– У меня есть руки. Я влез по стене. – Верно, – согласился Олав. – Я бы тоже так смог. Я хорошо лазаю. Когда мы с матерью жили в Опростадире, никто не приносил столько птичьих яиц, сколько я. А зачем ты пришел к дочери ярла, варяг Богослейв? Из удали? Славка покачал головой. – Я хочу ее спасти, – сказал он. – Вряд ли ты поймешь. Я люблю ее, Олав! – Я понимаю, – с оттенком печали произнес юный скандинав. – Я знаю, что такое – любить. И терять того, кого любишь. Сказано было так, что Славка сразу поверил: знает. Этот маленький викинг многое успел повидать за свою короткую жизнь. – Я бы позволил вам уйти, – сказал Олав. – Но эта женщина – наложница конунга. Его собственность. Рабыня. Я не могу тебе позволить обокрасть того, кому я присягнул. – Эта женщина – полоцкая княжна, – возразил Славка. – Княжна не может быть рабыней! – Даже сын конунга может стать рабом, – произнес Олав. – На некоторое время. Если она – настоящая княжна, то вернет себе свободу. А теперь назови причину, по которой я смогу сохранить тебе жизнь. И сделай это быстро, потому что скоро сюда придут. – Потому что ты не хочешь меня убивать, – очень быстро сказал Славка. – Этого недостаточно. – Этого довольно, – Славка заставил себя расслабиться и говорить медленно и неторопливо. Как скальд. Если Олав вообразил себя героем саги, то он должен видеть в Славке такого же героя. Но – рангом пониже. – Тот, кому суждено править, – неторопливо произнес Славка, – должен прислушиваться в своим чувствам. Потому что его чувства, его желания, особенно – непонятные, это больше, чем просто «хочу» или «не хочу». Истинный правитель чувствует волю Бога, а это выше ума и выше любых объяснений. Я – враг, я убил твоих людей… – Они не мои люди, – перебил юный скандинав. – Пусть так. Но ты ел и пил с ними. А со мной – нет. Но я все равно знаю о тебе больше, чем они. – Что ты можешь знать обо мне? – сердито спросил Олав. – Главное, – твердо произнес Славка. Он решился, и теперь все зависело от того, угадал он или нет. – Я знаю, что ты – сын конунга. «Даже сын конунга может стать рабом…» Олав вздрогнул. «Сейчас выстрелит», – подумал Славка. Но Олав не выстрелил: – Кто тебе сказал? – Никто, – Славка старался говорить спокойно и уверенно. – Кто мог мне сказать, если даже твой князь об этом не знает? Он опять попал в цель. Конечно, не знает. Владимир осторожен. А еще более осторожен его дядька Добрыня. Со скандинавами они – в союзе. Дать приют беглому сыну конунга – лучший способ поссориться с конунгом правящим. Кто там сейчас правит у нурманов? Славка поднапряг память. Как и все у него в роду, Славка много знал о том, что творится в мире. Торговые караваны воеводы Серегея ходили на все четыре стороны света и отовсюду приносили вести. За нурманами же следили особо. Не меньше, чем за ромеями. Итак, нурманы. Конунгом у них сейчас – Харальд Серая Шкура. Славка помнил, что этот Харальд на пару со своим братом Гудрёдом прикончили другого нурманского конунга. Об этом говорили киевские нурманы, когда Славка был еще в детских. Лет пять ему было. На память Славка никогда не жаловался, поэтому имя убитого конунга вспомнил даже спустя столько времени. Тем более что имя было какое-то смешное. Хрюкви… Брюкви… Трюггви! Точно, Трюггви! Правда, о том, что у конунга был сын, вроде бы не говорили ничего. Однако терять Славке было нечего. – Ты – сын конунга, Олав Трюггвисон! – заявил он уверенно. – И ты будешь конунгом, потому что твои боги заботятся о тебе! (Прости меня, Господи, за то что назвал богами нурманских кровожадных бесов!) И помогают тебе принять правильное решение. Это значит, что ты тоже станешь конунгом! Мальчишка расцвел. И одновременно надулся от гордости. Купил его