— Дети! Мы вас не звали! — крикнул тогда заместитель директора института, и голос его при этом прозвучал панически. Вадим Павлович был добрым человеком. Детей он любил. Но в таком количестве он их просто испугался. Никто Громцева не слушал, как не слушал и Лазуркина и его свистка, которым бравый солдат пытался воспользоваться. Громцев начал потихоньку пробираться вперёд по стене, цепляясь за притолоки. Вскоре уткнулся очками в афишу, в рисунок — мальчик и девочка, взявшись за руки, идут счастливые. Действуют. По коридорам корпуса неслись, действовали в точности такие же мальчики и девочки, какими изобразил их художник. Совершенно не ученики старших классов, а ученики совершенно младших классов. Художник напутал! Убить его мало! Здесь вот, прямо в коридоре, дверью. Да и комсомольцы хороши, Наташа Сарафанова, комсорг. «Не беспокойтесь, всё в порядке, как вы просили, Вадим Павлович, с огоньком и комсомольским задором». Задор вон у них, которые штурмуют корпус. Да и он хорош: афиша два дня висит в коридоре перед его носом, а он не обратил внимания. А на рисунке что? «Первый раз в первый класс», что-то в этом роде. А где они, восьмые и девятые классы? …Площадь перед институтом была заполнена толпой ребят. Тоненькой, но уверенной струйкой толпа беспрерывно лилась в корпус. Очевидно, так же в древние времена полчища гуннов устремлялись в пролом крепостной стены, сокрушая стражу с копьями, перекидные мосты, алхимиков и звездочётов в колпаках, вечные двигатели и пробирки с философским камнем. Переломный период!.. Возле корпуса притормозил «Москвич» с надписью «Радио». Из «Москвича» выглянул репортёр. — Что случилось, ребята? — В науку записывают! — ответил Гунн, пробегавший мимо. Он доедал на ходу мороженое. Репортёр подумал, вылез из машины, схватил магнитофон и побежал вслед за Гунном в пролом крепостной стены. Профессиональное чутьё подсказало репортёру, что здесь сейчас массы творят историю. В кабинете Громцева собрались все те сотрудники, которым удалось сюда пробиться. Громцев нервно шагал из угла в угол, словно римский центурион, который должен был возглавить битву за независимость. Слышался ребячий крик, топот и свисток вновь ожившего Лазуркина. Бравый солдат со своим взводом пытался ликвидировать пролом в стене. — Вадим Павлович! — сказала Марта Петровна, поправляя смятую причёску. — Не останавливайтесь, пожалуйста, под люстрой. Громцев взглянул на люстру, которая вздрагивала от хода истории, и снова зашагал по комнате. — Произошла элементарная ошибка по вине художника. Он нарисовал не тех ребят — младших, а не старших, — сказал кто-то из сотрудников. — Мы всё объясним этим, малышам, и расстанемся. — А если они не уйдут? — спросила комсорг Наташа. — Афиша есть афиша, — сказал старший научный сотрудник Ионов. — Документ. — Афиша есть афиша, а дети есть дети, — сказала инженер Тамара Владимировна. После водоворота её халат перестал быть чистым и новым. — Летом их увозят на дачи, в пионерские лагеря. Через неделю их не будет. — Верно, — согласился Ионов. Его халат тоже перестал быть чистым и новым. — Надо оттянуть время. Щёлкнул, включился селектор. — С лестницы удалили, — раздался голос Лазуркина. — Теперь удаляем по коридору к вестибюлю! — А как лаборатория Главного Криогена? Отстояли? — спросил Громцев. — Отстояли. — Потери? — Сломана одна дверь, одна тележка, опрокинута банка с клеем… Громцев выключил селектор. — Нужна система, — снова заговорила Тамара Владимировна. — Будем знать их возможности и наши. — Их возможности мы уже знаем, — сказал Громцев. — Сверхпроводимость. — Надо создать среди ребят общественный совет, — предложила Наташа. — Иметь вожаков, старост. Опираться на передовых, сознательных. — Наташа старалась быть серьёзной, но события её веселили и оставаться серьёзной было трудно. Очень хотелось смеяться. В особенности над Лазуркиным и его сообщением о ходе событий. А халат Наташи перестал быть и чистым, и новым, и целым. — Правильно, — поддержал Наташу Ионов. — Сознательных легко высчитать на машине. — Запрограммировать на перфокартах, — уже не выдержала и улыбнулась Наташа. Она ещё вспомнила, что Вадим Павлович хотел показать ребятам стеклодувную. — «Запрограммировать»! — крикнул Громцев. — Вас, извините, надо было запрограммировать, чтобы не писали ерунды в афише! Тайна абсолютного нуля! Больше — меньше! А где чёрным по белому, что приглашаются восьмые и девятые классы? А рисунок? — Да… рисунок… — сказала Тамара Владимировна. — Может, проверим у них отметки? — предложил кто-то из сотрудников. — Отсеем? — Они нас, кажется, отсеют. — Но мы их, кажется, захватили в плен. — А вам не кажется, что они нас захватили в плен? — Кажется, но не хотелось бы. Громцев стоял молчаливый. Проблема, с которой он встретился, была для него неожиданной и непонятной. Он упал с горы и теперь не может определить, где верх, где низ. Так часто бывает во сне. А тут не во сне, а наяву. И что обидно — в самом центре современного города и в самом центре современного века. Какой тут сон! — Вадим Павлович, — сказала Марта Петровна, — вы встали под люстру. Вадим Павлович поглядел на люстру. Но было удивительно тихо — ни топота, ни голосов. И люстра больше не вздрагивала. — Нам, кажется, повезло, — сказал опять кто-то из сотрудников. — Они сели на клей. Громцев включил селектор: — Лазуркин, где ты? — Тут я! — раздался бодрый голос Лазуркина. — Детей вернули на исходные, Вадим Павлович. В вестибюль! — Как они? — Сломан один фанерный ящик, зонтик, опрокинута ваза с цветами. Будете с ними говорить? — Буду. Громцев подошёл к двери, осторожно открыл, выглянул. Потом все двинулись по коридору. Шли молча. Даже Наташа помалкивала, комсомольский вожак: слишком нервно был настроен Вадим Павлович. Заведующий механической мастерской Иван Евтеевич катил по коридору тележку к себе в мастерскую. Тележка была погнута. Стеклодув Николай и его помощница Пунченок снимали с полок различного цвета сосуды и колбы. Митя Нестеров очищал от мусора отверстия вентиляции, проверял исправность климата. В вестибюле стояли ребята. Громцев вышел на балюстраду. Она была построена вверху, между колоннами. Для какой надобности, неизвестно. Может быть, впервые и понадобилась для разговора с массами. — Дорогие дети! — сказал Громцев. — Все мы вас любим, вся наша страна… — А почему не пускают? — раздались голоса. И толпа задвигалась, зароптала, готовая вновь подняться морской волной. Лазуркин начал судорожно оглядываться, искать свой взвод. Кое-кто из сотрудников спрятался за колонны балюстрады: как говорится, не ровён час… Сверхпроводимость! — Где олимпиада? — Когда фокусы будут? Это возмущался опоздавший Гунн с недоеденным ещё мороженым. — …но, к несчастью, — продолжал Громцев, силясь перекричать Гунна с недоеденным ещё мороженым, — и не по нашей вине произошло недоразумение! Произошла ошибка! Мы… Перед Громцевым из толпы появился микрофон. Он высоко покачивался на длинной палке. Громцев от удивления умолк, даже очки снял. — Что это?