— Да заходил тут один в обед. Спрашивал, не работает ли у меня американка. Она так и застыла. — И что вы ему сказали? — Я остановил отца, и тот ничего не успел сказать, — сообщил Паоло. — Мы можем влипнуть в историю, ведь у тебя нет разрешения на работу. — Но, немного поразмыслив, я могу сказать вот что, — продолжал Джорджо. — По-моему, он в тебя втрескался. Потому и разыскивает. — Джорджо подмигнул Лили. Она нервно сглотнула. — Он сказал, как его зовут? Джорджо весело хлопнул сына по руке. — Смотри! — буркнул он. — Больно нерасторопный ты, сынок. Вот уже и новый ухажер объявился, того и гляди ее уведет. — Как его звали? — снова спросила она, более резким тоном. Однако отец с сыном не обратили внимания на внезапную перемену в ее состоянии. Они были слишком заняты подтруниванием друг над дружкой. — Имени он не назвал, — ответил Джорджо. — Похоже, и дальше будет действовать инкогнито. А тебе придется угадывать. — Он молодой? Как выглядит? — О! Стало быть, клюнула. — Может, в нем было… — она задумалась, — что-нибудь необычное? — Что значит «необычное»? Нечеловеческое, хотелось ей сказать. — Глаза у него синие-синие, — вдруг вспомнил Паоло. — Странные какие-то. Светлые, как у ангела. «Как у противоположности ангела». Лили отвернулась, кинулась к окну и через запыленное стекло стала вглядываться в прохожих. «Он здесь, — подумала она. — И в Сиене меня нашел». — Да вернется он, cara mia.[8] Потерпи немного, — успокоил ее Джорджо. «Только меня уже здесь не будет». Лили схватила рюкзак. — Простите, — сказал она, — мне что-то нездоровится. — Что случилось? — Кажется, из-за вчерашней рыбы. Не прижилась чего-то. Пойду-ка лучше домой. — Паоло тебя проводит. — Нет! Не надо. — Она распахнула дверь, громко звякнув колокольчиком. — Сама дойду. Она вышла из лавки, не оглядываясь, потому что боялась, как бы Паоло не бросился за ней вдогонку, возомнив себя благородным телохранителем. Ей нельзя было терять из-за него ни минуты. Сейчас нужно поторапливаться. Домой Лили возвращалась обходным путем, сторонясь многолюдных площадей и больших улиц. Она петляла тесными переулками, поднималась по втиснутым меж средневековых стен узким лестницам, продвигаясь к району Фонтебранда. На сборы у нее уйдет около пяти минут. Она давно научилась расторопности и свыклась с необходимостью сниматься с места в любую минуту, так что ей оставалось только бросить в чемоданчик одежду и туалетные принадлежности и забрать пачку евро из тайника за комодом. Последние три месяца Джорджо платил ей наличными, прекрасно понимая, что у нее нет разрешения на работу. Но, так или иначе, ей удалось отложить на черный день кое-какую сумму, вполне достаточную, чтобы перебраться в другой город и перебиться во время поисков очередного места работы. «Заберу деньги, чемодан, и в путь, — решила она. — Прямиком на автовокзал». Нет. Не годится, подумав хорошенько, спохватилась она, ведь там-то он точно будет меня подстерегать. Лучше взять такси. Конечно, это дороже, зато если на нем только выбраться из города, к примеру, доехать до Сан-Джиминьяно, то дальше можно пересесть на поезд до Флоренции. А там, среди несметных толп, она уж как-нибудь да затеряется. В дом Лили вошла не со стороны площади, а через темную улочку, заставленную ржавыми мусорными баками и велосипедами на приколе, и стала подниматься по лестнице. В коридоре звучала музыка, доносившаяся через приоткрытую дверь в одной из соседних квартир. «Это тот ненормальный паренек-сосед, — догадалась она. — Тито со своим чертовым радиоприемником». Она поймала застывший, точно у зомби, взгляд мальчишки, сидевшего, сгорбившись, на диване. И