* * * Приказ на отправку обучаемых пришел внезапно. Но, само собой, никто из постоянного состава учебной части этому не огорчился. Раньше сбросят — дольше отдохнут. С раннего утра в части бурлила неостановимая суета: рядовых согнали на плац и построили в ожидании прихода транспорта. Ждать, контролируя это стадо психов, было тем еще развлечением. Когда же пришел спецтранспорт, началась погрузка с регулярным пресечением бедлама и провокаций. Наконец, последний автобус выехал с территории, ворота закрылись и личный состав выдохнул с облегчением. Капитан Брюс Левандовски со вкусом потянулся, оглядывая подчиненных. Лейтенанты в стороне уже обсуждали планы на вечер. Сержантов Левандовски не видел, но знал, что и они расслабились. Наверняка затевают попойку. Ну а ему — командиру — самое время исчезнуть с базы, чтобы не мешать коллективу оттягиваться. Однако прежде… Брюс неторопливо направился в медблок. Когда капитан вошел, Дженис как раз заканчивала отправку резервной копии медархива нынешней партии патов на вечный накопитель. Аккуратная какая. Не хочет лажать. Услышав щелчок замка на двери, новенькая подскочила с места, быстро поправила форму, после чего спросила с недоумением: — Сэр? Брюс неторопливо обошел стол, плюхнулся в ее кресло и лениво сказал: — Все в порядке. Зашел проверить. Патов отправили, надо поглядеть, что тут и как у тебя. — Все хорошо, спасибо, — торопливо сказала она. Капитан лениво полистал открытые в голокубе документы. Всё было нормально — только рабочие файлы, ничего лишнего. Дженис почтительно стояла напротив. Умница какая, он ее хоть и потрахивал, однако субординация есть субординация. — В общем, пока можно и нужно расслабиться, — сказал Брюс, теряя интерес к голокубу и многозначительно глядя на подчиненную. Соображала она, конечно, медленно. Несколько секунд смотрела, видимо, ожидая продолжения реплики. Пришлось ей помочь, капитан взглядом показал вниз. Дженис явно опешила, однако собеседник доброжелательно кивнул и устроился поудобнее. Женщина помялась, но потом все же опустилась на колени и взялась расстегивать на руководителе ремень… Надо сказать, умения у нее были так себе. Пришлось Брюсу брать подчиненную за собранные в хвост волосы и задавать удобный темп. Впрочем, это дольно быстро ему наскучило, и капитан перегнул Дженис через стол, жалея, что форма подразделения не предполагает для сотрудниц юбок. Но ничего, справился и так. Затем Левандовски плюхнулся обратно в кресло, удовлетворенно потянулся и сказал еще не выпрямившейся женщине: — Ладно, кофе неси. Принесешь — узнаешь хорошую новость. Дженис подтянула штаны, однако некоторое время еще повозилась, приводя в порядок одежду. — Мне без сахара, — лениво бросил ей в спину капитан. Подчиненная кивнула, а Левандовски смотрел вслед и думал, что вот бывают же бабы совсем без огонька. Ни умений, ни задора. Даже позабавиться от души нельзя — хоть и штрафница, но из особого списка профессий, опять же должность… Ладно, пару раз спустил и хватит. Надо под зама ее подложить. Только сперва придумать, как сделать так, чтобы оставить мисс… мисс… Кэп глянул учетную запись в голокубе: «Таттл». Да, как сделать так, чтобы мисс Таттл не пришло в голову шальной мысли копать под руководителя, пусть лучше постукивает ему на зама. Это куда полезнее. Для начала надо, наверное, замазать ее в чем-то… а ради этого придется подождать, пока не привезут новых обучаемых. И уж тогда подстроить какой-нибудь несчастный случай, после чего не составит труда убедить подчиненную его скрыть. И все, деваться докторице будет некуда — и так штрафница, да еще с новым нарушением закона. Если вскроется, окажется уже не на теплом месте врача, а в развлекалке для рядовых. Дверь открылась, в бокс вошла Дженис с двумя стаканчиками кофе из автомата. Капитан смотрел, как она приближается, и приветливо улыбался. — В общем, ты появилась у нас в удачное время, — сказал он, отпивая глоток. — Сегодня сбросили контингент, новый привезут нескоро. — Они правда такие, как?.. — Дженис кивнула на рабочий голокуб. — Еще хуже, — усмехнулся Левандовски. — Ничего, справишься. Поступают они малыми партиями, личный