Тут распахнулась дверь – так тихо, что Маура даже не услышала. И только по легкому позвякиванию фаянсовой посуды она поняла, что в комнату вошел дворецкий с чашками и кофейником на подносе. Он поставил поднос на край столика, вопросительно посмотрел на Сансоне и засим удалился. Они не обменялись ни единым словом – лишь взглядами и кивками. Им обоим, знавшим друг друга, очевидно, не один год, не нужно было лишних слов, чтобы общаться. Сансоне жестом предложил Мауре сесть, и она опустилась в кресло в стиле ампир, обитое полосатым шелком. – Простите, что приходится держать вас в передней, – сказал он. – Но все другие комнаты оккупировала бостонская полиция – проводит там допросы. – Он налил в чашку кофе и передал Мауре. – Вы, кажется, уже осмотрели жертву? – Только мельком. – И что скажете? – Вы же знаете, я не вправе давать какие бы то ни было пояснения. Он откинулся на спинку кресла – нисколько не смущаясь, что за его спиной парча в сине-золотую полоску. – Я имею в виду не само тело, – заметил он. – Я прекрасно понимаю, почему вы не можете делиться своими медицинскими наблюдениями. Я говорю только о месте. О форме преступления в целом. – Спросите у старшего следователя, детектива Риццоли. – Меня больше интересует ваше мнение. – Я врач. А не следователь. – Но, как я догадываюсь, у вас есть свое, личное суждение о том, что произошло сегодня у меня в саду. – Он подался вперед и посмотрел на нее в упор своими угольно-черными глазами. – Вы видели знаки на двери черного хода? – Я не вправе рассуждать… – Доктор Айлз, вам не придется выдавать никаких секретов. Я видел тело. Доктор О’Доннелл тоже. Когда Джереми нашел ту девушку, он сразу же пришел и все рассказал. – И вы с О’Доннелл отправились поглазеть – как туристы? – Ваше сравнение совершенно не к месту. – А вы не подумали, что можете стереть следы? Уничтожить улики? – Мы прекрасно понимали, что делали. Надо было осмотреть место преступления. – Надо? – Этот особняк не просто мое жилище. Я еще принимаю здесь коллег со всего света. И тот факт, что насилие случилось на пороге моего дома, встревожило нас. – Такое любого встревожит, наткнись он у себя в саду на труп. Только далеко не каждый станет собирать толпу гостей, чтобы полюбоваться эдаким зрелищем. – Мы хотели узнать, случайно ли было совершено насилие. – Что вы имеете в виду? – Это могло быть предупреждение, адресованное непосредственно нам. – Он отставил свою чашку, сосредоточив все свое внимание на гостье, – его взгляд словно пригвоздил Мауру к шелковой спинке кресла. – Вы видели на двери знаки, нарисованные мелом? Глаз. Три перевернутых креста. – Да. – Я так понимаю, в сочельник тоже произошло убийство. Убили другую женщину. И на месте преступления, на стене в спальне, были нарисованы точно такие же перевернутые кресты. Мауре даже не пришлось ничего говорить: этот тип прочел ответ у нее на лице. Она почти физически ощутила, как глубоко проник в ее сознание его пытливый взгляд и как много ему там открылось. – Мы могли бы обсудить и это, – предложил он. – Тем более что подробности по тому делу мне известны. – Откуда? Кто вам рассказал? – Люди, которым я доверяю. Она недоверчиво усмехнулась: – И доктор О’Доннелл из их числа? – Любите вы ее или нет, однако же в своей области она человек авторитетный. Посмотрите, сколько трудов положила на серийных убийц. Научилась понимать этих субъектов. – Говорят, она даже отождествляет себя с ними. – В некотором смысле не без того. Она пытается проникнуть в их сознание. Заглянуть в каждый его потайной уголок. В точности как сам Сансоне, только что пытавшийся пронзить Мауру насквозь своим взглядом. – Чтобы понять чудовище, надо и самой быть чудовищем, – заметила Маура. – Вы и в самом деле так считаете? – Если иметь в виду Джойс О’Доннелл – да. Я так считаю. Он наклонился к ней еще ближе, и голос его превратился во вкрадчивый шепот. – Может, вы недолюбливаете Джойс исключительно по личным причинам? – Личным? – Ведь она много чего о вас знает. О ваших близких. Маура не ответила, потрясенно глядя на собеседника. – Она рассказывала нам об Амальтее, – признался он. – У нее нет на это права. – Ни для кого не секрет, что ваша мать в тюрьме. О преступлениях Амальтеи нам известно. – Это моя личная жизнь… – Да, и ваш личный демон. Понимаю. – Вас-то, черт возьми, почему это интересует? – Меня интересуете вы. Вы столкнулись лицом к лицу со злом. Вы видели его в глазах матери. И знаете, оно никуда не делось, оно у вас в крови. И вот что завораживает, доктор Айлз, – как это вы, возникшая из злого семени, и вдруг на стороне ангелов. – Я на стороне науки и разума, господин Сансоне. Ангелы тут ни при чем. – Ну хорошо, значит, в ангелов вы не верите. А в их соперников? – Вы имеете в виду демонов? – Она усмехнулась. – Конечно же нет. Некоторое время хозяин особняка смотрел на Мауру с едва уловимым разочарованием. – Если, как вы сами говорите, ваша религия – наука и разум, как можно научно объяснить то, что случилось сегодня у меня в саду? И с той женщиной – в сочельник? – Вы просите меня объяснить природу зла. – Да. – Я не могу. Наука – тоже. Просто зло существует. Он кивнул: – Совершенно верно. Оно просто существует и всегда было с нами. Некое реальное существо, живущее среди нас, преследующее нас. Выжидающее удобного случая насытиться. Многие не знают о нем и не узнают его, даже когда оно касается их, проходя по улице. – Говоря эту фразу, он перешел на шепот. На мгновение воцарилась тишина, и до слуха Мауры донеслись потрескивание дров в очаге и приглушенные голоса в соседней комнате. – Но вы другое дело, – прибавил он. – Вы видели зло своими собственными глазами. – Я видела только то, что видят детективы по расследованию убийств. – Я говорю не о повседневных преступлениях. Не о мужьях, убивающих жен, и не о поставщиках наркотиков, отстреливающих конкурентов. Я говорю о том, что вы видели в глазах своей матери. О вспышке. Искре. Не Божественной – дьявольской. В дымоходе загудел воздух – от усилившейся тяги из очага взметнулось облачко пепла и тут же осело, наткнувшись на каминный экран. Пламя задрожало, словно испугавшись незримого вторжения незваного гостя. В комнате вдруг повеяло холодом, как будто из нее разом ушли все тепло и весь свет. – Прекрасно понимаю, – сказал он, – почему вам не хочется говорить об Амальтее. Ужасно, когда есть такие родственники. – Она не имеет ко мне ни малейшего отношения, – возразила Маура. – Не она воспитывала меня. И вообще о ее существовании я узнала лишь несколько месяцев назад. – И все-таки для вас это опасная тема. Она перехватила его взгляд: – Мне действительно все равно. – Странно, если вам и правда все равно.