— Вы уверены? — Абсолютно, — заверил тот меня и опустил скатерть, прикрывая ее краем наши теперь сплетенные пальцы. Ах так? Я разозлилась просто до безумия. Да что он себе позволяет? Будь здесь Маняша… Ух она бы ему устроила! Какое бесстыдство! Будто влюбленная парочка под столом за руки держимся. — Однако, Фимочка, — негромко, но так, что все услышали, обратилась ко мне кузина, — являться на обед без дуэньи в твоем положении и нежном возрасте… — На время болезни Марии Анисьевны, — вдруг строго сказала Шароклякина, — я вполне могу исполнять ее обязанности. Я женщина пожилая… — Да какая вы пожилая, Лариса Павловна, — возразила я, удачно вспомнив имя-отчество Шароклякиной. — Ах, бросьте, Серафима! — Матрона кивнула официанту, позволив убрать приборы. — В матери вам, пожалуй, по возрасту гожусь, в опекунши тем паче. А вот вы, дражайшая Наташенька, что ж свою гризетку отсадили? Я поискала взглядом, рассмотрела Лулу за дальним столиком у окошка. — Не хотелось неудобств от многолюдья создавать, — проворковала Натали и вздохнула, направив укоризну в мою сторону. — В тесноте, да не в обиде, — отрезала Шароклякина. Я испугалась, что она сейчас примется гнать кузину к ее горничной, но обошлось. Подали десерт, и все отвлеклись на кремовые эклеры в поземке сахарной пудры. Иван Иванович сладости не кушал. Потому что правая рука у него была занята, а левой орудовать было несподручно. Это я поняла с некоторым злорадством и так же злорадно потянулась к лакомству. — А вы что ж, Наталья Наумовна? — вопросил Сиваков со стариковской галантностью. — Фигуру бережете? — Не хочется, — вздохнула кузина. — Мне много не нужно, глоток воды, кусочек хлеба… Охлажденный крем скользнул по небу, я отложила пирожное, отпила кофе, горький, пряно-горячий, его вкус идеально дополнил сладость эклера. Я даже зажмурилась от удовольствия, а открыв глаза, заметила, что Зорин внимательно на меня смотрит. Натали отвлеклась на беседу с Спиваковым, чем чародей не преминул воспользоваться. — Отпусти, — попросила я одними губами. Он покачал головой. Я приподняла брови: «Зачем?» Иван сжал мою руку. — Эх, молодость, — пробормотала Шароклякина, но, когда я встревоженно к ней обернулась, матрона сосредоточенно подливала в свой кофе сливки. Обед закончился. Сиваковы попрощались, Лариса Павловна потребовала у официантов еще один кофейник. Лулу просеменила к выходу из залы и переминалась на пороге, поджидая Натали. — Мне вдруг десерту захотелось, — громко сообщил Зорин. — Вот до сего момента не хотелось, а сейчас неудержимый голод ощущаю. — Позвольте. — Я безуспешно дернула рукою. — И вы, Серафима Карповна? — балагурил чародей. — Ах, ну разумеется, раз ваша дуэнья решила задержаться, то и ваше место подле нее. Что ж, Наталья Наумовна, не смею вас… Он лишь на вершок приподнялся и ухватил левой рукой пирожное. На кузину было страшно смотреть, она так сжала губы, что рот стал почти неразличим на ее бледном лице. — Хорошего дня, — наконец выдавила она вежливо-равнодушно. — Госпожа Шароклякина, Иван Иванович. Лулу в дверях подхватила хозяйку под руку. — Экие страсти. — Шароклякина опрокинула в себя кофе с гусарской лихостью. — Пойду я, после обеда вздремнуть не мешало бы. Я попыталась встать. — Спасибо, Лариса Павловна. — Сиди, чадушко, — велела матрона, передразнив Маняшины интонации. — На двор без меня ни ногой. Часа через два, либо два с четвертью, либо… В общем, променад совершать будем. Понял, Иван Иванович? — Спасибо, Лариса Павловна, — серьезно ответил чародей. Шароклякина пошла из залы, переваливаясь из стороны в сторону. — Отпусти! — наконец можно было говорить громко и даже вытащить руку из-под стола. — Не могу. — Зорин проглотил последний кусочек пирожного. — Я колдую. — Привораживаешь? — Мне показалось, что официанты, суетящиеся у дальних столов, удивленно на нас поглядывают, поэтому я опять спрятала руки под скатерть. — Поверь, если бы я тебя привораживал, ты бы… — Он замолчал, видно воображая, что именно я бы делала, но фразы не закончил. — Что-то здесь лишних глаз и ушей в переизбытке. Может, в другом месте побеседуем? — В каком еще месте? Мне без Шароклякиной из отеля теперь не выйти. Зорин подумал, затем спросил: — К тебе или ко мне? — Что? — Можем поговорить в моем номере или в твоих апартаментах. — У меня Маняша болеет. — Врешь. — Он покачал головой. — Ежу понятно, что никакой Маняши с тобой нет часов десять, а то и дюжину. Иначе бы, Фима, я здесь влюбленного пажа не разыгрывал и за ручку тебя не держал. — Еще раз назовешь Фимой… — К тебе нельзя, там небось кроткая голубица Наташенька уже крыльями бьет у двери. Пойдем ко мне. — Ивашка-букашка! — Что? — Он вытер пальцы о салфетку и поднялся. Потянув меня за собою. — Ивашка-баклажка, деревяшка, неваляшка. — А, понял, это ты обидные прозвища подбираешь. Дерзай. — Да руку-то отпусти, ирод, — зашептала я горячо. — Люди смотрят! — Смотрят, но не видят. — Он каким-то танцевальным движением крутанул меня так, что я оказалась прижатой спиною к его груди, наши сомкнутые руки теперь лежали на моем правом плече. — По-чародейски это называется отвести глаза. — А по-простому — пустить пыль в глаза наивной барышне? — Эх, Серафима, с тобой по-простому не получится. — Он прижал раскрытую ладонь к моему животу так сильно, что я охнула, приподнял на вершок от земли и понес. Я бестолково болтала в воздухе ногами и ругалась. — Мне, между прочим, тоже неудобно, — будто оправдываясь пробормотал Иван Иванович. Мы поднимались по лестнице на второй этаж. — Очень на это надеюсь. Свернули не направо, где был нумер Натальи Наумовны, а налево. Тамошние комнаты я при первом осмотре забраковала, ибо окна их выходили не к морю, а на безрадостно-холмистый пейзаж. — Я сейчас тебя поставлю, чтоб достать ключ. Не дергайся. Подождав, пока подошвы коснутся пола, я попыталась дотянуться зубами до руки, лежащей на моем плече. Разумеется, укус пришелся в манжету сорочки, зато коже под ней досталось прикосновение губ. И тут я почувствовала то самое пресловутое колдовство, которое струилось сейчас по чародейским жилам. Почувствовала и будто обожглась, ахнула. Стало немножко стыдно и томно, так томно, что в голове помутилось. Зорин, к счастью, на бесславное мое отступление внимания не обратил. Он шарил свободной рукою по карманам: — Странно, прекрасно же помню, что дверь запирал, а ключ… — Внизу посмотри, — хрипло и томно велела я, — может, обронил впопыхах. Мы синхронно опустили головы, дыхание чародея защекотало шею. — Вот же он! Ключ лежал у деревянного порожка. Мы исполнили пируэт обратного раскручивания. Зорин склонился, будто благодаря за танец, но руку мою не отпустил. — Дай. — Я отобрала ключ. — Мне сподручнее будет, ты же, судя по всему, правша.