состав у нас опытный. В общем, я к чему. Сержанты устраивают вечеринку, я сваливаю, чтоб им не мешать. А тебе выход в город пока закрыт. Она напряглась. Хорошо, что боится. Тем сильнее будет за него цепляться. Поэтому капитан, выдержав небольшую паузу, сделал еще пару глотков кофе и неспешно продолжил: — Если хочешь, иди на вечеринку, — Дженис посмотрела испуганно, но Брюс ее успокоил. — Ты — моя женщина, никто не тронет. Так что общайся, знакомься с коллегами. У нас оно полезно. Левандовски поднялся, поправил форму и, оставив на столе недопитый кофе, вышел. Ну, всё, теперь — отдых. * * * Первым ушел страх. Стало спокойно-спокойно, будто и не было этой дикой истории, страшного палача, требующего говорить или молчать, идиотского требования сдать дурацкий био-образец и пакета, раз за разом оказывающегося на голове и превращающего воздух в роскошь — такую близкую, но такую недостижимую… Затем мир начало заполнять мягкое сияние, доброе и чистое, скрывающее за собой реальность. Дейв даже не заметил, как с него сняли наручники. Широкие, мягкие, надежные наручники из интим-магазина, специально сконструированные, чтобы не оставалось следов… Джеллика так их и не примерила. Обидно. Дейв улыбался, покачиваясь из стороны в сторону. Что ему вернули во внутренний карман комм, он тоже не почувствовал, как и то, что жуткий незнакомец мазнул его пальцем по сканеру отпечатка своего коммуникатора, заверяя документ для «Надежного образца» биометрической подписью. Не заметил, как указательный палец его правой руки смочили о десну, а затем окунули в голубые кристаллы. Ничего не заметил — так хорошо и спокойно ему было. Но потом доброе нежное сияние стало ярче. И еще ярче, и еще… Реальность исчезла. Остался только ослепительный ликующий свет, идущий изнури самой его сущности, свет, который изливался через кожу, через плотно сомкнутые веки, через мышцы и кости. Невыносимо-белый жгучий свет. Дейв заорал от ужаса, но не услышал собственного голоса, потому что свет прожигал ему гортань и голосовые связки, язык и нёбо, губы, десны, трахею, легкие… Тогда Дейв вскочил и побежал. Он бежал и бежал, кричал и не слышал крика, ударялся о стены, падал, вскакивал, снова ударялся и кричал-кричал-кричал. Он так и бился в пустой комнате, ошалев от боли и ужаса, перестав осознавать себя и окружающий мир, забыв обо всем, кроме жгучего сияния, льющегося изо всех пор… Он не понял, когда умолк — не мог больше орать, только открывал беззвучно рот. Не понял, что разбился в кровь, не понял, что упал, не понял, что перестал двигаться. Осталась лишь нестерпимая боль, а Дейву по-прежнему казалось, будто он несется прочь, надеясь обогнать ее, опередить. Но боль была рядом. Была в нем. Была частью него. Была им самим. Он не понимал, что наркотик уже перекрыл двигательные импульсы в нервах, оставив лишь судорожные подергивания в конечностях — предсмертную агонию. Сияние внутри становилось всё ярче, всё злее. Он сам стал СИЯНИЕМ. Сиянием, которое выжигало рассудок. Существо, некогда бывшее Дейвом Парсоном, уже не помнило ни своего имени, ни даже того, что оно было когда-то человеком. Остался лишь оголенный комок нервов, заходящийся от боли. А потом эта боль поглотила то, что еще жило, уничтожая его навсегда. * * * Джеллика смирилась с тем, что Джек ее обманул, поэтому, когда мистер Парсон возник в дверном проеме с саквояжем в руках, приготовилась умереть. План созрел мгновенно. Простой и действенный план: прыгнуть в окно, в этот мутный канал, нырнуть до самого дна, открыть рот и сделать вдох. Вряд ли чистюля Дейв кинется следом… Но в ту секунду, когда она уже собиралась подняться на ноги, мистер Парсон упал. Джеку даже не пришлось особо стараться, он возник за спиной Дейва, как-то его обхватил — и тот рухнул, словно подкошенный. Джеллика оцепенела, а Джек продолжил действовать быстро и хладнокровно. Человека, который столько лет держал Джеллику в страхе, за считанные секунды свалили, связали и обыскали, словно он был… манекеном. Мисс Тарукай зажмурилась, готовясь. Теперь, наверное, ее очередь? Но вместо этого услышала спокойное: — Ничего не бойся. Как тебя