Все это не имело значения для Вандама; не беспокоили его и дурной характер жены, ее высокомерное поведение и отнюдь не великодушное сердце. Грациозная и красивая, Анджела, обладавшая чувством собственного достоинства, была для Уильяма воплощением женственности, и он почитал себя самым счастливым мужчиной на земле. Более разительный контраст с Еленой Фонтана сложно даже вообразить. Вандам отправился в союз на своем мотоцикле марки «BSA 350» — чрезвычайно удобном средстве передвижения по Каиру. Майор мог ездить на нем круглый год — погода, как правило, это позволяла; на мотоцикле было удобнее лавировать в пробках, в которых подолгу стояли частные машины и такси. К тому же мощность мотора позволяла развивать приличную скорость, и это дарило водителю тайное наслаждение, возвращавшее его к отроческим годам, когда он мечтал о таких мотоциклах, но не мог позволить себе подобную роскошь. Анджела не любила мотоцикл: на ее взгляд, это тоже отдавало плебейством, но тут Вандам твердо шел наперекор ее вкусам. На улице становилось прохладнее. Майор припарковался возле здания союза. Проходя мимо клуба, он заглянул в окно и увидел, что там в самом разгаре партия в бильярд. Уильям не поддался искушению и вышел на лужайку. Взяв стакан кипрского шерри, он смешался с толпой, кивая, улыбаясь и обмениваясь шутками со знакомыми. Для непьющих мусульманских гостей подавали чай. Впрочем, таковых было немного. Вандам пригубил шерри и задумался над тем, можно ли бармена научить делать мартини. Он кинул взгляд на здание клуба египетских офицеров и пожалел, что не слышит, какие там ведутся разговоры. Кто-то произнес его имя, и он обернулся. Ему снова пришлось задуматься, прежде чем он вспомнил имя окликнувшей его дамы. — Доктор Абутнот. — Здесь мы можем не соблюдать формальностей, — сказала она. — Меня зовут Джоанна. — Уильям. Ваш муж тоже здесь? — Я не замужем. — Прошу прощения. — Теперь она предстала перед ним в новом свете. Она одна, он вдовец, и вот они уже третий раз за неделю мило разговаривают в публичном месте: теперь весь английский контингент в Египте вознамерится немедленно их поженить. — Вы хирург? — осведомился Вандам. Джоанна улыбнулась: — Сейчас это вряд ли можно так назвать. Я просто зашиваю людей или ставлю на них заплатки, но перед войной я действительно была хирургом. — Как вам удалось им стать? Это не женское дело. — Мне было нелегко добиться уважения. — Она все еще улыбалась, хотя в ее голосе прозвучал отголосок обиды за те унижения, через которые ей пришлось пройти. — Насколько я знаю, вам тоже приходится несладко. Вандам не сразу понял, о чем идет речь. — В смысле? — удивился он. — Вы один воспитываете ребенка. — У меня нет выбора. Даже если бы я захотел отправить его в Англию, то не смог бы: разрешение уехать отсюда дают только недееспособным или генералам… — Но вы же и не хотите… — Нет. — Об этом я и говорю. — Это мой сын, — ответил Вандам. — Я не хочу, чтобы кто-нибудь другой воспитывал его. И он этого не хочет. — Понимаю. Просто многие отцы посчитали бы, что это… не по-мужски. Он удивленно вскинул брови и вдруг заметил, что доктор Абутнот покраснела. — Возможно, вы правы. Я никогда об этом не думал. — Мне очень стыдно, я сую нос не в свое дело. Хотите что-нибудь выпить? Вандам посмотрел на свой стакан. — Думаю, мне придется зайти в клуб, чтобы найти себе нормальное питье. — Желаю удачи. — Она улыбнулась. Майор отправился через лужайку к клубу. Джоанна была привлекательна, умна и ясно дала понять, что хочет узнать его получше. «Так какого черта я так к ней равнодушен? — спросил он себя. — Все люди вокруг нас уверены в том, что мы хорошо друг другу подходим. И они правы». В клубе Уильям заказал джин со льдом и оливкой и попросил добавить несколько капель сухого вермута. Коктейль оказался не таким уж скверным, майор заказал еще два и снова подумал о Елене. Таких девушек, как