Когда заканчиваем есть, дядя Питер спрашивает: — Кто хочет в город за мороженым? Я единственный, кто предпочитает остаться дома. Я стою у входной двери и смотрю, как отъезжает их машина. И как только она скрывается за холмом, поднимаюсь по лестнице в тетушкину с дядюшкиной спальню. Я давно ждал подходящего случая, чтобы обследовать ее. Там все пропахло лимонной жидкостью для полировки мебели. Постель аккуратно заправлена, хотя кое-где все же заметны следы беспорядка — дядюшкины джинсы на спинке стула, пара-тройка журналов на ночном столике, — словно в доказательство того, что в этой комнате живут настоящие люди. В ванной открываю аптечку и там, среди обычных таблеток от головной боли и капсул от простуды, нахожу рецепт двухлетней давности, выписанный на имя доктора Питера Соула: «Валиум, 5 мг. Принимать по одной таблетке три раза в день по мере ощущения болей в спине». В пузырьке осталась по меньшей мере дюжина таблеток. Возвращаюсь в спальню. Выдвигаю ящики комода и узнаю, что у тетушки размер бюстгальтера 80В и что она носит хлопчатобумажное белье, а дядюшка — длинные трусы в обтяжку. В самом нижнем ящике нахожу еще ключ. Для дверей — маловат. Кажется, я знаю, от чего он. Внизу, в дядюшкином кабинете, вставляю ключ в замок, и дверцы секретера широко распахиваются. Там, на полке, лежит его пистолет. Старый такой, отцовское наследство, — наверное, поэтому он его бережет. Никогда не достает и, по-моему, даже побаивается брать в руки. Запираю секретер и кладу ключ обратно в нижний ящик комода. Через час слышу, как к дому подъезжает их машина, спускаюсь вниз и, когда они проходят в дом, всех приветствую. Тетушка Эми при виде меня улыбается. — Какая жалость, что ты не поехал с нами. Наверно, скучно тебе было? 14 От пронзительного визга тормозов Лили Соул встрепенулась и тут же проснулась. Подняла голову, застонав от боли в шее, и заспанными глазами оглядела простиравшуюся кругом сельскую местность. Уже занялся рассвет, и утренний туман затянул золотистой дымкой склоны холмов, поросшие виноградниками и росистыми фруктовыми садами. Она надеялась, что бедные Паоло и Джорджо перенеслись в такие же прелестные края: ведь если кто и заслуживает места на небесах, то это они. «Но я их не увижу. Это мой единственный шанс оказаться в раю. Здесь и сейчас. Краткий миг покоя, бесконечно сладостный, потому что продлится он недолго, уж я-то знаю». — Проснулась наконец, — сказал по-итальянски шофер, сверкнув на нее своими карими глазами. Прошлой ночью, когда он остановился на обочине, на выезде из Флоренции, и предложил ее подвезти, она его как следует не разглядела. Теперь, в утреннем свете, проникавшем в кабину грузовика, она увидела грубоватые черты его лица, выступающий лоб и черную однодневную щетину на подбородке и щеках. О, она прекрасно понимала его красноречивый взгляд. «Так да или нет, синьорина?» Американские девицы сговорчивые. Стоит их подвезти, предложить ночлег, — и они уже у тебя в койке. «Только шнурки поглажу», — подумала Лили. Нет, ей, конечно же, случалось переспать с первым встречным, или двумя. А может, тремя, если к тому ее вынуждали обстоятельства. Только те мужчины не были лишены обаяния и всегда давали ей то, в чем она тогда особенно нуждалась, — не крышу над головой, а тепло своих объятий. Возможность насладиться коротким, призрачным счастьем от мысли, что кто-то может ее защитить. — Если тебе негде остановиться, — сказал шофер, — у меня в городе есть квартира. — Спасибо, не надо. — Тебе есть куда податься? — У меня здесь… друзья. Они предложили погостить у них. — А где они живут? Подброшу тебя прямо к ним. Он знал, что она