Чиксулуб «Домом ей, обитательнице джунглей, служили непроходимые леса и болота Северной Америки, которая совсем недавно отделилась от Лавразии, древнего континента. Она была хозяйкой на территории более чем в пятьсот квадратных миль; владения ее простирались от берегов внутреннего моря Ниобрара до подножия молодых Скалистых гор. В том субтропическом мире произрастали обширные леса с диковинными деревьями, впоследствии исчезнувшими навсегда: араукариями, достигавшими пятисот с лишним футов в высоту, гигантскими магнолиями и сикоморами, метасеквойями, исполинскими пальмами и древовидными папоротниками невероятных размеров. Сквозь пышные кроны деревьев почти не проникал свет, а внизу, на открытых пространствах, хищные динозавры и их жертвы, словно на огромных подмостках, разыгрывали великую драму жизни. Век динозавров переживал свой последний грандиозный расцвет. Эпоха эта могла бы длиться бесконечно долго, если бы ей не положила неожиданный конец величайшая из всех природных катастроф, когда-либо происходивших на планете Земля. Громадная хищница делила лес с мириадами других существ, в том числе — с двумя видами утконосых динозавров, эдмонтозавров и анатотитанов, собиравшихся в многочисленные стаи. Иногда ей случалось напасть на одинокого трицератопса, однако чаще она преследовала их стада, стремясь отрезать старое или больное животное от сородичей и атаковать его. По джунглям бродили огромные растительноядные аламозавры, однако на них она охотилась редко, предпочитая поедать туши мертвых зауроподов, а не загрызать живых. Немало времени уходило на добычу пропитания по берегам моря Ниобрара. В водах его обитал хищник, размерами превосходивший даже ее, самку тираннозавра рекса, — пятидесятифутовый крокодил под названием дейнозух, единственное животное, способное одолеть и тираннозавра, если тот, охотясь, неосторожно подбирался чересчур близко к морю. Она преследовала лептоцератопсов, небольших динозавров ростом с оленя, которые обладали клювами, напоминающими клюв попугая, и защитными шейными воротниками. Также хищница охотилась, впрочем, с меньшим азартом, на анкилозавров, а еще на собственных кузенов, нанотиранов, представлявших собой уменьшенные и более подвижные копии ее самой. Порой ей удавалось атаковать старого и ослабевшего торозавра, ящера с устрашающими рогами на восьмифутовой голове — черепа столь огромных размеров никогда не было ни у одного наземного позвоночного. Время от времени она убивала зазевавшегося кетцалькоатля, летающую рептилию с размахом крыльев приблизительно как у самолета F-111. На земле и среди деревьев встречались и млекопитающие, которых она едва ли замечала: грызуны, питавшиеся фруктами, сумчатые и древнейшие предки коровы — животные размером с крысу. А еще там попадались похожие на землероек насекомоядные создания — млекопитающие, возникшие на Земле раньше своих сородичей. Охотиться на некоторых динозавров хищнице было не под силу: орнитомим, рептилия размером со страуса, мог бегать со скоростью более семидесяти миль в час, а троодон, быстроногий хищник ростом приблизительно с человека, обладал цепкими передними конечностями и острым зрением, к тому же мозг его по объему превосходил мозг тираннозавра рекса в расчете по отношению к размерам тела. В сезон дождей, когда вздувались болота и реки выходили из берегов, она, верная своим привычкам, уходила на запад, к предгорным возвышенностям. С наступлением сухого периода и после спаривания хищница, бывало, добиралась до песчаных холмов с подветренной стороны потухшего вулкана, чтобы устроить там гнездо и отложить яйца. Обычно же с приходом засушливых месяцев она возвращалась по берегу моря Ниобрара в свои пределы, в бескрайние леса. Тогда практически повсюду было тепло и очень влажно. Ни снежных