она, в Каире тысячи — гречанки, еврейки, сирийки, палестинки, не говоря уже о египтянках. Они танцуют в клубах ровно столько времени, сколько требуется на то, чтобы привлечь какого-нибудь богатого повесу. Многие из них, наверное, лелеют мечту о том, чтобы выйти замуж, уехать отсюда и поселиться в большом доме в Александрии, Париже или Суррее, но им суждено испытать разочарование. У всех у них изящные загорелые лица, кошачьи тела со стройными ногами, пышная грудь, однако Вандаму почему-то хотелось думать, что Елена выделяется из этой толпы приятных мордашек. Ее улыбка… Он не знал, как назвать ее. Опустошающая? Ее идея поехать в Палестину, чтобы работать на ферме, на первый взгляд была смехотворной, но смелая девушка рискнула, а когда не получилось, согласилась работать на Вандама. С другой стороны, пересказывать уличные разговоры — не самый сложный способ заработать на жизнь, по крайней мере не сложнее, чем быть чьей-нибудь содержанкой. Наверное, Елена ничем не отличается от всех этих длинноногих танцовщиц, а Вандама такой тип женщин не интересовал. Выпитый коктейль начал оказывать свое воздействие, и майор опасался, что не сумеет быть достаточно любезен с дамами, которые периодически сюда заходили, поэтому он расплатился и ушел. Он зашел в штаб, чтобы узнать последние новости. День вроде бы так и закончился без перевеса в чью-либо сторону, хотя жертв среди англичан насчитывалось больше. «Это чертовски деморализует, — подумал Вандам, — у нас хорошо защищенная база, прекрасное снабжение, на нашей стороне прекрасное оружие и численное превосходство; мы тщательно планируем наши действия, отлично воюем, но ни черта не выигрываем». Он отправился домой. Джафар приготовил мясо молодого барашка с рисом. Вандам еще немного выпил за ужином. Билли болтал с ним, пока он ел. На сегодняшнем уроке географии они проходили систему выращивания пшеницы на канадских фермах. Вандам предпочел бы, чтобы мальчику рассказывали о стране, в которой тот живет сейчас. Когда Билли ушел спать, майор еще долго сидел один в гостиной, курил и думал о Джоанне Абутнот, Алексе Вульфе, Эрвине Роммеле. Все они угрожали ему: каждый по-своему. По мере того как темнело, комната как будто сужалась. Вандам запасся сигаретами и вышел наружу. По ночам оживление здесь почти не спадало. По улицам бродило много солдат, некоторые были совершенно пьяны. Эти суровые мужчины, которые участвовали в боях в пустыне, пережившие жару, бомбардировки и артиллерийские обстрелы, считали, что местные жители ниже их по рождению. Если владелец магазинчика не давал сдачу, или ресторан оказывался переполненным, или бармен медлил с выдачей новой порции, солдаты вспоминали своих друзей, убитых при защите Египта, и начинали бить стекла и громить все вокруг. Вандам понимал, почему египтяне недовольны: какая, в конце концов, разница, кто тебя унижает — англичане или немцы? И все же он испытывал искреннюю антипатию к каирским торговцам, которые наживались на войне. С наслаждением вдыхая прохладный ночной воздух, Уильям медленно шагал по городу с сигаретой в руке, заглядывая в крошечные открытые магазины и отказываясь купить рубашку, которую обещали сшить тут же, практически на нем, кожаную сумочку для дамы или посредственный журнальчик под названием «Лакомые сплетни». Его позабавил один уличный торговец, у которого на левом отвороте пиджака болтались непристойные картинки, а на другом — распятия; и то и другое было выставлено на продажу. Он заметил компанию военных, которые разразились хохотом при виде двух египетских полицейских, патрулирующих улицу, держась за руки. Майор вошел в бар. Джин имело смысл заказывать только в английских клубах, поэтому он заказал зибиб — анисовую водку, смешанную с водой. В десять часов все бары закрывались по обоюдному согласию мусульманского правительства партии «Вафд» и начальника военной полиции, не поощрявшего