По замыслу ловца всадник должен был вот так же нырнуть – головой в землю. Но – не вышло. Движение опавших листьев Славка заметил за миг до того, как затянулась петля. Да и нынешний Славка был не чета тому отроку, которого взяли тогда древляне. Прыжок через голову падающей лошадки, сухой шелест покинувшего ножны меча, удобная тяжесть щита, сброшенного с плеча на руку. Кобыла билась на земле, пытаясь встать. Заводной конек, шарахнувшийся, когда Славка выпустил повод, остановился и заржал. Двое ловцов, бросившихся было добить упавшего, – остановились на полпути. Одно дело – прирезать приложившегося оземь, оглушенного противника, совсем другое – лезть на обнаженный клинок. Бронь на Славке была легкая: кольчужка. Полупудовый чешуйчатый панцирь остался во вьюке заводного. Но на его противниках – и того не имелось. Кожаные куртки с нашитыми бляшками. Такие в Киеве ополченцы носят. Славка крутнул клинком, разминая руку, шагнул вперед. Ловцы попятились. Бородатые мужички: один – с боевым топориком, второй и вовсе – с охотничьей рогатиной. Будто на кабана. Славка засмеялся. И едва не проворонил третьего. Хорошо, что слух у Славки был отточен на скрип оттягиваемой тетивы. Кабы на щелчок по рукавице – не успел бы. Щелчок раздался, когда Славка уже падал на землю. Стрела пропела над Славкой и впилась в плечо мужичка с топором. Тот хрюкнул удивленно, выронил топор и уставился на торчащий черен. Мужичок с рогатиной раззявил рот, но высказаться не успел – Славка с земли метнул щит. Попал в колено. Мужик пошатнулся, Славка прыгнул (лучник за спиной пустил еще одну стрелу – в белый свет), скрутил мужичка, как тряпичную куклу, развернулся, прикрываясь им, как щитом. Лучник больше стрелять не рискнул. Славка видел его, присевшего за кустами. Тот еще вояка – полголовы наружу. Пойманный мужичок ожил, захрипел: «Пусти, нурман!» – затрепыхался как заяц, попытался дотянуться до сапога… Славка придавил легонько, чтоб почуял силу и не дергался, тронул сталью горло: – Какой я тебе нурман, смерд! Уймись, не то башку отрежу! Мужичок обмяк… И завонял. Обделался. Зря. Славка не собирался его убивать. Тем более, подсеченная лошадка уже поднялась. Кажись, нога у нее цела. – Эй, ты, в кустах! – крикнул Славка. – Вылезай, не трону! Стрелок вылез. Лук он держал перед собой, внатяг. От страха, должно быть. Нет, и этот тоже не воин. Надо же, какие дерзкие лесовички. Решили нурмана завалить. Славка отпустил скрученного мужичка. Тот сел на травку. Левой рукой Славка сдвинул шлем на затылок. – Не боись, – сказал он с усмешкой. – Не нурман я. – А ну брось меч! – потребовал лучник. – Не то стрельну! – Ты уж стрельнул раз, – сказал Славка. – Хватит уже. – И шагнул к нему. Дзеньк! – Славка поймал стрелу левой рукой, уронил на травку. Мог и не ловить, все равно слабая, да и мимо шла. Рука у стрелка дрогнула. Утомился, чай, впустую тетиву тянуть. Вдруг рот стрелка растянула глуповатая улыбка. Удивленный Славка тоже улыбнулся – в ответ… Но оказалось: неуклюжий стрелок обрадовался вовсе не ему. – Меч наземь, чужак! – раздался за спиной Славки сиплый бас. Славка скосил глаза и увидел на траве разбитую пятнами листвы тень. И еще одну. Двое. Пешие. Стоят близко – вполне можно достать на развороте. – Кладу уже, – примирительно произнес Славка, медленно сгибая колени, делая вид, что хочет аккуратно положить клинок на травку… И крутнулся в стремительном развороте, уходя от возможной стрелы, атакуя снизу вверх ближайшего противника так, чтобы прикрыться им от второго. С лязгом сшиблись клинки. Славкин противник был готов: встретил выпад мощно и умело, и так же умело сдвинулся в сторону, оставляя за спиной вспыхивающее сквозь листву солнышко и давая подход напарнику. Добрый воин, сразу видать. И доспех добрый: панцирь с зерцалом, шлем с личиной, а тыльник – кольчужная сетка ниже ворота. Опасный противник. Однако и Славка не лыком шит. Тоже