врет. Просто решил проверить. — Правда, — заверил он. — Запросто. — Довезите меня до вокзала. Они живут неподалеку. Он снова скользнул взглядом по ее лицу. Глаза шофера не нравились Лили. Она заметила в них коварный огонек, подобный блеску в глазках-бусинках свернувшейся в клубок змеи, в любой миг готовой к броску. Он вдруг пожал плечами и ухмыльнулся, прикидываясь, что ему, в конце концов, все равно. — Раньше бывала в Риме? — Да. — Хорошо говоришь по-итальянски. «Не очень, — призналась она себе. — Не успею открыть рот, как всем сразу ясно — иностранка». — Долго пробудешь в Риме? — Не знаю. — «Пока буду в безопасности. Пока не решу, куда двинуться дальше». — Понадобится помощь — звони. — Он достал из кармана рубахи визитную карточку и протянул ей. — Номер моего мобильного. — Как-нибудь позвоню, — сказала она, запихивая карточку в рюкзак. Мечтать не вредно. Только бы поскорее от него отделаться. У римского вокзала Термини она выбралась из грузовика и помахала шоферу на прощание. И все время, пока переходила улицу по направлению к вокзалу, ощущала спиной его взгляд. Не оглядываясь, она вошла в здание вокзала. И там обернулась, поглядев назад через окно, чтобы проверить, где его грузовик. Он стоял на прежнем месте и чего-то ждал. «Убирайся же, — мысленно приказала она. — Отвяжись, черт бы тебя побрал!» Тут позади грузовика засигналило такси — лишь тогда он наконец тронулся с места. Она вышла из здания вокзала и направилась к площади Республики — и там замешкалась, ошеломленная гулом толпы, шумом автомобилей и зловонием выхлопных газов, висевших в раскаленном воздухе. Перед тем как покинуть Флоренцию, Лили рискнула подойти к банкомату и снять с карточки триста евро, так что теперь она ощущала себя богачкой. Если не шиковать, этих денег хватит недели на две. Правда, питаться придется хлебом с сыром и кофе, а ютиться — в самых убогих туристических гостиницах. Как раз здесь, в этом районе, можно найти что подешевле. Среди толп иностранных туристов, входящих и выходящих из здания вокзала, затеряться проще простого. Но все равно надо глядеть в оба. Остановившись у магазина всякой всячины, она задумалась — как проще всего изменить свою внешность. Перекраситься? Не годится. В стране черноволосых красавиц лучше оставаться брюнеткой. Может, переодеться? Чтобы не выглядеть такой уж явной американкой. Снять джинсы и надеть какое-нибудь дешевенькое платьице? Она прошлась по пыльной лавке и через полчаса вышла из нее в легком голубеньком хлопчатобумажном платье. Вслед за тем в порыве расточительности она позволила себе отведать большущую порцию спагетти с болонским соусом — первое горячее блюдо за последние два дня. Соус был так себе, макароны — какие-то водянистые, переваренные. Но она проглотила эту кучу за милую душу, подобрав ломтиком черствого хлеба все мясо до последнего кусочка. Насытившись вдосталь и ощутив, как ей на плечи тяжким бременем опустилась жара, она, засыпая на ходу, отправилась на поиски гостиницы. И нашла — в одном из грязных переулков. У парадного входа собаки оставили свои вонючие «сувениры». Из окон свисало белье, а над мусорным баком, переполненным отходами и битым стеклом, жужжал несметный рой мух. Блеск! Окна в номере, который она сняла, выходили в тенистый внутренний дворик. Раздеваясь у окна, она наблюдала за тощей кошкой, сцапавшей что-то совсем крошечное, но разглядеть, что именно, Лили не смогла. Может, кусок веревки? Или незадачливую мышь? Раздевшись до нижнего белья, она легла на бугорчатую кровать и стала прислушиваться к дребезжанию висевших за окнами, со стороны двора, кондиционеров, к звукам клаксонов и рокоту автобусов Вечного города. «В городе с четырехмиллионным населением легко затеряться, хотя бы на какое-то время, — подумала она. — Так просто меня здесь не найти». Даже самому дьяволу. 