Для исследования Берингова пролива времени оставалось немного. Коцебу покинул открытый им обширный залив. Заливу, по единодушному мнению всего корабельного «населения», дано было имя капитана. СНОВА НА ЗЮЙД Ох, до чего же хорошо было! Сперва, конечно, начальство банилось, а подвахтенная смена, съехав с узелками на берег, дожидались на мураве. Потом повалили в баню матросы. Баня истоплена жарко, пару напустили — полка не видать. Матросы расхватали шайки — и пошла потеха. — Банный веник и царя старше! — кричит чернявый Петр Прижимов, нахлестывая широкую потную спину боцмана Никиты Трутлова. — Веник в бане всем начальник, — покряхтывает Никита. Вокруг, в пару, как в тумане, гам, вскрики, охи да ахи. С восторгом, с остервенением моется команда «Рюрика» в баньке, истопленной для нее на берегу острова Уналашка. Красные, довольные выходят моряки, шумно отдуваясь. — Точно молодой стал! — Баня парит — баня правит. — Давай, братцы, живей на бриг: пусть другие идут… А бриг уж виден — стоит он в Капитанской гавани, чуть покачивая мачтами… Три недели прошло с той поры, как «Рюрик» ушел из залива Коцебу, оставив за кормой прекрасную гавань и несбывшиеся надежды. Три недели ходил бриг у берегов Азии и Аляски. Большущие стада моржей окружали корабль; моржи выныривали, поднимали клыкастые головы и удивленно смотрели на судно. Киты вздымали над волнами водяные фонтаны, а один из них — этакое громадное чудище, облепленное ракушками и водорослями, — до того обнаглел, что окатил палубу «Рюрика» и забрызгал моряков. Во все время плавания от залива Коцебу до поселения Российско-Американской компании на острове Уналашка, капитан и натуралисты тщательно исследовали азиатские и аляскинские берега. Между прочим, тогда-то и явилась у Коцебу мысль, предвосхитившая современные нам научные данные, мысль о былом единении двух материков. «Это нагромождение страшных утесов, — писал проницательный капитан «Рюрика», — заставляет человека размышлять о великих превращениях, которые некогда здесь последовали, ибо вид и положение берегов рождают предположение, что Азия некогда была соединена с Америкой». В зимние месяцы — согласно инструкции — «Рюрик» должен был заняться повторными исследованиями в Тихом океане. Перед этим капитану следовало запастись свежей провизией на Гавайях. Однако на Уналашке, в доме правителя компанейской конторы Крюкова, Коцебу сказали, что лучше было бы проделать это в Калифорнии. Стояла уже середина сентября, и «Рюрик» был изготовлен к переходу. Прощаясь с Крюковым, капитан вручил ему реестр с подробным перечислением всего, что было необходимо экспедиции для будущих атак на Северо-Западный проход. Ни капитан, ни его экипаж не отрешились от поисков пути, и Коцебу просил Крюкова смастерить пять байдар, нанять пятнадцать алеутов, посильнее да поздоровее, раздобыть толмача, знающего язык жителей американского побережья к северу от Аляски… …Лейтенант испанской кавалерии дон Луи Аргуэлло сидит в «президио», в маленькой крепости. Перед ним на столе документы, писанные на отличной бумаге с водяными знаками и скрепленные увесистым сургучом вельможных печатей. Дону Луи давно уже не приходилось марать столько бумаги в один присест. Прежде всего надо изложить суть дела калифорнийскому губернатору, лейтенант-полковнику дону Паоло Венченте де Сола. И дон Луи излагает, не очень-то, впрочем, беспокоясь об арифметической и географической точности. «В четыре часа дня, — строчит лейтенант, — русский корабль под названием «Рюрик», водоизмещением в 200 тонн, с командой в 40 человек, включая офицеров, бросил якорь в порту. Его командир Коцебу, тот самый, чье имя упомянуто в королевском приказе от 27 июня прошлого года… Корабль был в пути пятнадцать месяцев, включая остановки с целью подкрепления в порту Консепсьон, в королевстве Чили в Южной Америке, на Уналашке в Сибири, откуда он отплыл около двадцати четырех дней назад, чтобы продолжать путешествие. Все это я довожу до вашего сведения, согласно моему долгу. Господь храни вас много лет». Закончив письмо и присыпав его песком, лейтенант берет другой лист. «Я, — продолжает дон Луи, — переписываю вам следующий королевский приказ…» И дон Луи, наклонив черноволосую голову, старательно копирует документ: «Ваше высокопревосходительство, так как король был извещен послом России, что его император собирается послать русский корабль под названием «Рюрик» и под командованием Коцебу в научную экспедицию вокруг света, его величество считает, что испанские должностные лица в Южной и Северной Америке будут благосклонно принимать и помогать упомянутому кораблю, если он появится в каком-либо порту. Как королевский приказ, я сообщаю это вашему высокопревосходительству, с тем, чтобы поставить вас в известность. Да хранит вас бог много лет. Мадрид. 