Она заметила, что Дорнбергер внимательно на нее смотрит. — Вы так интересно рассказываете, — улыбнулась она. — Раньше мне этого не объясняли. — Хорошо, а теперь давайте поговорим о вашем ребенке. — Он указал рукой на обозначившийся животик Элизабет. — Мы пока не знаем, какой будет у младенца кровь — резус-положительная или резус-отрицательная. Другими словами, мы не знаем, будет у него буква «D» или нет. На секунду Элизабет забыла о своей ментальной игре. С неподдельной тревогой она спросила: — И если «D» у него будет, то его кровь вступит в конфликт с моей? — Это возможно, — спокойно ответил Дорнбергер, — но не надо так пугаться. Слушайте меня дальше. Элизабет снова сосредоточилась. Жаль, что она допустила минутную слабость и позволила себе отвлечься. Дорнбергер заговорил четко и раздельно: — Кровь ребенка надежно отделена от крови матери. Тем не менее во время беременности немного крови плода иногда попадает в систему кровообращения матери. Вам понятно? Элизабет кивнула: — Да. — Очень хорошо. Если у матери отрицательный резус, а у ребенка — положительный, то это означает, что иногда наш старый друг D попадает в кровь матери, где его отнюдь не ждут с распростертыми объятиями. Это понятно? — Да, — ответила Элизабет. — Если это происходит, — медленно продолжил Дорнбергер, — в крови матери начинают вырабатываться вещества, которые мы называем антителами. Эти антитела борются с ингредиентом D и со временем уничтожают его. Элизабет недоуменно посмотрела на врача: — И в чем здесь проблема? — Здесь и нет никакой проблемы — во всяком случае, для матери. Проблема возникает тогда, когда антитела — созданные организмом матери бойцы с ингредиентом D — преодолевают плацентарный барьер и проникают в кровь ребенка. Понимаете, хотя системы кровообращения матери и плода не сообщаются между собой, антитела могут все же пересекать границу между ними. — Понятно, — медленно произнесла Элизабет. — Вы хотите сказать, что материнские антитела начнут воевать с кровью ребенка и уничтожать ее. Теперь Элизабет действительно все поняла. Дорнбергер смотрел на нее с нескрываемым восхищением. Какая умничка, подумал он. Не пропустила ни одного слова из объяснения. — Антитела могут разрушить кровь ребенка или ее часть, если мы позволим им это сделать. Тогда возникает заболевание, которое мы называем эритробластозом плода. — Но как его остановить, если эритробластоз начнется? — Если он начнется, то остановить его мы не сможем. Но мы можем его предотвратить. С помощью теста на сенсибилизацию мы обнаружим появление в крови матери антирезусных антител. Этот тест будет проведен несколько раз в течение беременности. — Как его делают? — спросила Элизабет. — Как вы, однако, любите задавать вопросы! — Гинеколог улыбнулся. — Я не смогу описать вам все тонкости лабораторной процедуры, ваш муж сделает это гораздо лучше, чем я. — Но что еще можно сделать? Я имею в виду для ребенка. — Самое важное — это сделать ребенку обменное переливание подходящей крови сразу после рождения. Обычно оно оказывается успешным. Дорнбергер намеренно не стал рассказывать об опасности эритробластоза, который может привести к рождению мертвого ребенка. Не стал говорить и о том, что акушеры подчас вызывают роды искусственно, за несколько недель до срока, чтобы снизить риск заболевания. В любом случае обсуждение зашло слишком далеко, и Дорнбергер решил его закончить. — Я рассказал вам все это, миссис Александер, только потому, что вы волновались по поводу резус-фактора. Кроме того, вы интеллигентная женщина, а я всегда считал, что лучше знать всю правду, чем ее часть. Элизабет улыбнулась. Она и сама так думала. К тому же ей было приятно, что она не утратила своей школьной способности