15 Дом Эдвины Фелуэй располагался на окраине Ньютона. Он стоял у кромки заснеженных полей для гольфа, принадлежавших Брэбернскому загородному клубу, и его окна выходили на восточный рукав Чизкейк-Брука, напоминавший в это время года сверкающую обледенелую ленту. Несмотря на то, что он не был самым большим домом в районе величественных особняков, выглядел он довольно изысканно и оригинально, чем и отличался от большинства других местных роскошных строений. Стены его были увиты толстыми стеблями глицинии, вцепившимися в дом, точно пораженные артритом длинные корявые пальцы; они словно бы ждали весны, когда солнце живительным теплом отогреет их узловатые суставы и они снова расцветут пышным цветом. Один из фронтонов был украшен широким округлым витражом, напоминавшим огромный разноцветный глаз. По краям остроконечной шиферной крыши неровными зубьями сверкали сосульки. Во дворе возвышались скульптуры с горделиво воздетыми обледенелыми головами, как будто очнувшиеся посреди зимней спячки и вознесшиеся над снежной пеленой: крылатая фея, словно на лету превратившаяся в ледышку; дракон, временно неспособный дышать пламенем; стройная дева с венчиком на челе, больше похожим на припорошенную снегом ледяную корону. — На сколько же это потянет? — спросила Джейн, глядя на дом из окна машины. — Миллиона на два? На два с половиной? — В этой местности, у самого поля для гольфа? Думаю, скорее, четыре, — ответил Барри Фрост. — За этот чудной старый дом? — По-моему, не такой уж и старый. — Ну, тогда, значит, кто-то здорово постарался его состарить. — Дом с изюминкой. Я бы так сказал. Точно. Домик семи гномов. Джейн вырулила на подъездную аллею и припарковалась рядом с грузовичком. Когда они вышли из машины на обильно посыпанную песком булыжную мостовую, Джейн заметила на приборном щитке грузовичка табличку «Инвалид». И, заглянув внутрь через заднее стекло, увидела подъемное устройство для инвалидной коляски. — Ау! Вы следователи? — окликнул их чей-то громкий голос. Женщина, стоявшая на крыльце и махавшая им рукой, выглядела вполне здоровой. — Осторожней — мостовая скользкая. Аллею я стараюсь регулярно посыпать песком — для гостей, но практичная обувь здесь незаменима. Эпитет «практичная», заметила Джейн, поднявшись по ступенькам и пожимая женщине руку, как нельзя лучше подходил к одежде Эдвины Фелуэй. На ней была мешковатая твидовая куртка и шерстяные брюки, заправленные в высокие резиновые сапоги, — словом, полный наряд какой-нибудь английской селянки. Впрочем, ей явно нравилось изображать из себя таковую, о чем можно было судить не только по зеленым непромокаемым сапогам, но и по характерному выговору. Ей уже наверняка было шестьдесят, но выглядела она крепкой и стройной, как дерево; у нее было миловидное лицо, раскрасневшееся на морозе, и широкие, как у мужчины, плечи. Седые волосы, аккуратно подстриженные «под пажа», спереди скреплены черепаховой заколкой-пряжкой, поэтому ее скуластое лицо целиком открыто, как и ярко-синие глаза. Косметика была ей ни к чему: она и без того выглядела очень эффектно. — Я поставила чайник, — сообщила Эдвина, приглашая обоих детективов в дом. — На тот случай, если вам вдруг захочется чаю. — Она закрыла за ними дверь, сняла сапоги и сунула ноги в носках в поношенные тапочки. Тут откуда-то сверху послышался собачий лай. Собаки, судя по тембру, были большие. — О, я закрыла их в спальне. Они не больно жалуют посторонних. И к тому же довольно-таки злые.