27 июня 1815 года». Кажется, все? Уф, черт побери, еще одна копия и, пожалуй, длиннее первой. Эта подписана в Лондоне два месяца спустя после мадридской, и подписана она испанским послом в Англии. Дон Луи Аргуэлло прогоняет непочтительную муху, усевшуюся на пышный титул посла, и опять склоняет черноволосую голову. «…обеспечить сохранность и не создавать никаких препятствий кораблю Коцебу, — усталой рукой, привычной больше к пистолету, чем к гусиному перышку, переписывал начальник «президио», — и по возможности оказывать ему помощь, согласно доброй воле, миру и дружественному союзу с Россией, который, можно надеяться, будет длиться вечно, если будут существовать дружеские чувства. Согласно сказанному выше, я даю сей документ с печатью посольства и подписанный моей рукой и скрепленный фамильной печатью в Лондоне, 16 сентября 1815 года». Дон Луи завершил, наконец, писанину и расслабленно помотал рукой. Запрятав бумаги в пакет, он зовет курьера. Красавец солдат с карабином за плечом щелкает шпорами, прячет пакет за пазухой и скачет в Монтерей, к губернатору. Старик Румянцев не напрасно пускал в ход дипломатические связи: документы, выправленные русскими послами и консулами, помогали Коцебу в пути. Так и в Сан-Франциско, куда «Рюрик» прибыл 2 октября после очень быстрого и бурного перехода из Уналашки, был он встречен весьма приветливо, хотя в «президио» поначалу получился переполох. Сан-Франциско — этот нынешний огромный город на холмах — был во времена Коцебу всего лишь небольшим опорным пунктом испанских колонизаторов. Сюда редко заходили корабли, ибо испанские власти запрещали морскую торговлю. Поэтому-то приход брига был знаменательным событием, о котором необходимо было известить губернатора. Дон Луи, вполне удовлетворенный бумагами, представленными Коцебу, не дожидаясь распоряжения из Монтерея, велел снабдить «Рюрик» продовольствием, пресной водой и дровами. Пока завозили на корабль припасы, Коцебу и его спутники знакомились с жизнью «президио», с окрестностями, с индейцами. В дни калифорнийской стоянки Коцебу посетил две духовные миссии — св. Клары и св. Франциска. Замечания его, если бы они были высказаны вслух там же, в Калифорнии, очевидно, охладили бы гостеприимство испанских хозяев. Конечно, Коцебу мог бы ответить, «что истина дороже», но он, кажется, вовсе промолчал. Зато в своих записках капитан «Рюрика» выразился о миссионерстве совершенно недвусмысленно. В распространении христианства увидел он не просвещение «диких», а просто-напросто один из главных способов колониального грабежа. «Миссионеры уверяли нас, — с иронией отмечал Коцебу, — что этих дикарей весьма трудно обучать из-за глупости, но я полагаю, что эти господа не много заботятся об этом. Кроме того, они рассказывали нам, что индейцы приходят из дальних внутренних частей этой страны и добровольно им покоряются (в чем мы, однако, тоже усомнились)». Сомнения лейтенанта и его спутников окончательно подтвердились, когда они увидели каторжные работы невольников на плантациях католических пастырей, а потом и казармы, в тюремном смраде которых из тысячи индейцев в год умирало триста. Первый день ноября застал «Рюрика» снаряженным к тихоокеанскому плаванию. Шамиссо переправил на борт свою коллекцию калифорнийских растений, Эшшольц — мешок минералов, а Хорис — многочисленные рисунки. В утренний час пушки брига отсалютовали «президио». Лейтенант Луи Аргуэлло поглядел на далекие клубочки порохового дыма и вздохнул: опять начинается скучища. Однообразно-томительные дни потянулись в «президио». Мерно отзванивают колокола св. Клары и св. Франциска. Щелкают бичи надсмотрщиков, сгоняя индейцев на молитвы, из коих ни единого слова они не разумеют. Дон Аргуэлло перекидывается в картишки с артиллерийским офицером; лейтенанты то лениво спорят, то дружно ругают далекое мадридское казначейство: восьмой год не выплачивает оно жалованья гарнизону… А «Рюрик» держит путь к Гавайским островам. Размеренно, давно уж установившимся порядком течет жизнь на двухмачтовом бриге. Честно делят вахтенные часы начальник экспедиции и Глеб Шишмарев. Приводит в порядок свои гербарии, попыхивая длинной трубкой, голубоглазый Шамиссо. Доктор Эшшольц сортирует минералы и тщательно упаковывает их в маленькие ящички; по временам он задумывается, снисает очки и незряче глядит перед собой. Вечерами все оставляют дела и слушают рассказы португальца Эллиото де Кастро. Элиот де Кастро попал в компанию мореходов в Сан-Франциско. Он упросил Коцебу доставить его на Гавайи. Ему было чем развлечь слушателей; куда там Петеру Шлемилю, герою