— Но можно хотя бы предупредить! — Зачем? — обернувшись, киборг сверкнул серебряным глазом. — Чтобы продлить агонию? — Газ не имеет ни вкуса ни запаха, — Виталик трусил рядом, чуть задыхаясь. Глаза у него были, как у испуганного кролика. — Мы даже не поймём, что уже мертвы… — Я так не могу, — Мирон остановился. — Людей нужно хотя бы предупредить. Может, удасться хоть кого-то эвакуировать. Киборг обернулся. Секунду смотрел на Мирона своими пустыми глазами… На миг тот поверил, что Платон послушается. Что он, как волшебник, сможет всё исправить. — Считай, что к тебе применили силу, — киборг подхватил Мирона поперек туловища одной рукой и поднял над рельсами. А потом посмотрел на Виталика. — Я буду бежать очень быстро, — голос его утратил любой намёк на эмоции. — Отстанешь — твои проблемы. — Отпусти меня! — Мирон лягался, но без толку. Хватка киборга не оставляла никакой надежды. — Дилемма водителя автобуса, — сказал киборг, набирая скорость. Сзади тяжело бухали кроссовки Виталика. — Автобус потерял тормоза. Водитель должен решить: врезаться в группу людей на остановке, или сбить одинокого ребенка в коляске. — Всегда есть третий путь, — киборг бежал ровно, как скаковая лошадь. Мирона почти не трясло. — Водитель может врезаться в стену и пожертвовать собой. — В этом вся проблема, — голос Платона оставался ровным, дыхание не сбилось. — Нет никакой стены. За грохотом подошв Мирон различил какой-то посторонний шум. Он становился громче, накатывал, как прибой, а потом их настигла волна запаха… — Чёрные ходоки! — вскрикнул он, пытаясь вывернуться из хватки киборга. Чувствовал себя чертовски глупо, свисая подобно мешку с дерьмом с плеча хрупкой на вид девчонки. — Если они нас догонят, нейротоксин уже не потребуется. — Их гонит инстинкт, — Платон на секунду остановился, и подождав Виталика, подхватил того на второе плечо. — Подожми ноги, — сказал он равнодушно. Мы ускоряемся. Ноги киборга заработали, как поршни. Под тройным весом тело просело, сделалось более приземистым, но никаких признаков усталости не выказывало. — Спа-си-бо, — проблеял Виталик, стукаясь лбом о ягодицы киборга. — Спа-си-бо-что-не-бро-сил… — Благодари моего брата, — равнодушно сказал киборг. — Полагаю, в ином случае он перестал бы со мной разговаривать. — Ты никогда не был таким жестоким, — пробормотал Мирон. Висеть животом на плече киборга становилось всё труднее. Грудную клетку будто сжимали стальные клещи, и всё время казалось, что газ уже проник в лёгкие, и это подступает агония… — Я всегда был прагматичным, — ответил Платон. — И знаешь, отсутствие тела в этом случае имеет огромные преимущества. — Но ты никогда бы не причинил вреда живому существу! — Я и сейчас не причинил. Это сделали другие. Мне остаётся лишь минимизировать последствия. — Минимизировать?.. — Никому, даже мне, не стало бы легче, если бы я позволил тебе вернуться. В этом случае всё закончилось бы очень глупо. — Спасать свою шкуру, пока остальные гибнут — вот настоящая глупость. — Наоборот, — Платон передернул плечами, поднимая свою ношу повыше. — Спасть свою жизнь — это базовый инстинкт, превалирующий над всеми остальными. — Жертва может отгрызть себе лапу, чтобы вырваться из капкана, — прохрипел Виталик. — Но хищник будет ждать до последнего — чтобы отомстить. — О, поверь: черед для мести обязательно настанет. И она будет очень эффективной. Мерзавцы, готовые пожертвовать сотнями, чтобы добраться до нас, очень об этом пожалеют. — И где же весь твой прагматизм? Волна запаха стала удушающей, казалось, Мирон уже различает спёртое дыхание обезумевшей толпы. — Устранить тех, кто ставит себя выше законов социума — это высший прагматизм, — киборг еще прибавил скорости, станции мелькали, словно они ехали на поезде. — Но ведь ты и себя ставишь выше этих законов. Смотреть назад не имело смысла. Там клубилась лишь вонючая тьма. Но Мирон раз за разом напрягал шею и поднимал голову — чтобы вглядеться