Сначала Вивьен решила не ходить. Если она натолкнется в клинике на какую-нибудь из преподавательниц-медсестер в неурочное время, у нее будут неприятности. Но ей очень хотелось пойти, и в девять часов сорок минут она миновала деревянный переход между общежитием медсестер и главным корпусом клиники. Майк уже ждал ее. Он сразу открыл дверь в корпус. Они прошли на железную лестницу, марши которой шли вверх и вниз. В это позднее время здесь не было ни единой души, а если бы кто-нибудь вышел на лестницу, то о его появлении предупредил бы грохот шагов. Майк, ведя Вивьен за руку, спустился на следующую лестничную площадку. Потом он обернулся, и она — словно это было самое естественное — тут же оказалась в его объятиях. Они целовались, и Вивьен чувствовала, как Майк все сильнее и сильнее обнимает ее. Вернулось волшебство прошлой ночи. Теперь она поняла, почему ей так хотелось прийти. Этот парень с буйными рыжими волосами вдруг стал для нее самым главным. Она хотела быть рядом, говорить с ним, спать с ним. С ним она испытывала неведомые доселе чувства, от его прикосновений ее трясло, словно от электрического тока. Теперь он целовал ее щеки, глаза, уши, погрузив лицо в ее волосы, шептал, что весь день думал только о ней, и ни о чем другом. Обхватив ладонями ее лицо, он заглянул ей в глаза: — Знаешь, что ты со мной делаешь? Она отрицательно покачала головой. — Ты подрываешь мои устои. Она потянулась к его рукам: — О, мой дорогой Майк! Вивьен было жарко. Она чувствовала тепло сильного большого тела Майка, да и ее окатывали волны любовного жара. Майк ласкал ее, добираясь до самых чувствительных мест. Дрожа всем телом, она прошептала: — Может быть, пойдем куда-нибудь еще? Руки его остановились, и она поняла, что он задумался. — Я живу в одной комнате с Фрэнком Уортом. Он сегодня вернется очень поздно. Не хочешь пойти в общежитие резидентов? Она заколебалась. — А если нас застукают? — Мы оба вылетим из клиники. — Он поцеловал ее. Но сейчас это меня не волнует. — Он взял Вивьен за руку: — Пошли. Они спустились на один пролет и вышли в коридор, где встретили какого-то резидента. Тот улыбнулся, но ничего не сказал. Потом они поднялись еще по одной лестнице и оказались в другом коридоре. Впереди шла женщина в белом халате. Это была одна из преподавательниц Вивьен. Но она, к счастью, не обернулась и исчезла за одной из дверей. Потом они оказались в более узком коридоре с дверями по обе стороны. Под некоторыми виднелись полоски света, из одной комнаты доносилась музыка. Вивьен узнала прелюдию Шопена ми-минор. Месяц или два тому назад она слышала эту вещь в исполнении Берлингтонского симфонического оркестра. — Сюда, — сказал Майк, открыл дверь и почти втащил за собой Вивьен. В комнате было темно, но Вивьен смогла различить контуры двухъярусной кровати и одного кресла. За спиной щелкнул замок и лязгнула щеколда. Они тут же бросились друг к другу. Майк начал лихорадочно расстегивать пуговицы формы Вивьен. Она помогала. Вскоре Вивьен стояла перед Майком в одной комбинации. Он прижал ее к себе, желая продлить сладкую муку ожидания, потом медленно, нежно и многообещающе стянул с нее комбинацию через голову. У кровати она сбросила с ног туфли. В тот же миг они оказались рядом в постели, и Майк принялся торопливо снимать с нее трусики, исступленно шепча: «Вивьен, милая Вивьен». Она едва слышала его. — Майк, скорее, пожалуйста, скорее! Когда он вошел в нее, Вивьен словно потеряла остатки рассудка. Она ласкала и притягивала его к себе, все ближе, ближе. А затем мир исчез, остался только заливающий их экстаз… Потом они тихо лежали, тесно прижавшись друг к другу. Вивьен снова услышала музыку. Это опять был Шопен, на этот раз этюд ми-мажор. Она удивилась, что в таком состоянии может слушать и узнавать музыку, но вскоре поняла: эти текучие, томительные звуки как нельзя лучше выражают чувство любовного свершения. Майк нежно поцеловал ее в губы. — Вивьен, радость моя, я хочу на тебе жениться. — Майк, любимый, ты в этом уверен? — тихо спросила она. Смелость слов удивила его самого. Майк произнес их импульсивно, но в глубине души осознавал, что это правда. Прежнее стремление к независимости, желание избегать серьезных отношений казались ему теперь мелкими, бессмысленными и пошлыми. Узы с Вивьен были желанными, нужными; ради них он был готов отказаться от всего другого. Он уже знал, что мучило его сегодня и до этого, но все это не имело никакого значения. И он весело ответил на вопрос Вивьен: — Я абсолютно уверен, что уверен, а ты? Она обвила руками его шею и тихо сказала: — Я никогда и ни в чем не была так уверена. — О! — вдруг воскликнул Майк, отодвинулся от Вивьен, приподнялся на локте и посмотрел ей в лицо: — У меня вылетело из головы. Как твое колено? Вивьен лукаво улыбнулась: — Как видишь, сегодня никаких проблем. Он снова поцеловал ее. — Что сказала Люси Грейнджер? — Она ничего не сказала и направила меня к доктору Беллу на снимки. Обещала вызвать через пару дней. — Я рад, что скоро все прояснится, — сказал Майк. — Что за глупости, милый! — удивилась Вивьен. — Какое значение может иметь какая-то маленькая шишка? Глава 10 Бостон, Массачусетс. 