Добравшись до душевой кабины, он поворачивает кран — разбрызгиватель выдаёт тоненькую ржавую струйку. Когда он оказывается на улице — в одной рубашке и джинсах, с которых белёсыми хлопьями облетает подсохший биогель, — вокруг царит хаос. Кто-то куда-то бежит, несколько человек с остервенением громят подъезд ближайшего Улья. Бронированное стекло двери не поддаётся, лишь прогибается внутрь, покрываясь паутиной мелких трещин. Мужчина, очень похожий на того, с ломом, катит сломанного дрона — присмотревшись, Мирон понимает, что робота приспособили вместо тачки, нагрузив глянцевыми коробками с яркими этикетками. Где-то невдалеке ревут сирены, на уровне пятого этажа — там, куда не могли достать вывороченные из мостовой куски асфальта и бетона — парит клин полицейских дронов. Чёрных, ушастых, утыканных электрошокерами. Скоро здесь будет отряд подавления беспорядков, — понял Мирон и ссутулившись, зашагал прочь, туда, где всё ещё помаргивали электрические огни уличных фонарей. Вернуться назад, к Амели и Капюшончику, ему в голову не пришло. Добраться до проспекта Мирону не дали: из переулка между двух домов-Ульев вылилась клокочущая, бурлящая толпа, и подхватив его, понесла в другой узкий переулок. Мирон даже не пытался выбраться: по опыту знал, что сопротивление, попытка выгрести против течения, привлекут внимание агрессивно настроенных индивидов, для которых любое неповиновение, любое проявление свободы воли сейчас — лишь повод сорвать злость. Сунуть нож под ребро в толпе ничего не стоит. Никто не заметит, как он упадёт и будет затоптан… Обогнув Улей — часть толпы осталась, чтобы разгромить притулившуюся у подножия станцию зарядки бытовых дронов — его толпа слилась с еще одним течением, вывернувшим из-за другой многоэтажки, и вот уже общий поток устремился к проспекту… Который был перегорожен прозрачными полицейскими щитами. За ними высились водомёты, и что гораздо хуже — пулемёты, заряженные резиновыми кубиками. Очередь таких кубиков, выпущенная с близкого расстояния, могла спокойно пробить грудную клетку или ободрать мясо с лица. Немного замедлившись, Мирон принялся выбираться из толпы. Осторожно, чтобы, не дай бог, никто не почувствовал в нём внутренней угрозы, не такого, как они… Первая волна толпы ударилась в щиты. В ответ завыли водомёты. Тугие струи ударили поверх голов, окатывая смешанной с кристалликами льда ледяной водой. Для многих этого было достаточно: остудившись, придя в себя, сбросив иго стадного инстинкта, они начинали растерянно оглядываться и искать пути к отступлению. Задние ряды принялись рассасываться в выбитые двери подъездов и подворотни. Кто-то внаглую бежал по улице — в противоположную от водомётов сторону. Справа, уголком глаза, Мирон засёк белый высверк, от неожиданности остановился, и тут же получил сильный толчок в спину. Упасть ему не дали. Тела стояли так плотно, что места просто не было. Но тем, в кого он врубился, это не понравилось. Высокий бородач развернулся, и толкнул Мирона в грудь. Тот, раскинув руки, чтобы не упасть, задел еще нескольких. Женщину, которая с воплем налетела на парня в тенниске и его соседа в засаленном пыльнике. Круги тычков, падений и ругани расходились от Мирона, как от камня, брошенного в омут. Люди возмущенно толкались, кричали, наступали друг другу на ноги, в ход шли кулаки и пинки. Мирон вновь заметил белую вспышку — гораздо ближе, всего в трёх или четырёх метрах… Повинуясь базовому подкорковому инстинкту, он бросился бежать. Не обращая внимания на сыпавшиеся со всех сторон тычки и затрещины. Один раз он упал — неожиданно толпа разбежалась в стороны, как стая тропических рыбок от хищной мурены, и Мирон с разбегу рухнул на асфальт. Пропахал его ладонями, подбородком, коленями — из глаз посыпались искры. Тут же поднялся, подгоняемый иррациональным страхом жертвы, и бросился дальше. Влетев в новую толпу, он почувствовал, как лопается рубашка на спине — ткань трещала под напором чего-то острого, неумолимого. Рванулся, высвобождаясь, и ощущая, как кожа под разрезом становится горячей, побежал дальше. Он ни разу не рискнул обернуться — знал, чем обычно заканчиваются такие промахи. Лёгкие работали, исправно качая воздух, ноги бухали в асфальт в неровном, но неостановимом ритме. «Хищник бежит за добычей, а жертва убегает от смерти» — эту поговорку очень любил отец. Когда Мирон, еще маленький, спросил, в чём её смысл, отец пожал плечами, и сказал еще одну ничего не значащую фразу: — Много жемчужин на пути к вершине Фудзи… Через несколько дней