– У нее здесь чисто. – У бабушки была уборщица. Или домработница. Не уверена, что знаю, в чем разница. – Интересно. – Наверно, ближе к концу она уже не могла обойтись своими силами. Жаль, мы не знали. – Ну, нашей вины тут нет, – твердо сказала Руби. – Могла бы и позвонить. – Она, может быть, и не знала, что ты живешь в Бате. – Какой ужас. Айрис здесь, совсем одна, а ее внучатая племянница буквально рядом. Руби пожала плечами. – Удивительно, что она оставила дом тебе. – Да, – согласилась Гвен. – Ты всегда нравилась ей больше. – Ну не знаю. Вообще-то, я совсем ее не помню. Даже странно. – Это мягко говоря. Получив письмо от «Лэнг и сын», Гвен постоянно думала об Айрис и, как ни странно, ничего не могла вспомнить, натыкаясь в памяти на пустое место, словно напечатанные там слова кто-то стер типексом. – Но ты помнишь, что у нее была курица? – Руби замерла, подбоченясь, с отстраненным выражением на лице. Гвен покачала головой. – Конечно, помнишь. Курица у нее была вроде домашнего любимца. Ты однажды едва не наступила на нее, помнишь? У Айрис начинался старческий маразм, но ты была ни при чем. Я к тому… Ну кто в наше время держит курицу в доме? Мерзость какая, фу. – Не помню. – Гвен закрыла глаза, и тут, словно на американских горках, на нее накатила волна тошноты. Она открыла глаза. – Должна помнить. Ты плакала всю дорогу домой, и Глория купила нам по мороженому. Она никогда так не делала. Ты должна помнить. Гвен почувствовала, как рот заполнился слюной. Почувствовала вкус земляники и едва не задохнулась. – Мороженое помню. Но не Айрис. И дом не помню. – Она обвела комнату рукой. – Ничего вот этого не помню. Совсем. – И это неправильно. – Мы приезжали сюда раз или два. Ты была еще маленькая. – Не такая уж и маленькая. Лет тринадцать, наверно? – Гвен вдруг с ужасом подумала, что, пожалуй, знает, откуда взялось это пустое место в ее памяти. Возможно, она задавала слишком много вопросов, и Глория решила проблему с помощью простого заклинания. Заговоры, привороты, самое простое гадание – вот чему Глория научила младшую дочь в то время, когда другие матери учили своих девочек печь капкейки. Руби снова пожала плечами. – Ну, не много потеряла. Если не считать курицы, все было довольно скучно. Глория и Айрис разговаривали и при этом притворялись, что не ругаются. – Не помню, – повторила Гвен, ненавидя себя за то, что это прозвучало так безнадежно, за то, что возвращение в Пендлфорд напомнило о вещах, которые она так старалась забыть. – А мне наплевать, – сказала Руби. – Это все в прошлом. Глория сбежала в страну Оз, бабушка Айрис мертва; теперь это уже неважно. Гвен поморщилась. – Я просто чувствую себя виноватой. Я не заслужила такой подарок. И едва знала бабушку. – Как говорит Глория, без нее нам только лучше. – Наверно. – Гвен передала сестре чашку и сама села за стол со своей. – Мы ни в чем не виноваты, – сказала Руби. – Все контакты оборвала Глория. Мы же были еще детьми. Мать строго-настрого запретила им общаться с Айрис. Не исключено, что и сейчас, находясь в ее доме, они все еще совершали преступление, караемое смертной казнью. Независимо от того, умерла старушка или нет. Гвен как раз собиралась спросить, что, по мнению сестры, поссорило Айрис с Глорией, когда Руби сказала: – Послушай, у нее была своя жизнь, своя семья, свои друзья. Мы частью этой жизни не были, хотя и не по своей вине, но это вовсе не значит, что кому-то кого-то недоставало. – Она еще раз обвела взглядом кухню. – Это вообще ничего не значит. – Тогда зачем оставлять дом мне? Руби нахмурилась. – А я откуда знаю? Может, по слабоумию? – Не смешно, – сказала Гвен и, недолго помолчав, добавила: – Она поздравляла меня с днем рождения, присылала открытки. – Вот как? Когда? – Каждый год с тех пор, как мне исполнилось тринадцать. Уже после того, как мы перестали приезжать. Руби сделала большие глаза. – Странно. И что она писала? – Ничего. Только подписывалась. Даже не так, просто ставила первую букву имени. От Глории я их прятала. Она когда-нибудь… – Нет, ничего такого. – Руби покачала головой. – Мне она ничего не присылала. И дом мне не оставила. Это несправедливо. А ведь сестра шутит только наполовину, подумала Гвен. – Тебе хорошо, у тебя муж богатый. Руби огляделась. – Можешь представить, что с этим домом сделал бы Дэвид? Гвен поежилась. Дэвид был хорошим человеком, но при этом еще и архитектором, и дом, по его мнению, не мог считаться достойным этого звания без больших окон, стеклянного атриума посередине или крыши из дерна. – Да… – Закончив предварительную оценку дома, Руби переключилась на сестру. И это не обещало ничего хорошего. – Ты, как я погляжу, все еще одеваешься, как студентка художественного училища. Люди подумают, что ты чокнутая. – Со мной все в порядке. И такая одежда для моей работы нормальная. Руби недовольно поморщилась. – Ну, как скажешь. Может быть, подумала Гвен, рассказать ей о людях, участвующих в художественных ярмарках. По сравнению с Брендой Бонкерс, которая вязала крючком бикини и украшала их вышитыми личиками, а потом носила свои творения поверх обычной одежды, она определенно выглядела конформисткой. – Ну что, будем и дальше притворяться, что прошлого года не было? – спросила после недолгой паузы Руби. Ни сил, ни желания вести разборки с сестрой у Гвен не осталось. Стресс последних недель, внезапное возвращение в Пендлфорд и необходимость провести здесь какое-то время вытеснили все остальное. – Если честно, спорить я сейчас не хочу. Мне и этого вполне достаточно. – Ладно, я не против. – Руби поджала губы. – Это непристойно. Гвен рассмеялась. – Непристойно? – А еще это плохо для моей чи. Гвен уже не смеялась. – Я прошла курс гидротерапии и не хочу повторять ретокс. – Руби сказала это так, словно ожидала получить медаль. – Что ты прошла? Руби бросила на нее испепеляющий взгляд. – Ты сама прекрасно это знаешь. – И ты заплатила за это? – Давай, издевайся. Мне легче. – Я и не спорю. – В душе, – добавила Руби. Шокированная тем, что ее сестра произнесла такое многозначное и загадочное слово, как душа, Гвен даже не нашлась, что сказать. – Я теперь йогой занимаюсь, – сообщила Руби. Гвен недоверчиво посмотрела на нее. – Йогой?