прошла к своей квартире. Уже достав из кармана ключи, она вдруг обратила внимание на спичку — и застыла как вкопанная. Между дверью и косяком ее не было — она валялась на полу. Лили отпрянула, чувствуя, как у нее заколотилось сердце. Когда она, пятясь, отступила к двери Тито, паренек посмотрел на нее и помахал рукой. Не самое подходящее время для начала общения. «Только не говори ни слова, — молча молила она. — Не смей говорить!» — Ты что, сегодня не на работе? — обратился он к ней по-итальянски. Она развернулась и бросилась вниз по лестнице. И, выбежав на улицу, едва не споткнулась о велосипеды. «Черт, опоздала!» — подумала она, свернув за угол и взбегая по короткому лестничному пролету. Юркнув в заросший сад, она припала к осыпающейся стене и так и замерла, затаив дыхание. Пять минут, десять… Ни шагов, ни топота — никаких других звуков погони. «Может, спичка выпала сама по себе? Может, еще успею забрать чемодан и деньги?» Решившись высунуться из-за стены, она оглядела улицу. Ни души. «Может, повезет? Может, рискнуть?» Она осторожно выбралась на ту же улочку. И затем узкими закоулками добралась до площади. Но идти дальше в открытую она не решилась — украдкой выглянула из-за угла и посмотрела на окно своей квартиры. Деревянные ставни — открыты, как до ее ухода. Но тут сквозь сгущающиеся сумерки она уловила в окне движение. В проеме между ставнями мелькнул силуэт — всего лишь на миг. Она отскочила обратно за угол. Черт! Проклятье! Она расстегнула рюкзак и пошарила в бумажнике. Сорок восемь евро. Хватит, чтобы купить билет на автобус и раза два-три перекусить. А может, и на такси до Сан-Джиминьяно, но не больше. У нее была с собой банковская карточка, но она решалась пользоваться ею только в больших городах — там можно было быстро раствориться в толпе. Последний раз она использовала ее еще во Флоренции, вечером в субботу, когда на улицах было полно народу. «Только не здесь, — подумала она. — Не в Сиене». Она покинула площадь и углубилась в переулки Фонтебранды. Благо там она ориентировалась лучше, чем где бы то ни было; там она могла запросто ускользнуть от кого угодно. Так она вышла к маленькой кофейне, которую открыла для себя несколько недель назад, — туда захаживали разве что местные. Внутри было мрачно, как в пещере, и пахло табачным дымом. Она примостилась за угловым столиком, заказала сандвич с сыром и помидорами и эспрессо. Потом еще один эспрессо. Потом еще. Ночью ей вряд ли удастся уснуть. «Пойду во Флоренцию пешком, — решила она. — Расстояние небольшое — километров тридцать-сорок». Ей уже приходилось ночевать в чистом поле. И воровать по ночам персики с виноградом тоже случалось. Так почему бы не попробовать снова. Она уплела сандвич — все до последней крошки. Кто знает, когда снова выпадет случай поесть. Меж тем, когда она вышла из кофейни, наступила ночь, и по темным улочкам уже можно было передвигаться, не опасаясь, что тебя узнают. Впрочем, был еще один выход. Рискованный, зато избавлявший от сорокакилометровой прогулки. «Джорджо непременно поможет, — подумала она. — И отвезет меня во Флоренцию». Так она брела и брела, стараясь держаться подальше от городской площади, предпочитая ближней дороге обходные пути. И к тому времени, когда она наконец добрела до дома Джорджо, от ходьбы по неровной брусчатке у нее гудели ноги. Под прикрытием тьмы она заглянула в окно. Жена Джорджо умерла несколько лет назад, и отец с сыном жили в доме вдвоем. Внутри везде горел свет, однако никакого движения на первом этаже она не заметила. Лили не была настолько отчаянной, чтобы стучаться в парадную дверь. Нет, она обошла дом