо. Застегивая пуговицы, О’Доннелл неотрывно смотрела на Мауру. – Давно не виделись, доктор Айлз, – сказала она. – Как поживает ваша мать? «Она всегда знает, куда бить. Только не показывай, что она задела тебя за живое». – Понятия не имею, – ответила Маура. – Вы так ни разу ее и не проведали? – Нет. Да вы, наверно, и без меня это знаете. – О, последний раз я беседовала с Амальтеей более месяца назад. И с тех пор больше ее не видела. – О’Доннелл не спеша натягивала шер

Вы прочитали книгу в ознакомительном фрагменте. Купить недорого с доставкой можно здесь.