Славка. – Ты верно говоришь, – произнес он гордо. – Ты – вещий? – Да, – охотно согласился Славка. – Я унаследовал дар у отца. Он – великий воин и великий ведун. Воевода Серегей. Ты, верно, слыхал о нем. – Слыхал, – кивнул Олав. – Три дня назад, на пиру, мой дядя Сигурд и воевода Добрыня много говорили о нем. Говорили, что это твой отец помог Вальдамару стать ярлом Хольмгарда. Почему же ты служишь его врагу? Иди на службу нашему конунгу – и он подарит тебе полочанку! Он – щедрый! «Возможно, и щедрый, – подумал Славка. – Если речь идет о золоте. Но если дело касается женщин – не особо. А Рогнеда вдобавок – единственная наследница полоцкого княжества». Однако вслух Славка сказал другое: – Я присягнул Ярополку. Не дело для мужа бросить своего конунга в трудную минуту. Даже из-за женщины, которую любишь. Олаву Славкин ответ очень понравился. – Ты первым назвал меня конунгом, Богослейв, сын Серегея, – сказал он, опуская арбалет. – За это я не только не стану тебя убивать, но обещаю: когда я стану конунгом, то сделаю тебя ярлом и наполню твои руки золотом! Запомни это, Богослейв! А теперь уходи! И не забудь о том, что я сказал, когда Вальдамар убьет твоего конунга. «Это мы еще посмотрим», – подумал Славка. Удача снова была на его стороне. Теперь осталось только скрутить юного «конунга», забрать Рогнеду и… Удача Олава оказалась ничуть не меньше Славкиной, потому что не успел тот сделать шаг, как снаружи раздались громкие голоса… – Беги, – шепнул Олав, вскидывая арбалет. Славка ударом ноги распахнул дверь, которую как раз собирались открыть. Воина, который тянул дверь на себя, отнесло шага на три. Славка кинулся в темноту. Другой воин, бородатый скандинав с копьем, размахнулся, чтобы метнуть копье в Славкину спину, но тут в плечо его ударила арбалетная стрела. Викинг уронил копье и взревел. – Ты спас его, дубина! – пронзительно закричал Олав. – Тюлень безмозглый! Викинг тупо уставился на маленького нурмана. К счастью, он не был берсерком, который сечет всё, что подвернется под руку, и вдобавок вовремя вспомнил, что мальчишка – племянник Сигурда. – Кто это был? – спросил второй скандинав, поднимаясь с земли. – Лазутчик! Человек Роговолта! Что вы стоите? За ним! – И бросился в сторону ворот. Он успел заметить, что Славка побежал не к воротам, а к гриднице. – Тревога! – завопил подстреленный викинг. – Враг в крепости! Лови! Бей! К тому времени, когда в башне появились Владимир с Сигурдом, двор полоцкого кремля уже был полон множеством бестолково снующего народа – с факелами и клинками наголо. Обгоняя гридней, Владимир кинулся к лестнице. Взлетел наверх, перепрыгнул через убитого нурмана, ударил в дверь с разбега облитым кольчугой плечом. Дверь, ослабленная подрезанной петлей, рухнула с грохотом. Князь ворвался внутрь… Рогнеда прижалась к стенке, забилась в угол… Владимир налитыми кровью глазами оглядел горницу, кинулся к окну, выглянул… Потом обернулся, уже не так стремительно. – Кто здесь был? – спросил он, нависая над княжной. – Никого не было, – испуганно проговорила Рогнеда. Владимир схватил ее за подбородок, вздернул голову, глянул в глаза: – Не лги мне, рабыня! – Я не рабыня! – Рогнеда отбросила его руку. – Я – княжна! Нехорошая усмешка растянула губы князя. – Ты – девка-подстилка! Ну-ка! – Владимир толчком опрокинул ее на ложе, задрал рубаху до подбородка, смял жесткой рукой молочной белизны грудь, цапнул между ног… Рогнеда лежала, не шевелясь, глядела вверх, на закопченную потолочную балку. – Вот теперь хорошо, – похвалил Владимир. – Будь послушной, и я тебя не обижу. Если бы он заглянул сейчас в глаза своей полонянки, то увидел бы в них такую свирепую ненависть… Но Владимира сейчас привлекали другие прелести.