сзади, через маленький сад, юркнула в калитку и, прошмыгнув мимо благоухающих тимьяна и лаванды, постучала в дверь на кухню. В ответ — ни звука. Она прислушалась — может, у них работает телевизор, поэтому они и не услышали стука, но до ее слуха доносился только шум улицы. Она дернула за ручку — дверь отворилась. Ей хватило одного-единственного взгляда. Перед глазами мелькнула кровь, выкрученные руки и искаженные лица отца и сына. Джорджо и Паоло так и застыли в последнем объятии. Она отпрянула назад, прижимая руки ко рту, с затуманенными от слез глазами. «Это из-за меня. Все из-за меня. Их убили из-за меня». Пятясь задом через заросли лаванды, она наткнулась на калитку. И от удара очнулась. «Прочь! Бегом!» Лили выскочила из сада, даже не потрудившись закрыть за собой калитку, и бросилась бежать по улице, шлепая сандалиями по брусчатке. Она так и бежала без оглядки, пока не оказалась на окраине Сиены. 9 — Мы точно знаем, что есть еще одна жертва? — спросил лейтенант Маркетт. — У нас же пока нет подтверждения — результатов анализа ДНК. — Зато есть две разные группы крови, — сказала Джейн. — Отрезанная кисть принадлежала жертве с первой группой крови, резус-фактор положительный. А у Лори-Энн Такер вторая группа с положительным резусом. Значит, доктор Айлз не ошиблась. В зале совещаний воцарилась долгая тишина. — Дело принимает все более интересный оборот, — тихо произнес доктор Цукер. Джейн посмотрела на него через стол. Под пристальным взглядом доктора Лоуренса Цукера, судебного психиатра, ей всегда становилось не по себе. Вот и сейчас он глядел на нее так, словно она была единственным объектом его внимания, и ей казалось, что своим взглядом он проникает в самые глубины ее сознания. Они работали вместе еще по делу Хирурга — два с половиной года назад, и Цукер знал, какие мысли и чувства терзали ее потом. Знал о ночных кошмарах и приступах панического страха. И видел, как она то и дело терла рубцы на ладонях, будто стараясь загладить жуткие воспоминания. За это время кошмарные сны об Уоррене Хойте почти прошли. Но всякий раз, когда Цукер пронзал ее своим взглядом, она чувствовала себя незащищенной, потому что он знал, насколько уязвимой она была когда-то. И не любила его за это. Джейн отвела взгляд в сторону и посмотрела на двух других детективов — Барри Фроста и Еву Кассовиц. «Взяв Кассовиц в команду, — подумала она, — мы сделали ошибку». О том, как ее выворачивало на снег, да еще прилюдно, стало известно всему отделу, и Джейн заранее знала, как над ней будут издеваться. На другой день после Рождества на столе в приемной отдела странным образом появилось огромное пластмассовое ведро с написанной на нем фамилией Кассовиц. Любой другой посмеялся бы над шуткой или разозлился. Она же с видом побитого тюленя тихо сидела в своем кресле, не в силах вымолвить ни слова. «Да уж, в этом мужском клубе Кассовиц долго не протянет, — подумала Джейн, — если только не научится давать сдачи». — Итак, у нас имеется убийца, который не просто расчленяет свои жертвы, — сказал Цукер, — но и переносит части тела с одного места преступления на другое. У вас есть фотография кисти? — У нас полно фотографий, — ответила Джейн. И передала Цукеру папку с данными вскрытия. — По виду можно почти с полной уверенностью сказать — рука женская. От таких снимков кого угодно могло вывернуть наизнанку, однако лицо Цукера, пока он их быстро просматривал, оставалось все таким же бесстрастным — ни тени отвращения. Только острое любопытство. Или, может, так в его взгляде отражалась страсть? Что, если ему даже нравилось рассматривать следы жестокого обращения с телом девушки?