Потом услышала шёлковый шелест, с которым Арон поднялся на ноги. – Я был неправ. Таша не ответила. Знала: он продолжит и так. – Победитель – не ты. Он. Он действительно добился, чего хотел… того, что обещал мне вечность назад. – Фортэнья снова зашелестела, когда амадэй склонился над ней. – Он вернул мне тебя – и отнял. …и в этом не виноват никто, кроме тебя самого. Произнести это вслух она не решилась. Но со Зрящим в этом не было нужды. – Да. Никто. – Арон дотронулся до её лба сухими губами. – Прощай. Если когда-нибудь я буду нужен тебе, позови. Думаю, он не запретит мне прийти. Это ведь будет… интересно. Вот сейчас: открыть глаза, схватить его за руку и удержать. Того, кто сражался, убивал и побеждал смерть – ради неё. Того, кто любил её, или не её, а ту, кого видел в ней; того, кого она любила, – или ей казалось, что любила, не важно… Но это было важно. И поэтому Таша так и не открыла глаза. Тихий стук двери оповестил её о том, что всё кончено. Только тогда Таша позволила себе посмотреть вверх: чувствуя, как слёзы жгут щёки, ощущая на месте сердца такую холодную и чужеродную пустоту, словно стилас Лиара всё ещё был в её груди. И уже знала, что за смерть от этого клинка – вторую свою смерть – она заплатила крыльями. * * * За время его отсутствия в кабинете ничего не изменилось. Пустынную келью тьмы и одиночества неверно освещало каминное пламя, на столике подле свечи темнела пыльная бутыль. Оранжевый свет играл в гранях двух пустых бокалов. Он сидел в кресле, наблюдая, как Альдрем методично подбрасывает в огонь щепки. Сплетя ладони, рассеянно вертел большими пальцами – одним вокруг другого. – Хозяин, вы в порядке? – отряхнув руки в перчатках, деликатно спросил слуга. – Я бываю в беспорядке? – Нет. Но с тех пор, как вы вернулись, вы определённо пребываете не в обычном своём порядке. Он посмотрел на пустые бокалы и пламя свечи. – Эти дни дались мне труднее, чем я думал. По крайней мере, вспоминать себя-мальчишку. – Он провёл ладонью над огоньком свечи. – И то, что случилось в конце. Слуга осторожно шагнул к креслу. – Я понимаю, вы преследовали не одну цель, – сказал он. – Но вы никогда не думали, что всё можно сделать… проще? Привести её к вам другим путём? Что она смогла бы полюбить вас – не под маской? …хороший вопрос. Когда-то он часто приходил и в его голову. Когда-то он даже пытался забыть о долге: один раз, на короткое время наполнивший сердце светом и теплом. Один проклятый раз, сделавший пустоту в этом сердце темнее и страшнее прежней. То, чем их история закончилась тогда, помогло ему окончательно усвоить простую истину, о которую разбивались все вопросы. – Тот, кого она могла бы полюбить, тоже маска. Истинный я – Палач, чудовище из сказок, как верно сказала моя сестра. Чудовище, у которого нет права быть счастливым… людским счастьем, по крайней мере. – Он сжал ладонь, поймав кончик пламени между пальцев: огонь жёг его кожу, не сжигая. – Она не заслужила жизни с существом, которое создали, чтобы его брат не пачкал руки кровью. А я не смог бы ей лгать. Только не ей. И я сам отрезал другие пути… Раньше, чем узнал истину, но сделанного не воротишь. – Он коснулся горящего фитиля: огонь был гладким, он струился по пальцам, как яркая вода. – Когда простые пути испробованы или опостылели, остаются сложные. Ему давно не было так больно, как когда он услышал это «я люблю тебя». Которого ждал, ведь прежде их история всегда заканчивалась одним и тем же, – и на которое всё равно не рассчитывал. Которое напомнило обо всём, что следовало за этим прежде. Возможно, для них обоих было бы милосерднее, если бы он убил её до рождения; или в