— А ты знаешь, где улица Гороховая?. — поинтересовалась Женька. — Нет. — Вот и я нет. Разговор с уборщицей много времени не займет, а деньги у тебя есть… — Я только собралась ответить, как Женька ухмыльнулась: — Есть, есть. И нечего экономить на следствии, здесь такой сюжетец разворачивается, какая там Агата Кристи. — Вот именно, — кивнула я, совершенно не разделял восторга подруги: может, она успела забыть, как едва не выпила стакан эссенции, а вот я еще прекрасно помню огромный черный джип, несущийся на меня… Мария Ивановна жила в пяти кварталах от офиса Аверина в небольшом трехэтажном доме. Мы позвонили в дверь, потоптались, ничего не дождались и уже собрались покинуть подъезд, как появилась женщина с большой сумкой в руках и направилась к нужной нам квартире. Женщине было лет шестьдесят, высокая, крепкая, с абсолютно седыми волосами и нежным румянцем. На нас она взглянула без одобрения, а я с опозданием сообразила, что Женькин оживленный наряд в данном случае неуместен. Я почти уверилась, что нас отфутболят, но карточки собкоров «Комсомолки» произвели магическое действие. — Я вашу газету с горбачевских времен читаю, хоть и не комсомолка. — Она засмеялась и провела нас в кухню. — До той поры я вообще никаких газет, кроме «Труда», не читала, да и то, если честно, последнюю колонку, а у вас газета интересная. Стало ясно, Мария Ивановна спутала нас с московскими коллегами, не углядев приписки на карточке. Разочаровывать ее мы не стали. От чая сначала отказались, а потом с благодарностью приняли приглашение, потому что женщина была словоохотливой, а уборщицы, как правило, примечают то, на что прочие люди никакого внимания не обращают. Я выскочила на улицу и отпустила такси, а вернувшись, застала Женьку и Марию Ивановну за столом, присоединилась и минут пятнадцать пила чай, прислушиваясь к их беседе. Беседа в основном касалась статей в «Комсомолке» десятилетней давности, Женька по большей части кивала, а я так и вовсе не могла ничего вспомнить, должно быть, по причине тогдашнего юного возраста. — Хорошая газета, — закончила Мария Ивановна к некоторому нашему облегчению: Женька никогда избытком патриотизма не страдала, относясь к своей работе как к трагической неизбежности, причем с безусловно положительными сторонами, например, можно по звонку соваться в неизвестном направлении, а я так просто никогда не читала газет. — Спасибо, — пылая липовым энтузиазмом, сказала подружка. — Если у вас такое доброе отношение к нашей газете, вы, возможно, не откажетесь помочь нам в журналистском расследовании. Дело касается вашего шефа, точнее, его гибели. — Вот тут, девчонки, вряд ли чем помочь сумею, — вроде бы расстроилась Мария Ивановна. — Ярослава я всего раз пять видела и ничегошеньки о нем не знаю… — А в какое время вы убираетесь? — порадовалась я, что разговор наконец коснулся интересующей нас темы. — Прихожу к пяти утра. Зимой попозже. Вечером убираться никакой возможности, кто-нибудь допоздна сидит, молодые все, а на работе просто помешались. В наше время такого не было. Раньше 17.15 — и в конторе ни одной живой души, убирайся на здоровье… — А как вы в офис попадаете, там что, сторож? — Нет. Сигнализация. Я прихожу, сама дверь открываю и убираюсь. Наташка, секретарша, к половине девятого приходит, тогда я ухожу. Народ в основном к девяти является, и Ярослав тоже. Иногда пораньше приезжал, но редко. — И что, офис никогда не обворовывали? — Так ведь решетки на окнах, дверь железная, опять же в самом центре, считай, милиция то и дело ездит. Мальчишки не влезут, а шпана посерьезней нам не страшна. — Мария Ивановна понизила голос и, подмигнув, добавила: — Свои у своих не воруют… — Вы имеете в виду, что у Аверина был серьезный покровитель? — Я чего думаю, то и говорю. Парню двадцать семь лет, а он миллионами ворочает. Откуда такие деньги? И на машине разбился, чего это вдруг? Сами знаете, кругом одна мафия. Сначала дружили, а потом, видать, раздружились. — А в среду утром, когда вы пришли убираться, ничего подозрительного не заметили? — В среду? Нет. — А ночью милиция не приезжала, может, сигнализация сработала, никто ничего не говорил? — А кому сказать-то? Я пришла, открыла своим ключом, позвонила, дверь заперла и пошла убираться. Начинаю я всегда с кабинета шефа. — У вас ключи от всех кабинетов? — Да, — с достоинством ответила Мария Ивановна. — Когда только устроилась, убиралась по вечерам. Через полгода я пошла к Ярославу и говорю: неудобно так, ни мне, ни людям, давайте по утрам ходить буду. Вот ключи мне и доверили. Да и чего у нас красть? Бумаги да компьютеры эти, на что они мне? — А туалет на ночь запирается? — Туалет? — удивилась Мария Ивановна. — Нет, такого не