разгульного веселья. Вандам вышел из бара, слегка покачиваясь. Он направился в Старый город. Пройдя мимо таблички «Военнослужащим вход воспрещен», он вошел в Бирку. На узких улицах и аллеях повсюду встречались продажные женщины: они сидели на ступеньках, высовывались из окон, курили, ожидая клиентов, болтали с полицией. Некоторые проститутки заговаривали с Вандамом, раскованно предлагая свои тела на английском, французском и итальянском языках. Он свернул в небольшой переулок, пересек пустынный двор и вошел в открытую дверь, над которой не было вывески. Поднявшись по лестнице, он постучал в дверь на втором этаже. Ему открыла пожилая египтянка. Уильям заплатил ей пять фунтов и вошел. В большой, тускло освещенной комнате, обставленной поистрепавшейся дорогой мебелью, он сел на диван и расстегнул воротник рубашки. Молодая женщина в широких штанах подала ему наргиле. Он несколько раз затянулся гашишем. Очень скоро приятная истома охватила его члены, он откинулся назад и посмотрел по сторонам. В комнате находились еще четверо мужчин. Двое из них походили на пашей — богатых арабских землевладельцев; они сидели на диване и тихо разговаривали. Третий, которого от гашиша, видимо, совсем разморило, был англичанином, возможно таким же офицером, как сам Вандам. Четвертый сидел в углу, разговаривая с одной из девушек. Из тех отрывистых фраз, что долетали до Вандама, следовало, что мужчина хочет отвезти девушку к себе и теперь они договариваются о цене. Лицо мужчины показалось майору смутно знакомым, однако опьянение и наркотический дурман мешали привести память в порядок. Одна из девушек подошла к Уильяму и взяла за руку. Она провела его в альков и задернула шторы. Затем сняла бюстгальтер и обнажила маленькие коричневые груди. Вандам погладил ее по щеке. В мерцании свечей ее лицо постоянно менялось, то оно казалось старым, то очень молодым, потом хищным, потом любящим. Чем-то она напоминала Джоанну Абутнот. Но в конце концов, когда он грубо овладел ею, она стала больше похожа на Елену. 5 Алекс Вульф, в галабее и феске, стоял в тридцати ярдах от ворот британской штаб-квартиры, продавая бумажные веера, которые ломались через две минуты использования. Охота на него стихла. Вот уже целую неделю он не видел, чтобы англичане проверяли документы. Должно быть, оказывать постоянное давление не в характере пресловутого Вандама. Вульф направился к зданию генштаба сразу, как только почувствовал себя в относительной безопасности. То, что он добрался до Каира, уже было подвигом, но подвигом, совершенным впустую, — пока он не мог использовать свое положение для того, чтобы быстро добывать нужную Роммелю информацию. Алекс вспомнил короткий разговор, состоявшийся у них с Роммелем в Джало. Пустынный Лис едва ли оправдывал свое прозвище. Это был маленький подвижный человечек с грубым лицом сурового крестьянина: огромный нос, жесткий изгиб рта, раздвоенный подбородок, глубокий рубец на левой щеке, волосы, остриженные так коротко, что ни один волосок не выбивался из-под фуражки. Он сказал: — Мне нужно знать численный состав войск, номера дивизий в районе боевых действий и в запасе, качество подготовки. Количество танков и техническое состояние оборудования. Снабжение боеприпасами, едой, бензином. Характер и привычки командующего состава. Стратегические и тактические намерения. Говорят, вы неплохой агент, Вульф. В ваших интересах это подтвердить. Легко сказать. Некоторую часть информации можно было собрать, просто шатаясь по городу. Алексу достаточно рассмотреть форму солдат и подслушать их разговоры, чтобы понять, какие воинские части находятся в городе и когда они собираются вернуться в бой. Какой-нибудь сержант мог назвать собеседнику статистику погибших и раненых или рассказать о разрушительном огне 88-миллиметровых зениток, которые немцы приспосабливали к своим танкам, чтобы сбивать самолеты. Однажды