во мрак. — Это потому, что я больше не человек, — казалось, Платона эта мысль совершенно не тревожит, но Мирон заметил нотки горечи в голосе брата. — Нас догнали, — вдруг сказал он. Туннель плавно изгибался, и вот из-за этого изгиба показался первый ходок… Мирон его толком не видел, скорее, чувствовал — сгусток мрака, немного темнее, чем сероватые стены и белёсый пол. Он двигался стремительно, но беспорядочно. За первой возникла вторая тень, затем — третья. Первая оказалась в опасной близости, и вторая накинулась на неё — рваный плащ взметнулся, как крылья летучей мыши. Нечеловеческий визг взрезал тьму, словно стальное сверло, но задохнулся. — Всё, — киборг опустил сначала Виталика, а затем и Мирона на землю. — Придётся принимать экстренные меры. — Какие? — туннель продолжался в обе стороны, и там, где не падал свет из глаз киборга, была только тьма. — Ступени, — сказал Платон, указывая на стальные скобки, вделанные в стену. — Они никуда не ведут, — Мирон проследил за взглядом брата. — Там только потолок. — Это старая аварийная лестница, ею не пользовались со времён строительства. Но газ тяжелый. Если вы заберетесь повыше, то не надышитесь. — А ты? — На меня, как ты мог уже понять, нейротоксин не подействует. Ведь на самом деле меня здесь нет. А периферийному устройству он не страшен. Мирон посмотрел на Виталика. За его спиной вздыбилась тень, но киборг заступил ей дорогу — в белом свете его глаз-фар мелькнуло чёрное от грязи и копоти лицо, болезненно-желтые белки глаз с запёкшейся в уголках корочкой, распяленный в немом крике рот… Киборг махнул рукой — легонько, будто отгонял мошку, и тень улетела туда, откуда появилась. Звук падения был очень мягким, будто тело врезалось в груду тряпья… — Лезь, — приказал Мирон, глядя на Виталика. — Я за тобой. Некоторые скобы шатались, из-под них сыпалась бетонная крошка. Одна под весом Виталика сорвалась — тот повис на руках. В другой раз скоба сломалась посередине — как только Мирон поставил на неё ногу. До сводчатого потолка было метров семь — восемь, скобы заканчивались на шести — просто обрывались, словно остальные кто-то озаботился вытащить из стены, как гнилые зубы. Снизу слышались глухой шум ударов, ворчание, скулёж и повизгивание. Можно было вообразить, что там дерётся свора бродячих псов. — Он не убивает их, — прошептал Виталик, неловко свесив голову через плечо, чтобы разглядеть подножие лестницы. — Просто расшвыривает, не даёт сюда подняться. — Они всё равно уничтожат друг друга. Мирон покрепче обхватил верхнюю скобу. Зубы стучали, руки были просто ледяными — и вовсе не от холода. Я боюсь, — понял он. — Быть загнанным в ловушку, из которой нет выхода — вот что страшно. Он вспомнил, как стрелял в ходоков из пулемета. Даже без нейротоксина они уже не были людьми. Голод, лишения, жизнь в потёмках и постоянной сырости делала их похожими на крыс — одни рефлексы, без проблеска разума. И их становилось всё больше. Толпа накатывала волнами — резкий запах немытых тел, экскрементов и крови не давал вздохнуть. Белая голова киборга, подсвеченная глазами, временами скрывалась под грудой тел целиком. — Ну-ка пропусти, — толкнул он Виталика, заставляя подвинуться. — Что ты задумал? — но парнишка уже и сам догадался. — Тебя разорвут в два счёта, — предупредил он. Киборг — всего лишь периферийное устройство. Платон сам сказал: его здесь нет. — Если это периферийное устройство сломается, мы обречены, — сказал Мирон, осторожно нащупывая не сломанную скобу под собой. — У нас даже фонарей нет. Цепляясь одной рукой, другой он нашарил под курткой рукоять меча, вытащил и активировал лезвие. — Остановись, — Виталик обхватил Мирона за руку, которая держала меч. Его хватка по сравнению с киборгом, была детской. — Это токсин. Он добирается до нас понемногу. — Я должен помочь брату. — Киборг не дышит. Не устаёт и почти не ломается. Даже если его погребёт под телами, он прогрызёт себе дорогу.