думать и запоминать. Потом она одернула себя: что за самодовольство! Ей предстоит рожать ребенка, а не сдавать годовой экзамен. Доктор Дорнбергер снова заговорил, теперь уже вполне серьезно, без улыбки: — И позвольте мне сказать вам еще одну важную вещь. Во-первых, у ребенка может не быть резус-положительной крови, ни в этот раз, ни потом. В этом случае никаких проблем вообще не будет. Во-вторых, если даже кровь ребенка будет резус-положительная, не обязательно, что у вас появятся антитела. В-третьих, даже если появятся, очень велики шансы на успешное лечение и выздоровление ребенка. — Он посмотрел ей в глаза: — Что вы теперь обо всем этом думаете? Элизабет просияла. С ней разговаривали как со взрослым человеком, и это очень ей импонировало. — Доктор Дорнбергер, — сказала она, — вы просто чудо. Изумленный врач взял в руку трубку и принялся ее набивать. — Да, — согласился он. — Я и сам иногда так думаю. * * * — Джо, я могу с тобой поговорить? Люси Грейнджер как раз направлялась в отделение патологической анатомии, когда в коридоре первого этажа едва не натолкнулась на массивную фигуру Пирсона. Услышав, как его окликнули, Пирсон остановился. — У тебя какие-то проблемы, Люси? — Старик говорил своим обычным немного гнусавым и ворчливым тоном, но в нем — к великой радости Люси — не было враждебности. Люси втайне надеялась, что она застрахована от перепадов настроения Джо Пирсона. — Да, Джо. Я хочу, чтобы ты взглянул на одну мою больную. Пирсон принялся раскуривать непременную сигару. Внимательно посмотрев на ее красный кончик, он спросил: — Что случилось? — Речь идет об одной медсестре-практикантке. Девушку зовут Вивьен Лоубартон. Ей девятнадцать лет. Ты ее знаешь? Пирсон отрицательно покачал головой, и Люси продолжила: — Меня немного беспокоит этот случай. Я подозреваю опухоль кости и на послезавтра назначила биопсию. Ткань направят к вам, но я бы хотела, чтобы ты взглянул на девочку. — Хорошо. Где она? — Я госпитализировала ее для наблюдения, — ответила Люси. — Она на втором этаже. Ты не посмотришь ее прямо сейчас? Пирсон кивнул: — Могу, конечно. Через вестибюль они прошли к пассажирскому лифту. В обращении Люси к Пирсону не было ничего необычного. В таких случаях, когда лечащий врач подозревал злокачественную опухоль, последнее слово принадлежало патологоанатому — именно он ставил окончательный диагноз. В диагностике опухоли играют роль многие факторы — иногда противоречивые, — и патологоанатому приходится тщательно их взвешивать. Оценка костных опухолей была особенно трудна, и Люси знала об этом. Поэтому в таких случаях патологоанатома привлекали к обследованию с самого начала. Следовательно, он мог познакомиться с больным, обсудить с лечащим врачом симптомы, выслушать мнение рентгенолога — все это помогало установить точный диагноз. Когда они вошли в лифт, Пирсон вздрогнул и схватился за поясницу. Люси нажала кнопку второго этажа. Двери лифта закрылись, и она спросила: — Тебя беспокоит спина? — Иногда да. — Он с усилием распрямился. — Слишком много просиживаю за микроскопом. Люси озабоченно посмотрела на старика: — Почему бы тебе не зайти ко мне? Надо взглянуть на твою спину. Он пыхнул сигарой и улыбнулся: — Знаешь, Люси, я не смогу оплачивать твои счета. Двери открылись, и они вышли в вестибюль второго этажа. Идя по коридору, она укоризненно произнесла: — Не переживай, я не обременяю счетами коллег. Он иронично посмотрел на нее: — Да, в этом ты совсем не похожа на психиатров. — Нет, не похожа, — рассмеялась она. — Я слышала, что они присылают счета даже своим сотрудникам. — Это так, — подтвердил Пирсон. Люси редко приходилось видеть его в таком благодушном настроении. — Они говорят, что это часть лечения.