припомню. А чего вы про среду спрашиваете, он же в пятницу разбился? — Пытаемся установить, что он делал накануне своей гибели. — Что делал? Нервничал… поди чувствовал, что убьют. — В словах хозяйки проскальзывала большая нелюбовь к Аверину, если честно, трудно объяснимая: видела она его всего несколько раз и при этом пользовалась прямо-таки безграничным доверием. — А почему вы думаете, что он нервничал? — кашлянув, поинтересовалась я. — А чего б ему тогда идти к этому… к психо… забыла, как правильно, ну, который как у американцев — разговаривает с больными и успокаивает, а за это огромные деньги получает Ярослав-то больным не выглядел, значит, боялся чего-то похуже болезней, а может, у них мода такая, от безделья по врачам ходить… — А как же вы узнали о том, что Аверин обращался к психоаналитику? — Как не знать? Он к нему ходил два раза в неделю, на календаре писал, чтоб не забыть. У него на столе ни единой бумажки, и все ящики заперты, но вот календарь он не убирал. Мы с Женькой переглянулись и с некоторым восхищением посмотрели на собеседницу. В следующий раз (не приведи господи) начинать надо с уборщицы. Фамилии врача на календаре не было, но ходил Аверин всегда в одно и то же время, в 10.30. Мы еще посидели для приличия минут пять и потопали к двери. — Девчонки, а передача «Пятый угол» когда бывает, по вторникам или средам? — вдруг спросила Мария Ивановна когда мы уже стояли в дверях. — Во вторник, — ответила я, силясь отгадать, что это ей пришло в голову. — Тогда точно это в среду было. — Что? — в два голоса спросили мы. — Идите-ка сюда. — Она втащила нас назад в квартиру и трагическим шепотом заявила: — Кровь, вот что. — Какая кровь? — пискнула я, Женька просто выпучила глаза и замерла удивленным монументом. — Обыкновенная, — пожала женщина плечами, заговорив нормальным голосом. — Вы спросили, не было ли чего странного в среду, вот я вам и говорю: кровь была. Уж я не знаю, для вас это странно или нет, а я удивилась. Вроде рукой мазнул кто. — А где была эта самая кровь? — пришла в себя Женька. — На шкафу. Возле двери на улицу шкафы стоят, вот на том, что крайний. — И что вы сделали? — С кровью? Вытерла, естественно. Да ее совсем немного было. Я все как следует осмотрела, но больше нигде ничего не нашла. Только в одном месте, там свет от окошка падал, вот и заметно. Я еще подумала, наверно обрезался кто и рукой задел… — А вы об этом кому-нибудь говорили? — Кому я скажу? Наташке, что ли, так у нее голова с дырой, ей что говори, что не говори, все равно забудет. — А где на шкафу кровь была: спереди или сбоку? — Сбоку. Я полы мыла, а в этом углу всегда пыль скапливается, ну и сунулась. — Высоко? — Что? — Эта полоса высоко находилась? — Ну, вот так будет. — Женщина указала на стену где-то на уровне своего плеча. — А что, важно это? В милицию надо? — Про милицию ничего сказать не могу, а от нас спасибо, — приложив руку к груди, сказала Женька. — Да за что спасибо-то? — удивилась женщина, но мы уже рванули на улицу. — Ну, — возбужденно зашептала я, — труп был. И стоял он между шкафом и стеной. — А кто сомневался? — усмехнулась Женька. — Парня укокошили в офисе, нож из спины не вынули, чтобы кровь не хлестала, тогда бы этот офис и до утра не отмыли. Пока ты бегала по парку, трупик вывезли, а через несколько дней инсценировали аварию. — Все замечательно, но ведь надо быть психами, чтобы забыть про экспертизу, — напомнила я. — Это самое слабое место нашей версии. — А вот тут ты не права, — развеселилась Женька. — Труп сильно обгорел, менты ленивы. А главное, Анфиса Львовна, насчет бабы ты попала в десятку: ляпали все это не профессионалы. Как выпала карта, так и разыграли. Берем такси и быстренько на Гороховую, очень интересно, к кому попала твоя рукопись. — Может, частника поймаем? — предложила я. — Не-а, только такси и от тротуаров держимся подальше, на всякий случай. Не стоит забывать о том, что мы кому-то перешли дорожку. Кстати, у тебя есть оружие? — Какое? — выпучила я глаза. — Ну не граната же… Вот у меня есть газовый баллончик, а у тебя почему нет? — Зачем он мне? — Дадут по башке, тогда узнаешь зачем. — Лучше бы тебе по башке дали, — разозлилась я. — Чтоб ты не каркала. Язвя и желая друг другу всего хорошего, мы дождались такси и поехали на Гороховую. Гороховая, как выяснилось, была неподалеку, возле реки, и ввела нас в заблуждение тем, что таковое название вернула себе совсем недавно, ранее числилась улицей Дзержинского, наверное, потому, что именно на этой улице располагалось Управление внутренних дел. Однако мода на революционность прошла, в столице прибрали памятник, а у нас, чтоб не отстать, улицу, и теперь она, как при царе-батюшке, звалась Гороховой.