— Значит, доктор Дорнбергер решил удостовериться, нет ли у Элизабет антител, ведь у нее отрицательный резус, а у меня положительный. — Ну, в большинстве случаев с этим не бывает никаких проблем, — с чувством и по-отечески покровительственно изрек Баннистер. — Да, я знаю, но все равно хочется быть уверенным. — Да, вот и кровь. — Баннистер извлек из штатива пробирку, на которой значилось: «Александер, миссис Э.», и поднял ее. — Хочешь сам сделать этот анализ? — Да, если ты не возражаешь. Баннистер никогда не возражал, когда его избавляли от работы, которую в противном случае пришлось бы выполнять ему. — Нет, я не против. — Он взглянул на часы. — Но сегодня уже поздно, рабочий день закончился. — Баннистер поставил пробирку на место и вручил штатив Александеру. — Отложи это дело до завтра. Александер послушно поставил пробирки в лабораторный холодильник, закрыл его дверь и задумался. — Карл, я давно хотел поговорить с тобой об одной вещи. Баннистер сосредоточенно убирал лабораторию. Он никогда не задерживался на работе после пяти часов. — О чем же? — спросил он, не повернув головы. — Я хотел поговорить о том, как мы делаем анализ на антитела к резусу. — И что же тебя интересует? Александер принялся лихорадочно подбирать подходящие слова. Он сразу, с самого начала, понял, что своими приобретенными в колледже знаниями может невзначай обидеть своего менее образованного коллегу, тем более такого, как Баннистер, и изо всех сил старался соблюсти корректность. — Я заметил, что мы проводим только два анализа на присутствие антител — в физиологическом растворе и в насыщенном растворе белка. — И что? — Ну… — робко начал Джон. — Разве такой подход уже давно не устарел? Баннистер закончил уборку, обошел стол и вытер руки бумажным полотенцем. — Будь любезен, объясни почему? — резко спросил он. Александер пропустил мимо ушей раздражение Баннистера. — Сейчас в большинстве лабораторий используют и третий тест — непрямую пробу Кумбса — после анализа в физиологическом растворе. — Какой тест? — Непрямую пробу Кумбса. — Что это такое? — Ты что, шутишь? — Александер осознал свою ошибку, когда эти слова уже сорвались с его губ. Но он произнес их, будучи твердо уверенным, что ни один лаборант не может не знать, что такое непрямая проба Кумбса. — Не умничай! — негодующе прикрикнул на Джона старший лаборант. Александер принялся поспешно исправлять ошибку: — Прости меня, Карл, я не хотел, чтобы ты так это воспринял. Баннистер смял полотенце и бросил его в мусорную корзину. — Но я воспринял это именно так. — Он агрессивно наклонился вперед, лысина заблестела в свете висевшей под потолком лампы. — Слушай, парень, что я скажу тебе ради твоей же пользы. Ты только что окончил школу и пока не знаешь, что то, чему там учат, не всегда работает на практике. — Это не просто теория, Карл. — Александер говорил серьезно, собственная оплошность теперь казалась ему не важной. — Было доказано, что некоторые антитела в крови беременных женщин невозможно обнаружить ни в физиологическом, ни в белковом растворе. — И часто такое случается? — с самодовольной улыбкой спросил Баннистер, заранее зная ответ. — Очень редко. — Ну, вот видишь. — Но третий тест все равно необходим. — Александер говорил убежденно, стараясь пробить броню невежества Баннистера. — На самом деле это очень просто. Закончив тест в физиологическом растворе, берешь ту же пробирку… — Не читай мне лекций, — перебил его Баннистер. Сняв лабораторный халат, он потянулся к висевшему на вешалке за дверью пиджаку. Понимая, что тратит время даром, Александер все же продолжал: — Это почти не прибавляет работы. Я с радостью буду делать ее сам. Все, что нам нужно, — это сыворотка Кумбса. Правда, от этого анализ становится немного дороже… Это было уже нечто знакомое. Теперь Баннистер отчетливо понимал, о чем идет речь. — О да! — Баннистер вложил в свое восклицание всю язвительность, на какую был способен. — Это очень понравится доктору Пирсону. Конечно же, все, что дорого, то мило. — Разве ты не понимаешь? Все другие способы ничего не доказывают. — Александер говорил напористо, не замечая, что срывается на