— Давай, — удержала я одновременно и багаж, и посредством его свою наперсницу. — Все у тебя, Серафима, не как у людей, — покачала Маняша головой. — Нет чтобы осторожненько по набережной до пристани дойти… — Все там пойдут! — Да кто все? Тут уж пришел мой черед сокрушаться: — Сколько на часах в гостиной было, когда мы из апартаментов выходили? Пять! Неужели тебя не удивило, что в столь ранний час вся местная прислуга уже на ногах оказалась? И, заметь, не на кухне толпилась, чтоб господам кофе с круассанами в постели подавать, а утюги калила да горячую воду ведрами подтаскивала. «Круассаны» я сказала в нос и картавя, даже самой, как прозвучало, понравилось. — Бобынинская горничная еще на лестнице нам повстречалась. Как ее бишь? Лулу! — Вот! — пропыхтела я, кофр оттягивал руку. — А Наталья Наумовна обычно до полудня почивать изволит. Хочешь об заклад побиться, что кузина моя аристократичная тоже выйдет на пристань кораблик с прекрасным принцем встречать? В маленьком курортном обществе новости разлетались в мгновение ока. И в то время, когда мы с нянькой только читали столичную газету, многие наши соседи уже вовсю строили планы любви либо дружбы с сильным мира сего. А некоторых, и это я знала абсолютно точно, потянет на пристань простое человеческое любопытство. Потому что жизнь отдыхающего скучна и размеренна, особенно если не раскрасить ее флиртом либо интригой. Маняша ставку делать отказалась. Уж не знаю, сколько жалованья ей батюшка за услуги положил, но ни одну свою копеечку она мне уступать не желала. Я предложила сменить руки, и мы закружились на узкой тропинке, будто исполнив фигуру диковинного танца. — Мне первой нужно быть, — сказала я задумчиво. — Первой и единственной. Когда мы достигли цели, солнце уже взошло, я посмотрела на часики, прикрепленные к кушаку. Уже шесть. Рейсовый пароходик, если верить висящему у кабинета управляющего расписанию, прибудет через час, у меня есть время подготовиться. — Здесь! — объявила я спутнице. — Ты иди, пожалуй, нашими делами займись. Маняша окинула диспозицию пытливым взором. Мы очутились с нею на скальном выступе, нависающем над кромкой берега. Пристань и упирающаяся в нее прогулочная набережная были аршинах в семи ниже и гораздо правее. — Мы еще когда на остров причаливали, — вспомнила нянька, — ты все на эту скалу смотрела да в ладоши хлопала. — Мы как раз напротив нее последний вираж заложили, — кивнула я, — ну или не вираж, бог знает, как оно у моряков называется. Мне тогда еще подумалось, что на этом месте неплохо было бы знак какой памятный разместить, для услаждения взора прибывающих. — Какой? — Ну мало ли, статую прекрасной девы, к примеру. В каждой местности историй про прекрасных дев без счета. Ну вот еще третьего дня капитан в ресторации балладу пересказывал про ледяную принцессу, что… Та сказка была не так чтобы очень приятной, я даже плечами передернула, вспомнив, чем там дело кончилось и решила не продолжать. — Впрочем, не важно. Услаждать взор князя Анатоля сегодня будет никакая не статуя, а я. Я расстегнула кофр, достала из него складной стул, плед, корзинку для пикников, скатерть и подзорную трубу, про которую тот самый давешний капитан божился, что она пиратская и добыта абордажем. — С пароходика князь меня сперва не рассмотрит, — объяснил я замершей в удивлении няньке. — Солнце как раз в глаза прибывающим бьет. Я раздвинула пиратскую трубку, приникла к окуляру. Море пока было чистым. — Значит, привлечь его должен некий загадочный силуэт. Я картинно подбоченилась и направила трубу к пристани. Там уже фланировали две самые нетерпеливые барышни. Обеих я мельком видела, сопровождающие прелестниц горничные семенили в отдалении. Простушки! Супротив силуэта девы в узком платье с подзорной пиратской трубой шансов у них нет! — А потом у меня будет около двух минут, пока корабль будет бортом вдоль этого берега идти, и вот здесь… Дальше план я не продумала. Ну что там обычно барышни делают, чтоб кавалера ободрить? Улыбнусь широко, глазками стрельну, трепета ресниц его сиятельство при всем желании без дополнительной оптики не рассмотрит, так что и так сойдет. Можно еще в подобострастный обморок брякнуться, будто бы будучи сраженной княжеской молодеческой красою. Но я решила этот козырь приберечь. Потому что, во-первых, практики в этих проникновенных обмороках не имела, изучив их по книгам, а во-вторых, проникновенный обморок хорош тогда, когда кавалер может даме немедленную помощь оказать. Я представила, как князь Кошкин при мундире сигает за борт, чтобы саженками преодолеть разделяющую нас водную гладь с целью прижать меня к мокрой груди, и запахнулась поплотнее в палантин, засунув пиратский трофей под мышку. Да и вообще, камни острые, оцарапаюсь еще. Нет-нет, лучше это делать в покоях, чтоб ковер мягонький на полу постелен был или, еще лучше, в шаге от дивана. Тогда князь Анатоль прижмет