Мирон пришел к отцу и сказал: у жертвы мотивация выше. Она спасает жизнь, тогда как хищник всего лишь хочет поужинать. — Ну вот, одну из жемчужин ты уже поднял, — улыбнулся отец. А потом белая вспышка возникла впереди, прямо перед его лицом. Прозрачные стеклистые волосы, зеркально-серебряная радужка глаз… И хватка автопогрузчика, вцепившегося в морской контейнер. — Я не причиню тебе вреда, — сказала Оссеан, сжимая его запястья. Словно наручники, — подумал Мирон о её бледных тонких пальцах, таких хрупких на вид, что они казались прозрачными. — Отпусти меня, — потребовал он, пытаясь освободиться. Бесполезно. Словно его руки погрузили в быстрозастывающий бетон. — Я хочу тебе помочь, — сказала Оссеан. — Не сопротивляйся. Я вытащу нас отсюда. Мирон вспомнил, как после драки с Амели конечности Оссеан гнулись под совершенно немыслимыми углами, какое упрямое, сосредоточенное выражение лица у неё было. И перестал дёргаться. — Овчарка, — сказал Мирон. — Пришла забрать заблудшую овцу… — Думай, что хочешь, — сказала Оссеан. Кроме стальной хватки, она во всём походила на обычную девчонку из хорошей семьи: чистая кожа, розовые пухлые губки, налёт интеллигентности во всём: в поведении, в речи, в выборе одежды… — Где эта тварь? — спросила Оссеан, имея в виду, очевидно, Амели. — А разве ты за мной не следила? — Мирона толкнули в плечо, и он едва удержался на ногах. Вывернутые запястья заныли. — Полагаю, раз ты нашла меня, то и остальное для тебя не будет трудным. — А ведь мы могли бы стать друзьями, — равнодушно произнесла Оссеан. — Ага, — его вновь толкнули, наступили на ногу. — До тех пор, пока тебе не понадобились бы мои мозги. Толпа хлынула в противоположную сторону от водомётов. Первые ряды, не желая оказаться на линии поражения, разворачивались и пытались просочиться назад, в переулок, порождая броуновское движение внутри плотной массы народа. Мирона пихали и толкали со всех сторон. Но хватка на запястьях оставалась неизменной — руки Оссеан не сдвинулись ни на миллиметр. — Ты мне кости переломаешь, — чтобы защититься, он старался прижаться к ней, максимально сократить расстояние — киборга толпа омывала, как Большой Барьерный риф, не в силах даже покачнуть. — Кости срастутся, — равнодушно сказала Оссеан. — Но я не имею права упустить тебя еще раз. Освободив одну руку Мирона, и крепко держа за другую, она потащила его по улице — к счастью, туда, куда двигалась остальная толпа. — Ты скажешь, где прячется эта тварь, я убью её и тогда мы сможем уехать, — добавила Оссеан, мило улыбаясь сквозь белые пряди волос. — Мы расстались, — попытка не пытка, верно? — Я не знаю, куда она поехала. Но в Будапеште Амели больше нет. Оссеан остановилась. Толпа поредела, Мирона хотя бы перестали толкать. Она подошла близко-близко, вплотную, и прижалась носом к его шее. Мирон вздрогнул: нос был холодным, и немного влажным. Как у собаки. — У вас было соитие, — сказала Оссеан глубоко вдохнув. — На тебе её запах, — она вдохнула ещё раз. — Ты не выдашь её по собственной воле. Слишком глубокая привязанность. Феромоны. Но мои хозяева с этим справятся, — она возобновила движение, таща Мирона за собой. — Пара инъекций — и ты начнёшь её ненавидеть, — бросила она на ходу. — Когда увидишь, как она корчится в судорогах от безумной боли, будешь только смеяться. И просить добавки. Мирон попытался вырваться. На миг ему удалось ослабить хватку, он дёрнул рукой изо всех сил, выворачивая суставы, и… почти сумел. Тогда Оссеан перехватила его другой рукой, обняв за талию. Другую положила Мирону на шею сзади. — У меня нет настроения гоняться за тобой еще раз, — прошептала она на ухо. Я проголодалась. И если ты попытаешься сбежать… Пальцы её сжались на сонной артерии, у Мирона потемнело в глазах. В центре района Ульев — станция подзарядки дронов, приземистое бетонное сооружение с плоской крышей, утыканной стандартными разъёмами. Внутри был спрятан могучий аккумулятор, защищённый от вандалов шестиметровыми пенобетонными стенами. Сейчас на крыше сидел конвертоплан. Не такой громадный, как тот, что доставил его в Минск, но всё равно внушительный. Угольно-чёрная гондола напоминала тельце смертоносной осы, «уши» с винтами, выдвигаясь высоко вверх, походили на турели артиллерийской установки. Подхватив Мирона подмышки, Оссеан присела, и одним прыжком заскочила на крышу — только каблуки шаркнули по мостовой. Запихав его внутрь, киборг обошла кабину и уселась на место пилота. Турбины конвертоплана взревели, разгоняя ветер. В салоне было темно. Пахло страхом.