– Высокий, черноволосый, льдистые глаза, странный акцент? Молодой человек чуть расслабляется. – О, так ты его знаешь? – Да, и очень хорошо. – Так просто улыбаться. Труднее бороться с желанием заорать, вцепиться в Хоа, потребовать немедленно нырнуть в землю, сейчас, сейчас, сейчас, чтобы догнать их и спасти дочь. Труднее всего не повалиться на землю и не свернуться в комок, пытаясь вцепиться в несуществующую руку, – она болит; Злой Земля, она болит, словно ее сломали снова, фантомная боль настолько реальна, что твои глаза жжет от слез. Имперские орогены не теряют контроля. Ты уже двадцать лет как не черномундирница и, ржавь, постоянно теряешь контроль – но тем не менее старая выучка помогает тебе собраться. Нэссун, твоя девочка, в лапах чудовища. Тебе надо понять, как это вышло. – Очень хорошо, – повторяешь ты. Никто не сочтет странным, что Страж повторяет слова. – Ты не мог бы рассказать мне об одной из его подопечных? Девочка-срединница, смуглая и тоненькая, кудрявая, сероглазая… – Да, Нэссун. Дочка Джиджи. – Теперь молодой человек полностью успокоился, не замечая, что ты еще больше напряжена. – Злой Земля, надеюсь, Шаффа убьет ее на этой прогулке. Тебе угрозы нет, но твое сознание снова уходит глубоко прежде, чем ты вытаскиваешь его. Юкка права: тебе действительно надо прекратить инстинктивно пытаться убить всех. Ну, хотя бы твоя улыбка удержалась. – О? – Да. Я думаю, она сделала это… Ржавь, но мог и любой из них. Просто от этой девочки у меня сильнее всего холодок по спине шел. Он сжимает челюсти и, наконец, замечает твою режущую улыбку. Но тот, кто знаком со Стражами, не станет задаваться вопросами по этому поводу. Он просто отводит взгляд. – Сделала это? – спрашиваешь ты. – О, я думал, ты знаешь. Пойдем, покажу. Он поворачивается и хромает к северному концу поселка. Ты идешь следом, обменявшись взглядом с Хоа. Здесь еще один небольшой подъем, заканчивающийся плоской площадкой, которая прежде использовалась для созерцания звезд или наблюдения за горизонтом; отсюда тебе видны окрестности, все еще поражающие обилием зелени под довольно недавним и тонким слоем белеющего пепла. Однако здесь ты видишь нечто странное – груду осколков. Поначалу ты думаешь, что это свалка для переработки стекла; Джиджа держал такую возле дома в Тиримо, и соседи приносили туда битое стекло и всякое такое, чтобы он делал из них рукоятки стеклянных ножей. Некоторые кажутся чем-то более высокого качества, чем стекло; может, кто-то бросил туда какие-то необработанные полудрагоценные камни. Все они разноцветные, песочного цвета, серые, немного голубого, но больше всего красного. Но их рисунок заставляет тебя остановиться, наклонить голову и попытаться охватить все это взглядом как целое. И тогда ты замечаешь, что цвета и расположение камней у ближайшего края кучи смутно напоминают мозаику. Ботинки, как если бы кто-то попытался сложить ботинки из гальки, а затем пнул их. Это было бы штанами, разве что среди них беловатые кости и… Нет. Огонь… под… земный. Нет. Твоя Нэссун этого не делала, она не могла, она… Она сделала. Молодой человек вздыхает, читая у тебя по лицу. Ты забыла об улыбке, но даже Страж был бы ошарашен таким. – Мы тоже не сразу поняли, – говорит он. – Может, ты понимаешь? Он с надеждой смотрит на тебя. Ты просто качаешь головой, и он вздыхает. – Ладно. Это было прямо перед тем, как они ушли. Раз утром мы услышали что-то вроде грома. Выходим, а обелиск – большой синий, что болтался здесь несколько недель, ты их знаешь, – исчез. Затем позже в тот же день опять такой же чпок, – он хлопает в ладоши, показывая звук. Тебе удается не подпрыгнуть. – И он вернулся. А потом Шаффа вдруг говорит нашей главной, что уводит детей. И никаких объяснений по поводу обелиска. Ни слова, что Нида и Умбра – это другие Стражи, которые тут заправляли вместе с Шаффой – мертвы. Голова Умбры проломлена. Нида… – Он