Вульф услышал, как военный механик жаловался, что тридцать девять из прибывших вчера пятидесяти новых танков нуждаются в тщательном ремонте, прежде чем их можно будет выпустить в бой. Всю эту полезную информацию с радостью воспримут берлинские разведчики-аналитики — любители сопоставлять между собой обрывки сведений и вырабатывать на их базе общую картину. Роммелю же требуется совсем другое. Где-то в кабинетах генштаба хранятся бумаги, на которых, например, написано: «После отдыха и укомплектования дивизия А, снабженная сотней танков и необходимыми боеприпасами, покинет Каир и присоединится к дивизии B в оазисе С для подготовки к контрнаступлению, которое состоится на западе от пункта D, в следующую субботу на рассвете». Именно такая информация нужна Вульфу. Поэтому он и продавал бумажные веера возле здания генштаба. Под свою центральную штаб-квартиру англичане отвели несколько крупных зданий, большинство из которых принадлежало пашам, в предместьях Гарден-сити. (Вульф был безмерно счастлив, что вилла «Оливы» избежала экспроприации.) Реквизированные дома были обнесены забором с колючей проволокой. В отличие от людей в военной форме, которых без задержки пропускали в ворота, гражданских останавливали и долго допрашивали, пока часовые звонили в различные службы, чтобы проверить подлинность предъявленных удостоверений. По городу были разбросаны и другие штаб-квартиры — в отеле «Семирамис» располагалось нечто под названием «Британский контингент в Египте», здесь находилась главная штаб-квартира на Ближнем Востоке, истинный дворец власти. Вульф провел много времени на курсах шпионажа, постигая науку различать военные формы, отличительные знаки полков и узнавать в лицо более сотни старших офицеров Великобритании. Теперь, на протяжении вот уже нескольких дней, он наблюдал за тем, как прибывают громадные машины командующего состава, сквозь стекла которых он видел полковников, генералов, адмиралов и самого главнокомандующего, сэра Клода Окинлека. Они все казались ему несколько странными, пока он не понял, что их фотографии, намертво запечатленные в его памяти, были черно-белыми, а сейчас ему довелось наблюдать полную цветовую гамму. Руководство генштаба разъезжало на автомобилях, в то время как подчиненные передвигались пешком. Каждое утро приходили капитаны и майоры с небольшими портфелями в руках. После полудня — как только заканчивалось ежедневное утреннее собрание — некоторые из них уходили, по-прежнему с чемоданами. Каждый день Вульф следовал за одним из адъютантов. Большинство из них работали в генштабе, а значит, секретные документы в конце рабочего дня оставались в запертых кабинетах. Вульф же следил за теми, кто присутствовал в центральной штаб-квартире только на утреннем собрании и имел собственный офис в другой части города, то есть за теми, кто каждый день носил с собой бумаги из одной части города в другую. Один из них ходил в отель «Семирамис», двое других — в казармы в Шари Каср-эль-Ниле. Четвертый проделывал путь до непонятного здания в Шари Сулейман-паши. Вульфу не терпелось порыться в этих портфелях. Сегодня он собирался сделать подготовительный рейд. Ожидая под палящим солнцем, пока выйдут адъютанты, Алекс думал о прошедшей ночи, и в уголках его рта под снова отросшими усами блуждала слабая улыбка. Он обещал Соне, что найдет для нее новую Фози. Прошлой ночью он отправился в Бирку и снял девушку в заведении мадам Фахми. Разумеется, вряд ли кто-нибудь может сравниться с Фози — та девчонка была настоящей энтузиасткой, — но и эта оказалась неплохой заменой. Сначала они наслаждались ею по очереди, затем — вместе; потом они немного поиграли в Сонины причудливые возбуждающие игры… Длинная была ночь. Когда адъютанты вышли, Вульф последовал за теми двумя, что направлялись в казармы. Минуту спустя из кафе вышел Абдулла и, поравнявшись с ним, спросил: — Эти двое? — Да.