шапок на полюсах, ни ледников — на Земле господствовал, наверное, самый жаркий климат за всю ее историю. Уровень воды в океанах достигал небывалых отметок. Большую часть материков покрывали моря. Рептилии вот уже двести миллионов лет царили в воздухе, на суше и в воде. Динозавры были наиболее преуспевающими животными из всех, когда-либо появлявшихся на планете. Млекопитающие сосуществовали с рептилиями в течение почти ста миллионов лет, однако их число до сих пор значительно не возрастало. Самое крупное из живших в Век динозавров млекопитающих по своим размерам не превосходило крысу. Рептилии занимали все более высокие экологические ниши. А эта великанша была высшим хищником в своей экологической нише. Земля еще не видела такой огромной смертоносной биологической машины». Из неотправленного письма Марстона Уэзерса к дочери 1 Над Высокими Плоскогорьями палило утреннее солнце, выжигая саму жизнь из этих земель. Джимми Уиллер остановился в тени можжевельника и оперся на скалу. Рядом присел на корточки Эрнандес, на его пухлом лице блестели капельки пота. Уиллер достал из рюкзака термос с кофе, налил себе и Эрнандесу, вытряхнул из пачки сигарету «Мальборо». Уитли с собаками ушел вперед, и детектив смотрел, как они медленно продвигаются по бесплодному плоскогорью. — Ну и пекло… — Да уж, — ответил Эрнандес. Уиллер глубоко затянулся и оглядел бескрайний пейзаж: красные и оранжевые каньоны, куполообразные горы, остроконечные вершины, гребни, крутые холмы и плоскогорья — три тысячи акров, и стоит только остановиться да задуматься, как тут же одолевает тоска, будь она проклята. Прищурившись, детектив смотрел на ярко освещенные солнцем просторы. Труп может быть зарыт на дне одного из сотни каньонов или спрятан в какой-нибудь пещере, а их там черт знает сколько. Возможно, тело замуровали в каком-нибудь укромном месте в углублении скалы или сбросили в расселину. — Так жаль, что Уитли не удалось побывать на тропе, когда следы были еще свежие, — посетовал Эрнандес. — Да, в том-то и дело. В небе загудел небольшой самолетик — УБН[18] искало следы выращивания марихуаны. Из-за вершины холма показался Уитли: неся за плечами четыре тяжелые фляги, он карабкался по длинному слоистому склону, блестевшему под знойными лучами. Две отвязанные собаки трусили впереди него, высунув языки и уткнув носы в землю. — Готов поспорить, Уитли сейчас несладко приходится, — заметил Уиллер. — Питье надо тащить и для себя, и для собак. Эрнандес хихикнул. — А у вас какие-нибудь соображения есть? Версии? — Сначала я думал — все дело в наркотиках. А теперь мне кажется, тут все куда серьезнее. Здесь и Бродбент замешан, и монах… Уиллер снова затянулся, потом щелчком сбил пепел с кончика сигареты. Пепел посыпался на камни. — А что вообще происходит, как вы считаете? — Не знаю. Они за чем-то охотятся. Ты только подумай: Бродбент заявляет, будто много ездит верхом по здешним местам, просто «для удовольствия». Нет, полюбуйтесь-ка на этого паршивца! Ты бы стал тут для удовольствия на лошади скакать? — Да ни за что на свете! — А потом ему случайно попадается тот разведчик-старатель, пять минут назад застреленный. Солнце вот-вот сядет, до главной дороги восемь миль, кругом пустыня… Совпадение? Черта с два! — Думаете, он же его и убил? — Нет. Но Бродбент замешан в преступлении. Он что-то недоговаривает. Во всяком случае, спустя два дня после убийства Бродбент виделся с тем монахом, Уайманом Фордом. Я о нем порасспрашивал; так вот, он, похоже, всю здешнюю пустыню исходил — его по нескольку дней не бывает в монастыре. — Ну, хорошо, а за чем же они гоняются? — В этом-то и вопрос. И кое-чего ты, Эрнандес, еще не знаешь. Я поручал Сильвии посмотреть, нет ли в компьютерной базе данных каких-нибудь сведений о монахе. Как думаешь, что