мотает головой. На его лице чистое отвращение. – Ее затылок… Но Шаффа ничего не сказал. Просто увел детей. Многие из нас надеются, что он никогда не приведет их обратно. Шаффа. Следует сосредоточиться на этом имени. Это важно, а не то, что произошло… но ты не можешь оторвать взгляда от Джиджи. Ржавь едкая, Джиджа. Джиджа. * * * Жаль, что я уже не одет плотью ради тебя. Жаль, что я уже не настройщик, а иначе я мог бы поговорить с тобой температурой, давлением и реверберацией земли. Слова слишком большие и шершавые для такого разговора. В конце концов, Джиджа был тебе дорог в той мере, в которой дозволяли твои тайны. Ты думала, что он любит тебя, – он и любил в той мере, в которой дозволяли твои тайны. Только любовь и ненависть не взаимоисключающи, как я впервые понял давным-давно. Мне жаль. * * * Ты заставляешь себя сказать: – Шаффа не вернется. – Потому что тебе надо найти и убить его – но даже сквозь твой страх и ужас заявляет о себе рассудок. Это странное подражание Эпицентру, который не настоящий Эпицентр, куда он должен был бы привести Нэссун. Эти дети, собранные вместе и не убитые. Нэссун, откровенно контролирующая обелиск, достаточно, чтобы сделать вот это… и все же Шаффа не убил ее. Чего-то ты тут не понимаешь. – Расскажи мне побольше о нем, – говоришь ты, показывая подбородком на груду осколков драгоценных камней. Твоего бывшего мужа. Молодой человек пожимает плечами, громко шурша одеждой. – А, да, ну… Его звали Джиджа Стойкость Джекити. – Поскольку молодой человек со вздохом смотрит на груду камней, ты не думаешь, что он сэссит, как ты вздрагиваешь при новом общинном имени. – Он пришел недавно, камнерез. У нас многовато народу, но нам был очень нужен хороший камнерез, так что когда он пришел, мы не взяли бы его только в том случае, если бы он был стар, болен или откровенно безумен. Понимаешь? – Он пожимает плечами. – Когда они пришли сюда, с девочкой все казалось в порядке. Даже не скажешь, что она одна из них, она была такая правильная и вежливая. Кто-то хорошо ее воспитал. – Ты снова улыбаешься. Совершенно натянутой улыбкой Стража. – Мы только знали, что из-за нее Джиджа сюда и пришел, понимаешь. Услышал слух, что рогги, что приходят сюда, могут стать… не-роггами, наверное. К нам много кто с этим приходил. Ты хмуришься и отводишь взгляд от Джиджи. Не-рогги? – Не то чтобы такое хоть раз случилось. – Молодой человек вздыхает и переставляет трость, чтобы было удобнее. – И вряд ли бы мы приняли ребенка, который раньше был одним из них, верно? Что если такой ребенок вырастет и нарожает неправильных детей? Надо как-то вывести эту заразу. Как бы то ни было, эта девочка хорошо слушалась отца до прошлой недели. Соседи говорили, что он однажды ночью наорал на нее, и затем она перебралась сюда, к остальным. От этой перемены Джиджа, понимаешь, словно… рассыпался. Начал разговаривать сам с собой, что она ему больше не дочь. То и дело ругался вслух. Пинал стены и всякое такое, когда думал, что на него не смотрят. А девочка ушла. Не могу сказать, что осуждаю ее; в то время все вокруг него ходили на цыпочках. Тихим всегда достается, верно? Так что она все больше была с Шаффой. Как птенец, всегда рядом с ним, в его тени. Всегда как он замирал, брала его за руку. А он. – Молодой человек настороженно смотрит на тебя. – Не видел, чтобы вы когда-нибудь к кому-то привязывались. Но она, похоже, была ему дороже всего на свете. Я слышал, что он чуть не убил Джиджу, когда тот на нее набросился. Руку, которой больше нет, дергает болью, но на сей раз более робко, и не пульсирует как раньше. Потому что… ему же не пришлось ломать Нэссун руку, верно? Нет, нет, нет. Ты сама это сделала. А Уке – другая сломанная рука, но сделал это Джиджа. Шаффа защищал ее от Джиджи. Шаффа был нежен с ней, как пыталась ты. И теперь все у тебя внутри дрожит от вытекающей из этого мысли, и тебе нужна сила