Но когда Верити не смогла пойти и я шлепнулась на диван лицом вниз, слишком стесняясь идти одна, он присел рядом со мной и сказал, что пропустит свою встречу и мы повеселимся вечером вместе. Однако так не вышло. Как только мы прибыли, я принялась общаться с другими владельцами бизнеса, каждый из которых пришел сам по себе. Я чувствовала себя глупо из-за того, что притащила Гарри, – словно шагу не могу ступить без дуэньи, и провела вечер, порхая от группы к группе и почти с ним не разговаривая. Это воспоминание заполняет мне голову, блокируя все остальные мысли – о Морвене, о Роуэне, о том, что я собиралась зайти в туалет лишь на минуту или две, пока не отдышусь. Но теперь мое дыхание превратилось в удушливые всхлипы, и красные пластиковые стенки кабинки словно смыкаются вокруг. Я не знаю, как долго здесь просижу, обхватив руками колени и уткнув в них лицо, чтобы никто не услышал мои отчаянные рыдания, от которых трясутся бедра. Однако голос Морвены выводит меня из этого состояния. – Где вы, черт возьми? – Она стучит во все кабинки, и я слышу ответные вопли: «Эй, это не я!» и «Пошла вон!» Когда она добирается до моей двери, я задерживаю дыхание. – Я вижу ваши ужасные туфли, Кэйтлин! Я знаю, что вы здесь! Я медленно открываю дверь. Она выдает гневную тираду, и брызги ее слюны летят мне на лицо, когда я встаю напротив нее. – Я его ненавижу! Кто этот грубый, бесцеремонный говнюк, которого вы мне подсунули? Я знаю, что мне нужно сказать. Следует уговорить ее остаться и пояснить, что его вопросы о доходах – это не так уж плохо, но я не могу собраться с силами. Я просто смотрю на нее и пожимаю плечами, выпутывая остатки своих настоящих волос из резинки, которой они перехвачены сзади. – Ничего не хотите мне сказать? – напирает Морвена. – Объясните, за что я плачу вам столько денег! Она ничего мне не платит. Эйд отказалась от гонорара, в надежде, что потом она о нас напишет. Однако я по-прежнему молчу. Я просто хочу выбраться из туалета, сбежать от всех этих воспоминаний, которые накатывают на меня удушливой волной. Мне нужно сбежать от мыслей о Джулии, о Гарри, о ссоре с Верити. Все мои запоздалые сожаления разом вернулись и теперь кружатся в голове и терзают меня. И все, что я могу сделать, – это коротко и быстро выпалить: – Тогда уходите. – Уходить? – Морвена упирает одну руку в бок и произносит медленно, словно беседует с малым ребенком: – Что за дурацкая идея? Я не могу позволить этому человеку и дальше ходить на свидания, разговаривая с женщинами так, будто они его игрушки. Я – Морвена Стар! – Я не… – Мой голос звучит очень тихо. – Я не понимаю, чего вы от меня хотите. – Я хочу, чтобы вы сделали свою работу, пошли туда и объяснили ему, почему он не заслуживает такой женщины, как я! И не важно, что он так хорошо выглядит! – Но… но… – Я ничего не могу произнести. У меня нет способа спасти это свидание так, как я делала много раз раньше. Морвена разворачивается на каблуках, позволяя двери кабинки снова закрыться, и говорит напоследок: – Если хочешь сделать что-то хорошо – сделай это сам! Я хочу рухнуть на пол, сползти по стене, закрыв лицо руками. Но я слышу через дверь крики, затем грохот металлического подноса, падающего на пол. Голос Бобби: «А теперь, может быть, все успокоятся?» И понимаю, что не могу оставить его одного со всем этим разбираться. Я делаю глубокий вдох, открываю дверь и выхожу обратно в ресторан, и Морвена тут же оборачивается ко мне, стоя у столика с пустым бокалом в руке. Роуэн весь облит вином, красные капли стекают по его волосам и щекам. Он по-прежнему сидит. – Вы!.. – кричит Морвена, тыча