меня к вполне сухой и надушенной груди, а оцарапаться я смогу разве что его гусарскими эполетами. Манифик! Маняша отобрала у меня трубу и теперь с интересом в нее смотрела. — А вон и Наталья наша Наумовна с Лулой своею ковыляет! А разоделась-то! А не тот ли это капор, что я на прошлой неделе сыскать не смогла? Я тоже приникла к окуляру: — Надо было меня спросить, я сама его Натали преподнесла. — А платье? — Хватит. — Я сложила трубу и взмахнула ею. — Ступай. Ты мне всю мизансцену своим присутствием портишь. — Я могу вон за теми камнями спрятаться. — А управляющий? Ему ранний визит нанести надобно, денежку заплатить. Маняша еще немного потопталась, поворчала, затем все же отправилась исполнять поручение. — Сама-то вещи обратно тащить не вздумай, здесь оставь. Я распоряжусь в отеле, чтоб забрал кто. — Не вздумаю, — пообещала я, устраиваясь с комфортом на стуле, закутываясь в плед и откидывая крышку корзины. — Я сейчас завтракать буду с превеликим удовольствием. От пирожков к стылому небу поднимался ароматный парок. Если и вспомнился мне некстати давешний сдобный зарок, то я быстро эту мысль думать перестала. Откушав и запив снедь обжигающим чаем, добытым из термоса, я вытерла губы салфеточкой и принялась ждать. Ветер крепчал, поднимая волны. До меня брызги не долетали, а вот публике, толпящейся внизу, приходилось несладко. Особенно Наталье Наумовне. Потому что наряд кузины, хорошо мне знакомый, осенней погоде соответствовал мало. Летнее платьишко было, легкое, муслин да кисея многослойная. Что ж она себя не бережет? — Кыс, кыс… Я обернулась. Из-за валуна мне махал какой-то мужик, будто сошедший с деревенской пасторали, огромный, белобрысый, в куртке толстого серого сукна, сапогах с раструбами и круглой шляпе с узкими полями — в таких предпочитали выезжать на охоту берендийские помещики. — Кошку здесь не видали, барышня? — Не видала! Пароходик уже подходил к заливу, мне было видно его невооруженным глазом. — Ступайте, любезный, — приказала я решительно, выбираясь из многослойности пледа. — Котик здесь уж больно любопытный шастает, — проигнорировав просьбу, мужик обогнул валун и стал спускаться ко мне, разбрасывая сапожищами белесую гальку. — На камышового повадками похожий. Я уже снимала палантин и укладывала его между камней, вместе с остальной поклажей и сложенным стулом. Сцена должна быть свободной. — Может, вам нужна помощь? — Еще один шаг, любезный, и я кричать буду! — ответила я весело и зло. — Убирайтесь! Он нерешительно остановился. — Но позвольте… — Не позволю! Ума не приложу, как должен выглядеть камышовый кот, но, если это трехцветная бестия с бандитским выражением морды, то он за вашей спиной. — У вас здесь пикник? Он не обернулся, а зря. Потому что кот, размером с крупную охотничью собаку, сжался в комочек, явно с целью атаковать. Я быстро вскинула к лицу подзорную трубу, в этот момент солнце выглянуло из-за низких серых туч. — Ложись! — проорала я зычно, тряхнула головой, пустив по ветру копну распущенных волос. За моей спиной, судя по звукам, кипела нешуточная битва. Кот визжал, как могут визжать только дерущиеся коты, мужик кряхтел и охал, я не отводила взгляда от пароходной палубы. Князь Кошкин, кажется, тоже о важности первого впечатления знал. Он стоял у борта подбоченясь и молодцевато подкручивая ус, эполеты сверкали, шнуры, коими в преизбытке был расшит его доломан, трепетали на ветру, кивер на голове держался как приколоченный. Манифик, могла бы сказать я, но говорила вовсе другое, обращаясь к мужику за моей спиной: — Что бы вы там с киской ни творили, лежите и не высовывайтесь, любезный. Тогда, обещаю, я не оставлю вас здесь на прокорм чайкам и камышовым котам, а, напротив, пришлю доктора… Тут князь Кошкин меня заметил, я ощутила его взгляд всем телом, будто встретила грудью горячую морскую волну. Я опустила трубу, кораблик как раз приблизился к берегу на максимально возможное расстояние. Князь приложил к губам руку в белой перчатке и помахал ею, посылая мне воздушный поцелуй. Я в ответ присела в глубоком изящном реверансе, не забыв отбросить в сторону волосы. С реверансом я погорячилась. Потому что сидеть в нем пришлось все время, пока пароходик с его сиятельством неторопливо пыхтел вдоль берега. А все, кто сиживал в реверансах, знают, как нечеловечески приходится изгибать и напрягать конечности, чтоб достичь положенного по этикету изящества. Пароход закончил разворот, но князь Анатоль, успевший перебежать на корму, продолжал размахивать конечностями и прожигать меня взглядами. «Экий надоеда», — подумала я, и облегченно выдохнула, когда к его сиятельству подошел какой-то офицер и увел его с палубы. Я, согнувшись, потерла ладонями дрожащие колени и только после этого массажа повернулась к пострадавшему мужику. Тот оказался у меня за спиной. То есть натурально эта громада возвышалась в полушаге от меня. Я похолодела.