всплыло? Что он бывший агент ЦРУ! — Да ну! — Я не в курсе всех событий, но Форд вроде бы оставил службу довольно неожиданно, объявился в монастыре, и его туда приняли. Это случилось два с половиной года назад. — А чем именно он занимался в ЦРУ? — Этого мы выяснить не можем — знаешь же, как у них там, в Конторе. Жена Форда тоже была агентом, погибла при исполнении. Он, выходит дело, герой. Уиллер затянулся еще раз и, почувствовав во рту горечь от фильтра, бросил окурок на землю. Он испытал странное удовлетворение, загрязняя эту нетронутую природу, само это место, весь день кричавшее ему прямо в ухо: «Ты никто и ничто!» Вдруг детектив выпрямился. На довольно близком расстоянии он заметил черную точку, двигавшуюся вдоль невысокой горной гряды и отчетливо вырисовывавшуюся на фоне крутых утесов. Уиллер поднес к глазам бинокль, внимательно присмотрелся. — Ага, легок на помине! — Бродбент? — Нет, так называемый монах. С биноклем на шее. Я ж говорю, они за чем-то охотятся. Да я прямо готов дать кое-что на отсечение, только бы разузнать, какого черта им надо! 2 Доходяга Мэддокс вышел на крыльцо снятого им домика, засунул большие пальцы за ремень брюк и вдохнул аромат сосновых игл, нагретых утренним солнцем. Поднес ко рту кружку с кофе, шумно отхлебнул. Посмотрел на часы: проспал он долго, было уже почти десять. Над верхушками сосен-пондерос виднелись отливавшие серебром далекие вершины гор Канхилон. Мэддокс прошелся по крыльцу, его ковбойские ботинки гулко затопали по доскам. Он остановился около вычурного указателя с надписью «Салун» и легонько тронул деревяшку пальцем. Дощечка заскрипела, раскачиваясь на ржавых петлях. Мэддокс посмотрел на главную улицу поселения. От старого трудового лагеря, основанного Гражданским корпусом охраны природных ресурсов, практически ничего и не осталось: почти все постройки осели и превратились в груды гниющих досок, заросших кустарником и маленькими деревцами. Мэддокс допил кофе, поставил кружку на перила и, спустившись с крыльца, оказался на главной улице. Он сознавался себе, что в глубине души не был городским человеком. Ему нравилось находиться в одиночестве, подальше от дорог, транспорта, больших зданий и людских толп. Когда дело будет сделано, он, наверное, возьмет да и купит себе участок наподобие этого. Так Мэддокс сможет заниматься «Временем невзгод», живя в тишине и покое, как никогда не жил, и ничего ему не надо будет, только, пожалуй, пара девиц — и всё. Он двинулся по пыльной главной улице, сунув руки в карманы и фальшиво насвистывая. Ближе к противоположному концу городка дорога переходила в заросшую сорняками тропинку, которая вилась вверх по лощине. Мэддокс продолжил путь, раздвигая высокие стебли носками ботинок; подняв палку, стал сбивать ею зеленые верхушки неизвестных растений. Через две минуты он увидел дощечку на шесте, вкопанном в землю. Надпись на дощечке гласила: ОСТОРОЖНО! НЕ ОБОЗНАЧЕННЫЕ НА КАРТЕ ШАХТЫ ПРОХОД НА ТЕРРИТОРИЮ ВОСПРЕЩЕН ЗА НЕСЧАСТНЫЕ СЛУЧАИ ВЛАДЕЛЕЦ ОТВЕТСТВЕННОСТИ НЕ НЕСЕТ В лесу было тихо, только порою ветер чуть слышно вздыхал в ветвях деревьев. Мэддокс пробрался мимо предостерегающего указателя. Тропинка уходила чуть вверх и бежала вдоль высохшего русла. За десять минут Мэддокс дошел до поляны, которую, очевидно, расчистили от леса уже давным-давно. Справа возвышался склон холма, практически лишенный растительности. Туда, наверх, и уходила тропинка. Мэддокс взобрался на склон. Дальше тропинка вилась параллельно вершине холма, только немного ниже, и через четверть мили упиралась в ветхую постройку, скрывавшую вход в старую шахту. На двери постройки красовались новенький висячий замок и цепочка, а также еще одна запретительная табличка — это два дня назад потрудился Мэддокс. Он вынул из кармана