сказки Шамиссо: приключения Элиото де Кастро — авантюриста и бродяги, то богача, то нищего — вот это сказка! Где только не побывал он, веселый и бесшабашный искатель счастья. Его сжигало солнце Буэнос-Айреса, он мерз на Аляске, переплывал океаны и пробирался в джунглях, нежился в «соломенных дворцах» островных королей и ночевал под звездами, прикрывшись потертым плащом. Судьба Элиота была изменчивой, а рассказчик он был занимательный. СОЛНЕЧНЫЙ АРХИПЕЛАГ Обстоятельно, строго вел Коцебу журнал путешествия. Течения и ветры, характер дна и глубины, приливы и отливы, все, что могло быть полезно другим мореплавателям, заносил он на страницы журнала. Точность записей считал он святой обязанностью. Но сильно ошибся бы тот, кто решил, что все мысли и чувства, обуревавшие капитана, записывались им на журнальные листы. Было и такое, с чем он оставался наедине с самим собой. Так, ни словом не обмолвился капитан о том, что бродило в его душе, когда «Рюрик» приближался к архипелагу солнечных островов. Те острова звались Сандвичевыми. Они протянулись с северо-запада на юго-восток у северного края тропической зоны Тихого океана. При имени «Сандвичевы острова» каждого морехода тотчас осеняла мысль о судьбе Джемса Кука. Для Коцебу она имела особое значение… Джемс Кук был замыкающим в героическом ряду мореплавателей, штурмовавших на протяжении веков Северо-Западный проход. Отто Коцебу, волею Румянцева и Крузенштерна, был первым, кто возобновил эту борьбу после долголетнего перерыва. Джемс Кук открыл архипелаг в 1778 году и дал ему имя тогдашнего лорда адмиралтейства графа Сандвича; после неудачного плавания на севере Кук вернулся к берегам архипелага. Коцебу шел к ним после натиска на тихоокеанское начало Северо-Западного прохода. Он шел к Сандвичевым островам с тем же, что и Кук, замыслом: плавать зимние месяцы на юге, а потом вновь поворотить на север. Но Джемсу Куку, высокому, крепко скроенному человеку, не суждено было больше стоять на корабельной палубе. На Сандвичевых островах знаменитый мореплаватель был убит островитянами; матросы, прикрыв его останки британским флагом, отдали их спокойному голубому морю… Многие моряки, посещавшие впоследствии Сандвичевы острова, отмечали миролюбие туземцев и дивились нелепому стечению обстоятельств, погубивших отважного англичанина. Многие моряки пользовались потом гостеприимством солнечного архипелага, многим из них оказывали туземцы неоценимые услуги. И печальное происшествие с Куком давно уже относилось к числу тех, о которых люди говорят, пожимая плечами: «от судьбы не уйдешь»… Коцебу это знал, но все же какая-то тень нет-нет, да и набегала на его душу, когда «Рюрик», зарываясь форштевнем, спешил к Сандвичевым островам… Минуло три недели после ухода из Сан-Франциско. Элиот де Кастро досказывал последние истории своей бурной жизни. Кончался ноябрь. Не внезапно, как коралловые острова, а за много миль замечен был остров Гавайи, самый крупный из всех в архипелаге.[12] На расстоянии пятидесяти миль показал он «Рюрику» вершину вулкана Мауна-Лоа. Ночью над вулканом светился огненный венец. Теперь очень пригодился бродяга Элиот; на Гавайях его знали и простые смертные, и богатые островитяне-«дворяне» и колонисты-европейцы, которых забросили туда превратности жизни, и сам король Камеамеа, самодержец Гавайских островов. Элиот де Кастро указал капитану «Рюрика» безопасную стоянку и съехал на берег с дипломатическими поручениями. Воротившись на корабль, он объявил, что король ждет гостей. В десять часов утра командир российского военного брига лейтенант Коцебу, его помощник лейтенант флота Глеб Шишмарев в сопровождении очень оживленного, довольного тем, что он оказался полезным, Элиота, отправились на остров с официальным визитом. Под дружными ударами весел шлюпка быстро шла к узкой косе. Когда Шишмарев положил руль влево и шлюпка обогнула косу, перед моряками развернулся чудный пейзаж: мелкие голубые волны залива, на берегу — пальмовая рощица, соломенные шалаши, банановые деревья, белые, похожие на европейские домики… Король был вежлив. Он шел с военачальниками к берегу. Толпа нагих подданных с молчаливым любопытством следовала несколько позади. Матросы напоследок особенно сильно ударили веслами, и шлюпка с разгону сильно и плавно врезалась в песок; десятки смуглых рук подхватили ее и вытащили до половины. Король Камеамеа — настоящий Геркулес с мощной, низко посаженной головой, одетый в белую рубаху и красный жилет с черным шейным платком, — шагнул к капитану и, улыбаясь широким умным лицом, по-европейски пожал ему руку. Моряки, король, свита, толпа островитян и, конечно, вездесущие мальчишки — все пошли к королевскому дворцу.