момент, когда снова узнал её, когда осознал, кто улыбается по ту сторону зеркала – почти ему… …«о том, как он убивал ту, кого больше всех на свете хотел бы спасти». Кто бы ни говорил тогда устами девчонки-менестреля, у него отличное чувство юмора. Ведь об этом как раз не поют в песнях. Там поют о том, что он сделал после; поют о славной победе великого воина, которого не сломила даже трагическая гибель любимой. Его всегда забавляло, как же мало знали все, кто сложил эти самые песни. Если бы певцы знали правду, думается, у них бы резко пропал голос. Он усмехнулся. Огонёк дрогнул, тронутый его дыханием. Это когда-то предпочёл Арон?.. Цепляться за свою любовь и свою боль, понимая, что одно от другого неотделимо: предпочитая смотреть, как умирают, страдают и предают его те, кого он любил, но не забывать то единственное, что у него не могли отнять ни меч, ни магия… Эгоист. Впрочем, если бы брат переступил черту, делавшую их игры такими интересными, пришлось бы убить его в тот же момент. Ещё одного чудовища Аллигран не вынесет. Огонь погас, когда он сжал фитиль между пальцев. Погас моментально, беззвучно, тая белым дымком, взлетавшим куда-то кверху. Это ведь так легко – убивать. …чувства мешают. Тем более Палачам. Невозможно умирать вместе со всеми, кого убиваешь. Невозможно слышать крики и слёзы тех, кто любил их. Он редко делал исключения из этого правила: хватило бы пальцев двух рук, чтобы пересчитать всех, к кому он по-настоящему привязывался за своё бытие амадэем. Чья потеря вызвала бы у него неподдельную печаль, а не сожаление от потери ценной фигуры. И пятеро из них были другими амадэями. Исключения делались лишь для тех, кто сам по себе был исключением. Но ему было жаль этого колдуна. Пешку. Ничто. Он не мог спасти его, не мог сорвать маску раньше времени; но когда он слышал его последние слова, видел, как она беззвучно кричит потом… – В таком случае, – слуга с поклоном отступил, – напомню, что вас ждут внизу через пятнадцать моментов. Он повёл рукой, и на фитиле, вспыхнув, вытянулся ровный и светлый огонь. …убивать легко. Как и умирать, впрочем. Но вернуться к жизни, если подумать, тоже не слишком сложно. Останется только убедить в этом её. – Ты прав. Довольно лирики на сегодня. – Он встал. – Настало время дел насущных. – Финал? – печально спросил Альдрем. – Да, – сказал он. – Игра подошла к концу. * * * – И все эти дни ты просто спал? – спросила Таша, глядя на кудрявую макушку Джеми с невыразимой нежностью, пока они вместе спускались по белой лестнице Альденвейтса. Мальчишка, хлюпнув носом, бесцеремонно вытер рукавом сперва мокрую складку над губой, потом – глаза, всё ещё влажные и красные после долгих рыданий. Для этого ему пришлось на миг высвободить левую руку из железной хватки Лив; освобождать правую – на неё опиралась Таша, пока не слишком окрепшая для самостоятельного передвижения, – он не решился. Их с Джеми радостную встречу быстро омрачил разговор о гибели Найджа. И если Алексас не привык показывать свою слабость хоть кому-то, младший Сэмпер доверял Таше достаточно, чтобы расплакаться прямо при ней. Таша, впрочем, тоже не видела смысла сдерживаться. Только вот слёз к тому моменту у неё уже почти не осталось. – Во всяком случае, ничего, кроме кошмаров, я не помню. – Кудри мальчишки топорщились со свойственной одному лишь Джеми несуразностью. Эта несуразность сейчас казалась Таше милее всего на свете – за исключением разве что тёмных глазёнок Лив, восторженно оглядывавшей королевский дворец. – Просто стою я в гостиничных апартаментах, собираюсь чай попить, и – раз! Темнота. А потом просыпаюсь… вокруг поле битвы, рядом