зовут, кстати? — Дже…джеллика, — пролепетала она, с трудом подчиняя себе голос. — Главное, не мешай мне, Джеллика. — Не буду. Сердце колотилось часто-часто. Мистер Парсон зашевелился, и Джеллике захотелось орать от ужаса. Она понимала, что Джек его сковал, понимала, что Джек, наверное, сильнее, но ведь мистер Парсон, он же… сотрудник! Сейчас он скажет что-нибудь, и они договорятся или… или еще что-то случится! Ее опасения оправдались. Дейв, едва очнувшись, сразу предложил Джеку деньги. Горничная привычно сжалась. У мистера Парсона МНОГО денег!!! Сейчас Джек согласится и… Но Джек вместо того, чтобы разговаривать, молча надел на голову мистеру Парсону пакет. Обычный полиэтиленовый пакет с логотипом супермаркета. Происходящее было похоже на… девушка не знала, с чем сравнить. Ее дурной сон тянулся уже второй год, но случившееся сегодня не укладывалось в понятие кошмара. Было страшно, очень-очень страшно, но впервые больно делали не ей. Впервые больно делали тому, кто ее прежде мучил. Наверное, следовало восторжествовать. Или, может, пожалеть? Но она оказалась не способна ни на то, ни на другое, лишь равнодушно наблюдала за происходящим. Ее мучитель страдал! Но Джеллика не испытывала радости. Она помнила, каково это, когда тебя душат пакетом. Помнила, как пластик вжимается в лицо, закрывая нос и рот, когда ты пытаешься втянуть несуществующий воздух. Помнила, как горят легкие, как темнеет в глазах, как хочется разорвать руками горло, чтобы сделать вдох. А руки связаны. Только вот мистера Парсона просто душили. Даже не били при этом, как любил он сам. Джеллика старалась не шевелиться, лишь смотрела завороженно, как ее недавний кошмар, человек, который казался ей почти неуязвимым, который мог делать с ней все, что угодно, трясется от ужаса и жалко корчится. Джек говорил, словно автомат, голосом, лишенным эмоций. Вопрос, ответ. Вопрос, пакет. Вопрос, ответ… Он не испытывал удовольствия от происходящего, просто делал свое дело. Совершенно равнодушно. А потом он сказал про отключалку, и Джеллику снова заколотил ужас. Она съежилась в своем углу, прижав к груди судорожно стиснутые кулаки. Отключалка — это же… Но вместо того, чтобы заснуть, мистер Парсон сперва глупо захихикал, а потом начал орать и метаться. Он колотился с разбегу об стены, разбил в кровь лицо и голову, испачкал костюм и рубашку, орал, выл, катался по полу, задел и опрокинул саквояж, из которого высыпались инструменты и… Джеллику замутило, она закрыла лицо руками, пытаясь справиться с тошнотой. Если бы не Джек, то всё, что было в саквояже… сегодня… Мистер Парсон продолжал выть и метаться, но в какой-то момент наступил на пластиковый фаллоимитатор, нога поехала по цилиндрическому предмету, и Дейв опрокинулся на спину. Встать он уже не смог — лишь хрипел и слабо дергался. А через несколько секунд Джеллику осторожно взяли за плечи. — Ты в порядке? Идти можешь? — спросил Джек, который еще несколько минут назад технично и умело пытал ее хозяина. — Да, могу! Она поспешно поднялась на ноги, которые еще были очень-очень слабыми. Джеллика по-прежнему не могла отвести взгляда от мистера Парсона, распростертого посреди комнаты. — Он… на самом деле умер? — На самом деле, — ответил Джек. — А вот ты еще поживешь. Не смотри на… Джеллика мягко высвободилась, подошла к неподвижному телу, опустилась на колени и осторожно коснулась руками запястья, на котором опять запищали чудом уцелевшие часы. В этот раз девушка не вздрогнула. Несколько секунд она внимательно прислушивалась к пульсу. Пульса не было. Только после этого Джеллика подняла глаза на своего спасителя и сказала: — Спасибо, Джек. * * * Девчонка попыталась подняться на ноги, но не смогла, пошатнулась. Рекс еле успел подхватить ее и усадить обратно на обломок пенопласта: — Отдохни пока. Осталось немного. Да, еще. Только не пугайся, так надо. С этими словами он рванул белоснежный воротник плотного платья. Пуговицы с веселым щелканьем запрыгали по полу. Джеллика сжалась, вытаращив на Рекса полные ужаса глазищи. — Всё, всё! — он успокаивающе вскинул ладони. Лишь через несколько долгих секунд девушка поняла, что ей не собираются делать ничего плохого.