в меня пальцем, и все вокруг оборачиваются, чтобы посмотреть. Я знаю, что вокруг глаз у меня круги от расплывшейся туши, которые я размазала еще сильней, когда вытирала слезы кулаками. – Вы должны были знать это! Она решительно ко мне шагает. Роуэн уже встал, и посетители больше на него не глядят. Он быстро хватает пальто, слегка качает головой и выскальзывает за дверь. – Знать что? – не понимаю я. Бобби стоит рядом со мной плечом к плечу, надежный и сильный. – Этот человек – проходимец! Он горди-и-и-и-ится тем, что обманывает невинных, скорбящих людей, у которых нет ни единого лишнего пенни! Я в замешательстве. Я все еще не могу избавиться от терзающих меня воспоминаний. – Что вы имеете в виду? – Его. Ясновидческий. Бизнес. Он делает на этом деньги, хотя даже не имеет никакого дара. Он только что мне признался! И надеялся, что я такая же! Что мой, как он выразился, «кристалл дерьма» – просто ради того, чтобы выделиться в «Инстаграме»! Понарошку! – Но… но… – Я думаю о том, как он узнал о том, что будет завтра. Как он все обо мне понял, просто взглянув на меня. – Никаких «но», Кэйтлин, вы должны были знать! Если у вас есть хоть капля профессиональной гордости в вашем фальшивом занятии, вы должны знать такое… – Да ладно, бросьте, – вмешивается Бобби. – Я понимаю, что вы расстроены, но Кэйтлин и правда ничего не знала, верно, Кэйт? Я не знала, конечно же, не знала. Но я не могу найти нужных слов, хотя обычно находила. Морвена начинает кричать: – Я вам доверилась! Я вам доверилась! Я лишь качаю головой и смотрю в пол. – Вы не собираетесь ничего отвечать? Вы жалкая. Ваш бизнес – жалкое зрелище. И поверьте, Кэйтлин, – я собираюсь всех поставить об этом в известность. Я вас уничтожу! И с этими словами она решительным шагом направляется к двери. Глава 15 Морвену провожает официант, так что хлопнуть дверью она не может. Но все равно, пока я наблюдаю за ее уходом, меня не покидает ощущение, что от ее гнева трясутся стены и качается пол. Бобби усаживает меня на стул и дает кому-то знак принести попить, и сперва мне вручают стакан воды, а затем чашку чая, в которую он доливает щедрую порцию бренди. Я сознаю, что мне трудно даже как следует ухватиться за чашку – так сильно дрожат руки. – Бобби, я… – Я гляжу на него снизу вверх. Он возвышается надо мной, крепко сжимая спинку стула. Остальные посетители снова смотрят в свои тарелки с пастой, но перешептывания: «Что это, черт возьми, сейчас такое было?» – носятся в воздухе. – Ш-ш-ш, Кэйтлин, ты же не знала. – Не знала, клянусь! – произношу я, однако на самом деле не уверена в своих словах. – Хотя он и выглядел жутковато, я заметила это лишь в тот момент, когда он вошел, – говорю я часть правды. Не желаю рассказывать Бобби о столкновении с Роуэном на улице. Оно все глубже тонет в моей памяти, и хочется думать, что его не было вообще. – Было такое, – кивает Бобби, – что-то очень смущающее в таком с виду симпатичном мужчине. Но все равно… – Он сжимает мое плечо. – Ей не было никакой нужды так реагировать. Королева драмы, честное слово! У меня вырывается сдавленный смешок. Бобби сам – один из величайших королей драмы, которых я знаю. Я видела, как он приветствовал новых посетителей песней, а минуту спустя сбежал через заднюю дверь, потому что никак не мог найти терку для сыра. Я отпиваю глоток чая, вдыхая сильный аромат бренди и позволяя ему успокоить нервы. – Мне нужно пойти домой, переварить все это, – говорю я Бобби. – Надеюсь, это не испортит репутацию ресторана. Он беспечно обводит зал рукой: – Не волнуйся, они все наслаждались шоу – надо же им о чем-то поговорить. Женщина