ключ, отпер замок и вошел в шахту. Там было прохладно и сильно пахло сыростью. Старые рельсы скрывались в темном отверстии в скале, загороженном железными воротами. На них тоже висел замок. Мэддокс отпер и его, ворота на свежесмазанных петлях легко распахнулись. Джимсон вдохнул запах мокрого камня и плесени, посветил вокруг себя фонариком. Продвигаясь вглубь, он старательно обходил лужи и переступал через неизвестно когда положенные шпалы. Скала, в которой прокладывали тоннель, во многих местах сгнила и растрескалась, и потолок укрепили, подперев массивными столбами. Через сто футов тоннель поворачивал влево. За углом при свете фонарика виднелось разветвление. Мэддокс шел налево, пока не уперся в тупик, противоположный конец которого он уже успел отделать деревянными брусками, встроив их прямо в крепление шахты так, чтобы за ними получилась маленькая камера. Мэддокс приблизился к деревянной стене и гордо похлопал по ней рукой. Прочная, не хуже каменной. Он начал работать позавчера в полдень, а закончил около полуночи. Двенадцать часов непрерывного каторжного труда. В крошечную камеру, выстроенную в тупике, Мэддокс попал через недостроенный вход. Он снял с крючка керосиновый светильник, зажег его, приподняв стекло, затем снова повесил на гвоздь. Веселый желтый свет озарил каморку, размер которой не превышал восемь футов на десять. А здесь не так уж и плохо, подумал Мэддокс. В углу он успел положить матрас, застеленный чистой простыней. В принципе все готово: рядом с матрасом вместо стола — отслужившая свое деревянная катушка из-под кабеля, пара старых стульев (их он достал из-под развалин старого дома), да две бадьи: одна, бывшая лошадиная поилка, — для воды, другая — под парашу. В противоположную стену, каменную, Мэддокс ввинтил четыре стальных полудюймовых болта с проушинами; к каждому крепилась прочная цепь и кандалы, два для рук, два для ног. Мэддокс остановился на минуту, любуясь делом своих рук и не переставая удивляться, как же ему посчастливилось отыскать такое местечко. Тоннель прекрасно подходил для его целей, да еще большую часть досок удалось раздобыть прямо здесь, поскольку старые опоры и деревянные столбы были свалены в глубине шахты и от времени не пострадали. Мэддокс прервал свои приятные размышления и перевел взгляд на свернувшийся от сырости лист бумаги с грубо нарисованной на нем схемой. Расправив рисунок на столе-катушке, прижал его болтами, присмотрелся. Понадобится еще несколько деревянных столбов, и готово. Над входом закрепить три доски — так выйдет проще, крепче и безопаснее, а если делать обычную дверь, она получится чересчур хлипкой. Да и входить-выходить придется совсем мало. В комнатенке было тепло и сыро. Мэддокс снял рубашку, бросил ее на матрас. Потянулся мускулистым торсом, сделал несколько упражнений на растяжку. Потом взял мощную беспроводную дрель «Макита», вставил новый аккумулятор. Подойдя к куче старых опор, потыкал их отверткой, а когда нашел подходящую планку, измерил ее, карандашом наметил точку и начал сверлить. Вой дрели эхом отдавался в пещере; в ноздри бил запах лежалой сырой древесины, а из просверленного отверстия струйками высыпалась дубовая труха. Как только паз был готов, Мэддокс обеими руками приподнял планку и с усилием водворил ее на нужное место. Затем прибил планку гвоздем, просверлил отверстие нужного размера в ранее укрепленном брусе, вставил восемнадцатидюймовый болт и так сильно завинтил ключом шестигранную гайку, что она ушла в древесину на добрые четверть дюйма. Теперь эту гайку нипочем не вывинтить, хоть расшибись. Через час Мэддокс завершил работу. Он оставил лишь входное отверстие. Три бывшие опоры, которыми предстояло блокировать вход, лежали неподалеку одна на другой, уже наготове, с просверленными пазами.