7 августа Г-ну Г.Н. Томазелли, администратору Клиника Трех Графств Берлингтон, Пенсильвания Дорогой мистер Томазелли! За неделю у прошедшую после моей поездки в Берлингтон, я серьезно обдумал Ваше предложение занять должность патологоанатома в клинике Трех Графств. В этом письме я подтверждаю, если, конечно, вы не изменили своего намерения, что принимаю Ваше предложение на оговоренных нами условиях. Вы хотели бы, чтобы в случае своего согласия я как можно скорее приступил к работе. Никакие дела меня не задерживают, за исключением нескольких мелочей, и я смогу приступить к работе с 15 августа, то есть ровно через неделю. Доктор О Доннелл упомянул о квартирах для холостяков, которые вскоре будут построены неподалеку от клиники. Если у Вас есть более подробная информация по этому вопросу, прошу Вас мне ее сообщить. Кроме того, будьте добры, зарезервируйте для меня место в гостинице начиная с 14 августа. Что касается моей работы в клинике, то один вопрос остался не оговоренным до конца. Рассчитываю, что Вы обсудите его с доктором Пирсоном до моего приезда. Речь идет о следующем. Думаю, что для клиники и для меня лично было бы полезно выделение мне четко очерченной сферы ответственности, в пределах которой я бы имел полную свободу действий как в отношении повседневной работы, так и в отношении реорганизации и приобретения новой техники. Мои личные пожелания заключаются в предоставлении мне свободы действий в серологии, гематологии и биохимии, хотя, конечно, я всегда готов помочь доктору Пирсону в патолого-анатомической работе в любой момент, когда он сочтет это нужным. Я поднимаю этот вопрос в письме, так как надеюсь, что Вы и доктор Пирсон обсудите его до 15 августа. В любом случае выражаю свою готовность во всем сотрудничать с доктором Пирсоном и служить клинике Трех Графств в меру всех моих способностей. Искренне Ваш, Дэвид Коулмен, доктор медицины. Перечитав аккуратно напечатанное письмо, Коулмен положил его в конверт. Потом снова сел за свою портативную пишущую машинку и написал похожее, но более короткое письмо доктору Джозефу Пирсону. Через некоторое время, держа в руке оба письма, Дэвид Коулмен вышел из меблированной квартиры, которую он снимал в Бостоне, и отправился к ближайшему почтовому ящику. Сделав выбор, он все еще не был уверен в его правильности и не мог до конца понять, почему предпочел клинику Трех Графств семи лечебным учреждениям, куда его пригласили на работу в течение последних нескольких недель. Хорошего вознаграждения за труд там не будет. По уровню зарплаты клиника Трех Графств среди других лечебных учреждений, его пригласивших, находится в нижней части списка. Она не признана на международном уровне, да и вообще неизвестна. О клинике Трех Графств едва ли знают за пределами района, который она обслуживает. Тогда почему? Боялся потеряться в крупном центре на фоне других специалистов, не хотел, чтобы его поглотила мощная, огромная машина? Едва ли. Его послужной список позволял сохранить лицо даже в таких условиях работы. Рассчитывал, что получит в Берлингтоне большую свободу в научных исследованиях, надеялся, что ему удастся заняться наукой? Но если бы это было его главной целью, то следовало бы выбрать научный центр — такой центр был в его списке. Или на выбор повлияло желание ответить на трудный вызов? Возможно. В работе отделения патологической анатомии клиники Трех Графств было полно недостатков. Для того чтобы это увидеть, Коулмену хватило двух дней пребывания в клинике по приглашению его администратора. Кроме того, работать с доктором Пирсоном будет очень и очень нелегко. Коулмен сразу почувствовал недовольство старшего коллеги, а администратор в ответ на прямой вопрос Коулмена подтвердил, что у Пирсона репутация человека, с которым очень трудно работать. Так, значит, его привлекли трудности, которые придется преодолевать? Или причина выбора клиники Трех Графств совсем в другом? Может быть, она в стремлении к умерщвлению плоти и усмирению гордыни? Не настиг ли его страшный призрак, преследовавший его много лет назад? Дэвид Коулмен давно знал, что самой отчетливой чертой его характера является гордость. Это был недостаток, и Коулмен его боялся и ненавидел. Он пытался смирить свою гордыню — топтал ее, отвергал и гнал, — но она неизменно возвращалась — нерушимая и непокоренная. Гордость проистекала из осознания собственного мощного интеллекта. В компании своих сверстников он чувствовал себя выше их на голову, и это действительно было так. С интеллектуальной точки зрения все, что он делал в жизни, только еще больше утверждало его в этом мнении. Насколько помнил себя Дэвид Коулмен, учиться для него всегда было также просто, как дышать. В начальной и средней школе, в колледже, на медицинском факультете он парил над всеми остальными, легко получая высшие баллы и завоевывая разные награды.