поблизости слышит это и улыбается, пока глотает спагетти. – Но ты все еще слегка в шоке. Может, позвонить твоему мужу? Сказать ему, чтобы забрал тебя? Я отрицательно качаю головой: – Он не водит машину. – Однако мысль о Гарри, заезжающем за мной на велосипеде и говорящем: «Запрыгивай на багажник!» – вызывает у меня улыбку. – Ладно, тогда я вызову тебе такси. Подожди секунду. Черное такси приезжает быстро, и Бобби помогает мне усесться в салон вместе с куском бананового пирога в пластиковом контейнере. Музыка и свет уличных фонарей как будто омывают меня, пока я не оказываюсь возле своей двери. Весь дом погружен в темноту. Я бреду по коридору, включая свет там и сям. Кот вьется вокруг моих ног, мяукая в ожидании еды, которую я машинально ему накладываю. Я плюхаюсь на диван, открываю телефон: я отмечена в видео Морвены. Она дома, сидит у окна, засохшее растение в кадр не попало. И она, очевидно, обновила макияж – ее кожа безупречна, если не считать нарочито размазанной туши под левым глазом. «Мои дорогие Рубины и Сапфиры! – говорит она, и ее голос звучит медленно, как у королевы, произносящей речь. – Сегодня со мной случилось нечто по-настоящему ужасное, и я не хотела говорить вам это, чтобы не казалось, будто я пытаюсь давить на жалость и вызывать негатив. Но я также не могу допустить, чтобы кто-то еще попался на ее ложь. Вы меня знаете, я всегда стремлюсь окружать себя только подлинным». На этом я выключаю видео, потому что нет смысла слушать остальное. Я знаю, что случилось, и все в ресторане знают, что случилось, и теперь восемь миллионов ее подписчиков тоже знают. И это даже не худшее, что есть теперь в Интернете. Я захожу на страницу Джулии. И конечно же, оттуда мне улыбается Гарри – на фоне зеленых калифорнийских холмов. Он в черных шортах и синей футболке. Джулия в сливовом велокостюме из лайкры, облегающем все в нужных местах, – она похожа на Дженнифер Лоуренс в фильме «Люди Икс». Та подпись к фото, которую Эйд зачитала ранее, – здесь же, и штук восемь комментариев, большинство тоже с сердечками или смайликами, изображающими велосипедистов. Я смотрю на это фото, небо позади Гарри ясное и синее. Он выглядит идеально. Вместе они выглядят идеально. Я оглядываюсь вокруг, на дом, который мы вместе построили. Здесь осталось лишь несколько его вещей – три кактуса в серых горшках на книжных полках, где живут теперь только мои книги, и карманная фляжка, которую ему подарили на двадцать первый день рождения, – единственные следы его пребывания в гостиной. В коридоре почти неношеная непромокаемая куртка безвольно, безжизненно висит на крючке. Его спортивная одежда упакована и отправлена. Телефон все еще у меня в руке, и он постоянно жужжит – вероятно, это комментарии и сообщения от поклонников Морвены. Я швыряю его с размаху в белую стену. Он отлетает и с грохотом падает на пол в коридоре, в том месте, где должен стоять велосипед Гарри. И я понимаю, что кричу в это пустое пространство. – Какого хрена тебя здесь нет? – ору я, не беспокоясь, что кто-нибудь может услышать. Я продолжаю орать, выкрикивая всякое снова и снова, пока не надрываю голос. Вся яростная энергия, скопившаяся во мне, высвобождается, и я наконец могу рухнуть, скользя по стене, на жесткий деревянный пол. Я просыпаюсь с ощущением, что меня обволакивает густой, темный туман. Я смогла добраться до кровати – и теперь лежу на хрустящих белых простынях. Этот туман как будто удерживает меня на месте, хрипит и предупреждает: будет плохой день. Я пытаюсь оттолкнуть эту тьму, убеждаю себя, что сегодня ничего важного нет, это просто очередной день, один