— Конечно! Остальные в зеркале или в луже. В этот момент что-то стукнулось об пол. Шустикова-мама вздрогнула. Но ничего особенного не произошло — просто теоретик уронил карандаш. И вдруг мама увидела, что карандаша на полу уже нет, а он снова в руках у теоретика. Да, значит, всё в жизни относительно и каждая новая теория должна быть достаточно безумной… Мама только успела об этом подумать, как прозвучал голос физика, будто издалека: — Теперь вы на правильном пути. …Когда Шустикова-мама возвращалась домой, она чуть не вошла в витрину книжного магазина. 4 Клавдия Васильевна глубоко вздохнула, провела пальцами вдоль висков. Это чтобы немного успокоиться, прийти в себя. Зрелище для неё повторимое, но Клавдия Васильевна переносит его с трудом, потому что она классный руководитель. Если прежде повторимые зрелища были шумными, связанными с побоищами — когда летели портфели, пеналы, учебники, тетради, пуговицы с курток, кеды, раскрученные за шнурки и пущенные как метательные снаряды, раздавались победоносные крики, — теперь была полная тишина. Клавдия Васильевна поглядела на безмолвный класс, на парты, которые стояли наоборот, и на ребят, которые тоже сидели наоборот, спиной к доске. Все, кто за Славу Шустикова — Ковылкин, Зюликов, Токарев, — писали левыми руками. Каждый держал ручку в левой руке и писал. Старался. Клавдия Васильевна не верила в физика-теоретика, она верила только в директора школы. И поэтому, когда опять увидела безмолвный класс, и парты, и ребят, которые находились в загадочной стране, она захлопнула дверь класса и заспешила по коридору. Затем вниз по лестнице на первый этаж, где физкультурный зал. — Они невыносимы, эти близнецы! Зал кажется пустым. Директор занимается гимнастикой и взобрался наверх по гимнастическому канату. Клавдия Васильевна отыскала глазами директора. — Я больше не могу! У меня голова разламывается! Прежде, когда Клавдия Васильевна кричала на близнецов, у неё хрустел, разламывался голос, а теперь у неё хрустела и разламывалась голова. Клавдия Васильевна проводит пальцами вдоль висков, глубоко вздыхает. Так ей делается немного легче. Алексей Петрович спустился по канату. Надел пиджак. — Давно рекомендовал всему педагогическому коллективу заниматься физкультурой. Поверьте мне — укрепляет. — Я верю, — кивнула Клавдия Васильевна. — Скоро полезу. — И она пошатнулась. Вместе с ней пошатнулся гребешок, которым были подобраны сзади волосы. — Мне бы пережить высказывание великого физика, но я определённо не переживу! — Ну, голубчики! — Директор явно почувствовал прилив сил после гимнастики. — Я их вытащу из антимира! И навсегда! Алексей Петрович стремительно идёт по коридору, стремительно поднимается на третий этаж. Клавдия Васильевна едва за ним поспевает. Директор, он всегда директор — и в мире и в антимире. От такого заключения не отказался бы и физик-теоретик, если бы посмотрел сейчас на Алексея Петровича. В коридоре на третьем этаже тишина… Директор стремительно распахивает дверь класса. 6-й «Ю» сидит за партами. Все на своих местах. Ручка у каждого в правой руке. Всё нормально. — Наступила весна, — сказал Алексей Петрович. — Поговорим об успеваемости. Ребята молчат. Славка и Стаська тоже молчат. Когда назревают какие-то события, да ещё неприятные, это как-то чувствуется. В воздухе появляется электричество. Разговор об успеваемости — это всегда события неприятные. Это всегда электричество. — Клавдия Васильевна, сводка об успеваемости готова? — Да, — сказала Клавдия Васильевна. — Плохая успеваемость. — Всё-таки они добились того, чтобы остаться на второй год. В пятом классе не остались, сумели преодолеть единицы. Так в шестом останутся. Поздравляю. Ребята, ужаленные электричеством, закричали: — Как? — Что? — Почему?! — В антимире вы переходите в следующий класс. Не беспокойтесь. Там у вас сплошные пятёрки. Не правда ли, Клавдия Васильевна? — Пятёрки. Сто процентов успеваемости. — Видите, как хорошо. Сто процентов! Там… — И директор показал куда-то в окно. — В загадочной стране. Ребята опять закричали: — Что? — Почему? — Здесь хотим! Ковылкин быстро переодел ботинки, чтобы правый ботинок был на правой ноге, а левый — на левой. Как у нормальных людей. А то он забыл впопыхах это сделать, выйти до конца из антимира. А Вовка Зюликов незаметно подкрался к фанерному листу «Сообщения», на котором по-прежнему висел плакат «Антимир — он рядом с нами!», снял плакат и спрятал. Переходить из класса в класс они хотят не где-то в загадочной стране, а у себя в школе. Они всё-таки хотят сентябрь плюс сентябрь, а не сентябрь минус сентябрь. Стаська кричал и Славка, что они согласны отказаться от современности, от безумных идей, но только чтобы перейти в следующий класс. Крикнула и Таня Фуфаева: — Согласны! Лёлька бы тоже крикнула, но у неё был занят рот — она, как всегда, что-то жевала. А Вадька Батурин вдруг снова сделался принципиальным, потому что встал и сказал, что к происходящему в классе он относится отрицательно. — Я тоже, — согласился с ним директор. — А как нам всё-таки быть? — осторожно спросил Дима Токарев. — Это мы хотим узнать от вас, — сказала Клавдия Васильевна. Искра негромко засмеялась, расцвела: впереди опять активная жизнь, полная препятствий, хитростей и борьбы. Кому теперь жаловаться? Как? Что? Где? Очень будет всё забавно. ОБРАТНОГО АДРЕСА НЕ БЫЛО (Концы в воду…) 1 коло школы стояли лысые мальчики. Их было много. Совершенно лысые, выскобленные бритвой. Начисто. Их головы сверкали. И ещё они были в брюках «техас» и с широкими поясами с клёпками и заклёпками. «Техас» — это очередное название джинсов. Ребята подражали герою фильма из жизни ковбоев прошлого века. Смотрели фильм по нескольку раз и ещё сегодня будут смотреть. Сегодня в школе кинопятница. Кассир Вася Филёнкин продал все билеты. Он тоже лысый. И это он придумал, из чего можно сделать широкие пояса для брюк «Техас», — из собачьих ошейников!.. На ошейниках есть всё необходимое: пряжка, клёпки и заклёпки. И даже ушко металлическое, к которому вообще-то цепляют поводок, когда выводят собаку на улицу. А они, искатели приключений, могут его использовать для кобуры с пистолетом. Конечно, кобуры с пистолетом ни у кого нет, но приятно думать, что если бы она была, то висела на этом самом металлическом ушке.