ты, а поодаль Арон, Лив, Мастера – и дракон. Здорово, да? Мне-то казалось, я на пару часов отключился, не больше. – И как ты могла поверить, что Джеми умер, не понимаю? – фыркнула Лив. Она прыгала через ступеньку, смиренно дожидаясь на каждой, пока старшие последуют за ней. – Разве может он просто так взять и умереть? Перед Ташиными глазами на миг засияли зеркальные осколки над звёздным камнем. – Нет, – ответила девушка, надеясь, что сестра не заметит, как дрожит её голос и колени подкашивает воспоминание о последнем мгновении, когда она видела Найджа. – Не может. Королевский дворец, бесконечно воспеваемый в книгах и песнях, поражал воображение безупречной белизной. Он казался выточенным из снега и кости; стыки между совершенно обточенными камнями стен едва угадывались, создавая впечатление сплошного монолита – такое можно было сотворить только волшебством. Тем эффектнее смотрелись редкие витражи и гобелены, встречавшиеся ровно с той частотой, чтобы внести капельку яркости, но не порушить цельной картины. Мебель наверняка за века меняли не раз, но неизменно оставляли светлой, чтобы не портить созданное Ликбером чудо. Мраморные лестницы не застилали ковровыми дорожками: белую даже зачарованные щётки не спасли бы, а любой другой цвет смотрелся бы здесь лишним. Даже придворные, встречавшиеся их троице (с Алексасом в качестве наблюдателя), казались тут чужими – так и тянуло посоветовать им стянуть цветные наряды и вырядиться во что-нибудь обесцвеченное. Больше всего Таше сейчас хотелось вернуться в свою комнату, забыться и заснуть. Но она всё же облачилась в подобающее случаю платье, нашедшееся в подаренном Норманами чемодане (его доставили из арпагенской гостиницы загодя), и побрела на суд. Девушка даже от услуг горничных отказалась: в данный момент она могла вынести присутствие лишь трёх людей на этом свете, и эти три человека – в двух телах – сейчас шли рядом с ней. – Но как ты не заметила подмены? – Это заставило Джеми хмуриться ещё пуще. – Это же очевидно, разве нет? – Не так очевидно, как ты думаешь… Толком мальчишкам никто ничего объяснить не удосужился. К тому же все дни, минувшие с их пробуждения перед замком Зельды, братья Сэмперы вынуждены были старательно скрывать от окружающих Двоедушие. Хорошо хоть, блок Арона охранил их сознание от Мастеров. За два часа, прошедшие с момента их встречи, Таша не нашла в себе смелости сказать своим рыцарям, что Герланд знал об обмене телами. Что наверняка их опекун и был тем, кто провёл подготовку к ритуалу. Понять бы ещё, как альв связан с Лиаром… Неужели теперь придётся играть ещё и против него? А ещё нужно открыть братьям правду про всё это безумие с перерождениями… И решить, где им с Лив теперь жить, и Принца забрать из Фар-Лойла, и угадать, под чьей же маской всё-таки Лиар прячется обычно, и… Нет. Не думать об этом. Сейчас – суд над Норманами. Остальное подождёт. – Как суд закончится, я вас с Кесом познакомлю. И с Верми. Они хорошие, – сказала Лив убеждённо. – С Вермиллионом мы уже знакомы. Так что в твоём драконе тоже нисколько не сомневаюсь. – Таша провела ладонью по тёмной макушке. – Кто бы мог подумать: моя сестрёнка – драконья избранница… – А суд вообще долго будет? – Ещё бы он длился долго. И так-то чистая формальность, – буркнул Джеми, глядя на белые ступеньки, убегавшие вниз к стрельчатой арке, обозначавшей начало дворцового коридора. Он видел эти ступеньки впервые (в сознательном возрасте, во всяком случае), но Таша гадала, помнит ли их Алексас – залитыми кровью. – Могли бы уже сегодня Кэйрмиль голову отрубить, и дело с концом. И Зельду скорее найти, пока она раны не зализала.