из трехсот шестидесяти пяти в году. И что в настоящий момент есть дела, с которыми надо разобраться прямо сейчас, которые невозможно отложить. Я стараюсь сосредоточиться на них, и они всплывают в памяти яркими вспышками: лицо Морвены, некрасиво искаженное от злости, когда она кричала, что разрушит мою карьеру. Что она уничтожит меня. Остальные посетители в ресторане, оглядывающиеся на нас и перешептывающиеся. Взгляд Роуэна напоследок, перед тем, как он выскочил за дверь. Мне нужно добраться до офиса и разобраться с этим. Или остаться здесь, и пускай Эйд разбирается? Она, возможно, сейчас не совсем во мне уверена, и может, даже готовится к увольнению – но Эйд не может оставить без внимания кризис. Она ведь специалист по преодолению пиар-катастроф. Я выползаю из кровати, будто сталкивая с себя груду кирпичей, а не кучу подушек, которыми обложилась. Я не утруждаюсь ни принятием душа, ни расчесыванием волос, а просто влезаю в джинсы и нестираный джемпер, снова стягиваю свои кудри в «конский хвост» и запихиваю под вязаную шапку. На улице так холодно, что изо рта идет белый пар. Воздух кажется плотным и режет кожу, словно кинжалами. Я хочу сорвать всю одежду, и пусть ледяной воздух меня наказывает. Знакомые лавочники кивают: «Привет, морозно сегодня, правда?» – будто это просто какой-то обычный день. Я опускаю голову и приветствую их взмахом руки, отказываясь смотреть им в глаза. Когда я дохожу до офиса, то обнаруживаю, что дверь открыта и в ней торчит маленькая записка: «Я впустила вашу гостью, она выглядела очень печально» – с пририсованным в конце смайликом. Помещение сильно пахнет отбеливателем, поверхности блестят; должно быть, сегодня тот день, когда приходит наша уборщица. Свет не горит, и все, что я вижу, – силуэт женщины, ожидающей на диване. Я щелкаю выключателем и понимаю, что передо мной – свернувшись в комочек, с заплаканным красным лицом – Морвена Стар. Она поднимает голову и смотрит на меня. А затем ударяется в слезы. Вчерашняя Морвена, тыкавшая в меня своими длинными ногтями, исчезла. Ее волнистые волосы завязаны на голове в неаккуратный пучок. Вчера они бушевали вокруг ее лица, как змеи Медузы Горгоны. Я потрясена тем, как молодо она выглядит, как уязвимо. Ее кожа молочно-белая, гладкая, щеки по-детски округлые. Ее нижняя губа дрожит. – Я вам доверилась, – говорит она. Эту фразу она выкрикнула вчера несколько раз, но сегодня она звучит хрипло, почти как шепот. У меня не было времени собраться с мыслями. Я лишь отправила сообщение Эйд, которая его еще не видела. Она нужна мне тут. Я посылаю ей еще одно сообщение. Затем засовываю телефон в карман и пытаюсь изобразить сочувствующую улыбку. – Просто поставила на беззвучный режим! – поясняю я, подтягиваю пуфик поближе к ней и взгромождаюсь на него, не совсем поместившись одной ягодицей. – Морвена, я все могу объяснить. – Это был худший вечер в моей жизни. Что вы можете объяснить? – Шепот исчез, и на смену ему пришло избалованное повизгивание. Я сглатываю. Мне трудно просто сказать: «Ради всего святого, это было лишь одно неудачное свидание. Оно вообще не заслуживает такой театральности». В конце концов, такое случалось с каждым. И со мной, конечно же, пока я не повстречала Гарри. Я приходила домой, чувствуя себя куском дерьма, а затем видела Верити на диване, с бутылкой вина наготове, и мы над этим смеялись. И это свидание превращалось из ужасного вечера в забавную историю; во что-то бесценное, способное впоследствии пригодиться, чтобы утешить кого-то просто с помощью фразы: «Не может быть, чтобы все оказалось так плохо, как в тот раз, когда я…»