крик. — С помощью тестов, которые мы здесь делаем, можно получить отрицательный результат, в то время как в действительности в крови матери циркулируют антитела, а ребенок находится в опасности. Так можно убить новорожденного. — Не твоя забота тревожиться об этом, — грубо и злобно ответил Баннистер. — Но… — Никаких «но»! Пирсон не любит нововведений, особенно если они дорого стоят. — Баннистер посмотрел на часы, увидел, что уже без одной минуты пять, и заговорил тише и без агрессии: — Слушай, детка, мы не врачи, и ты поступишь умно, если не станешь корчить из себя доктора. Мы лаборанты, и наша обязанность — делать то, что нам велят. — Но это не значит, что я не имею права думать, не так ли? — разозлился Александер. — Я знаю одно: анализ моей жены должен быть сделан в физиологическом растворе, в белке и с сывороткой Кумбса. Для нас этот ребенок важнее всего на свете. Стоя в дверях, старший лаборант внимательно посмотрел на молодого коллегу. Теперь он ясно видел то, чего не замечал раньше. Этот парень — нарушитель спокойствия, смутьян. Мало того, этот смутьян имеет обыкновение ставить других в неловкое положение. Может быть, стоит дать этому пай-мальчику из колледжа возможность прямо сейчас повеситься? Баннистер произнес: — Я сказал тебе то, что думаю. Если тебе это не понравилось, иди к Пирсону. Доложи ему, что ты недоволен правилами работы отделения. Александер посмотрел в глаза старшего лаборанта и спокойно произнес: — Наверное, я так и сделаю. Баннистер презрительно скривил губы: — Делай как знаешь. Но помни — я тебя предупредил. Бросив взгляд на часы, Баннистер вышел, оставив Джона в лаборатории одного. Глава 12 Доктор Дэвид Коулмен остановился у главного входа в клинику Трех Графств и окинул взглядом место, где находился. Было начало девятого, стояло теплое августовское утро, обещавшее душный жаркий день. У входа было тихо и малолюдно. Кроме Коулмена, здесь были санитар, поливавший из шланга двор, и средних лет медсестра, вышедшая из остановившегося на противоположной стороне улицы автобуса. Коулмен подумал, что оживление здесь начнется где-то через час. Дэвид критически осмотрел корпуса клиники и подумал, что строителей ни в коем случае нельзя было обвинить в пустой трате денег на эстетические излишества. Архитектура зданий была строго утилитарной, стены, сложенные из простого кирпича, были даже не оштукатурены. Функциональные четырехугольники — стены, двери, окна. Только у главного входа можно было заметить некоторое разнообразие — надпись на закладном камне гласила: «Заложен Его Честью мэром Хьюго Стаутингом в апреле 1918 года». Поднимаясь по ступенькам к двери, Коулмен гадал, что же представляла собой эта высокопоставленная персона. Баннистер разбирал бумаги на столе доктора Пирсона, когда Коулмен, постучав в дверь, вошел в кабинет заведующего отделением патологической анатомии. — С добрым утром. Удивленный старший лаборант оторвался от своего занятия и поднял голову. Обычно визитеры не являлись в такую рань. Большинство сотрудников клиники знали, что доктор Пирсон является на работу не раньше десяти, а иногда приходит и позже. — С добрым утром. — Ответное приветствие получилось не слишком любезным. Раннее утро было не самым лучшим временем для Баннистера. — Вы ищете доктора Пирсона? — В каком-то смысле да. Сегодня я приступаю к работе в этом отделении. — Видя удивление на лице собеседника, он представился: — Доктор Коулмен. Эффект можно было сравнить с эффектом шутихи, взорвавшейся под наседкой. Сверкая лысиной, Баннистер торопливо бросил бумаги на стол, обежал его и подскочил к Коулмену: — О, простите, доктор! Я сразу не понял. Я слышал, что вы приедете, но не думал, что так скоро. — Доктор Пирсон ждет меня, — спокойно сказал Коулмен. — Кстати, он здесь? Баннистер был потрясен. — Вы пришли слишком рано. Он появится на работе не раньше чем через два часа. — И Баннистер сморщил лицо в доверительно-заговорщическую улыбку, говорившую: «Надеюсь, и вы будете приходить не раньше, когда освоитесь». — Понятно, — сказал Коулмен. Пока новый врач осматривался в незнакомом помещении, Баннистер вспомнил о своем упущении.