воли, разрушающая города, чтобы удержать это внутри, но… Но… Насколько же ближе ей могла бы стать обусловленная, предсказуемая любовь Стража после бескорыстной любви родителей, предававшей ее снова и снова? Ты на миг закрываешь глаза, поскольку не думаешь, чтобы Стражи плакали. Сделав над собой усилие, ты спрашиваешь: – Что это за место? Он удивленно смотрит на тебя, затем на Хоа у тебя за спиной. – Это община Джекити, Страж. Хотя Шаффа и остальные… – он обводит рукой тебя и домики, – называли эту часть Найденной Луной. Конечно. И конечно, Шаффа уже знал те тайны мира, за которые ты заплатила кровью и плотью. Ты молчишь, и молодой человек задумчиво рассматривает тебя. – Я могу представить тебя нашей главе. Я знаю, что она будет рада Стражам. Хорошая помощь против налетчиков. Ты снова смотришь на Джиджу. Видишь камень – полное подобие розового пальца. Он тебе знаком. Ты его целовала – это слишком, ты не можешь этого сделать, тебе нужно взять себя в руки и уйти отсюда, прежде чем ты окончательно сломаешься. – Мне… мне надо… – Глубокий вдох, чтобы успокоиться, – немного времени, чтобы обдумать ситуацию. Не сходишь ли к вашей главе и не скажешь ли, что я вскоре приду засвидетельствовать мое почтение? Молодой человек мгновение смотрит на тебя искоса, но ты уже знаешь, что неплохо, если ты кажешься малость того. Он привык, что Стражи не от мира сего. Может, из-за этого он кивает и неуклюже хромает назад. – Могу я задать тебе вопрос? Нет. – Да? Он прикусывает губу. – Что творится? Это как… В последнее время все не так. То есть, да, это Зима, но даже она не такая. Стражи забирают рогг в Эпицентр. Рогги творят неслыханные вещи. – Он показывает на груду Джиджи. – Вся ржавь ползет на север. Даже эти штуки в небе, обелиски… Все это… Люди всякое говорят. Что, может, мир снова не станет нормальным. Больше никогда. Ты смотришь на Джиджу, а думаешь об Алебастре. Непонятно почему. – Нормальность для одного означает Разлом для другого. – У тебя лицо болит от улыбки. Улыбаться так, чтобы другие поверили, – искусство, и у тебя выходит ужасно. – Было бы хорошо, если бы у всех все было нормально, конечно же, но не все хотят такого. И теперь все мы горим. Он смотрит на тебя долгим, полным смутного ужаса взглядом. Затем что-то бормочет и, наконец, уходит, обходя Хоа по широкой дуге. Наконец-то. Ты садишься на корточки рядом с Джиджей. В таком виде он прекрасен, драгоценный и разноцветный. Он чудовищен. За разноцветьем ты видишь безумное разбегание во все стороны нитей магии в нем. Это совершенно не то, что случилось с твоей рукой и грудью. Его разнесло и собрало случайным образом на микроскопическом уровне. – Что я наделала? – говоришь ты. – Чем я сделала ее? Краем глаза ты видишь пальцы ног Хоа. – Ты сделала ее сильной, – предполагает он. Ты качаешь головой. Нэссун и так была сильной. – И дала остаться живой. Ты снова закрываешь глаза. Это единственное, что должно иметь значение, – ты привела в этот мир трех детей, и лишь эта, драгоценная, последняя, все еще дышит. И все же. Я сделала ее мной. Чтоб нас обоих Земля сожрал, я превратила ее в меня. И, может, потому Нэссун все еще жива. Но глядя на то, что она сделала с Джиджей, ты понимаешь, что не сможешь отомстить ему за Уке, поскольку твоя дочь сделала это за тебя… и потому ты в ужасе от нее. Это как – как то, чего ты не встречала за все это время, киркхуша с окровавленной и покрытой пеплом мордой. Джиджа задолжал тебе за твоего сына, но ты, в свою очередь, в долгу перед Нэссун. Ты не спасла ее от Джиджи. Тебя не было рядом, когда она нуждалась в тебе, здесь, буквально на краю мира. Как смеешь ты считать, что защитишь ее? Она нашла себе более сильных защитников – Серого Человека и Шаффу. Она нашла силу, чтобы защитить себя. Ты так ею гордишься. И ты не посмеешь никогда больше приблизиться к ней. Тяжелая, жесткая рука Хоа ложится на твое здоровое плечо.