сместился и уловил противника на выученный у воеводы Асмуда ромейский прием: показал открытый бок, как когда супротивник купился, послал клинок навстречу, отводя вражеский меч, и, вдоль руки противника, змеиным гибким выпадом – прямо в правую подмышку. На севере так не бились. Любой нурман нанизался бы на клинок – как поросенок на вертел. Но этот воин оказался проворней нурмана, а может – знал прием, потому что будто бы был готов: свел Славкин клинок в сторону – вдоль кольчужного рукава, в прорезь наплечника, и кулачищем в обшитой железной чешуей рукавице треснул Славку по физиономии. Будь Славкин шлем в боевом положении, этот удар Славку бы особо не смутил. Наклонил бы голову и принял кулак на стальной налобник. Но шлем был сдвинут на затылок, потому Славка отдернулся назад, пытаясь одновременно выдернуть меч. Меч «увяз», и уклона не получилось. Кулачище пришел Славке точно в подбородок, и светлый день померк. Очнулся Славка от холодной воды, бегущей по лицу. Открыл глаза – и увидел над собой знакомое длинноусое загорелое лицо полоцкого воеводы Устаха. – Здрав будь, сынку, – пробасил воевода и махнул рукой тому, что лил на Славку водичку: довольно. – Здорово и тебе, дядька Устах, – сказал Славка с трудом двигая распухшей челюстью. – А я думал – тебя убили. – А я думал – тебя, – без тени шутки отозвался Устах. Славка сел, пощупал челюсть: сбоку уже налился здоровенный желвак. – Это Кулиба тебя достал, – сказал Устах. – На-ка приложи, – он протянул Славке медную поясную бляху. – Кулиба у нас на это дело мастак. На кулачках дерется не хуже новгородца. А на мечах – еще лучше. Было время: Кулиба у самого Асмуда в отроках ходил. – То-то он мой прием угадал, – сообразил Славка. – А как ты тут оказался, дядька Устах? – Да уж оказался, – фыркнул воевода. – Ты мне вот что скажи, Богуслав: неужели отпустил тебя Владимир? – спросил Устах. – Не то чтобы отпустил… Пощадил. Хотел сперва нурманам своим отдать, а потом узнал, чей я сын, – и пожалел. В клеть запер. Обещал свободу дать, когда Киев возьмет. Только мне, дядька Устах, не верится, что Киев ему дастся. Так что я взял да и ушел. И рассказал, как сбежал из Полоцка. К тому времени, как Славка закончил рассказ, вокруг собралась уже изрядная толпа. Все – вооруженные, хотя настоящих воинов было немного. Десятка два, может быть. Остальные – вроде того стрелка, который вместо Славки товарища своего подбил. – Быстрый ты, – похвалил Устах. – Расскажи, что делать будешь? – В Киев пойду, – ответил Славка. – Надо Ярополка известить. – Эк разогнался, – усмехнулся Устах. – Все дороги уже перекрыты. Владимир, он не лыком шит. Дело знает. – А лесами? – предположил Славка. – А ты наши леса-то знаешь? – задал встречный вопрос воевода. – Так ты мне проводника дай. Чай, найдется у тебя лесовик? Устах засмеялся: – Да уймись ты, торопыга. Послали уж вестников. И в Смоленск, и дальше. Скажи лучше, что в городе деется? – Худо в городе, – Славка враз помрачнел. – Роговолт мертв. Сыны его – тоже. Рогнеда – у Владимира. – Худо, – Устах сгорбил плечи, будто под многопудовым грузом. Люди вокруг тоже пригорюнились. Славка понимал Устаха. Для него, считай, вся жизнь была – в служении Роговолту. Одна жена умерла бездетной. Вторая тоже ушла – родами. Дочку Устах вырастил сам, выдал за белозерского гридня. Третью жену брать не стал. Обошелся наложницей. Тоже бездетной. Она в Полоцке осталась. Может, мертва уже. А дом Устаха уж точно разграблен. Правда, нищим воевода не остался. Славка знал, что в батином торговом деле есть и Устахова долька. – Слышь, дядька, а поехали к нам, в Киев, – предложил Славка. – Батя рад будет. Поживешь пока у нас, пока своим двором не обзаведешься. И Ярополк тебя с охотой примет. Да и воев твоих. Таким молодцам в лучшей дружине место, – Славка подмигнул Кулибе. – Князи твои – за Кромкой. Не вернешь. А с Владимиром сквитаться – лучше места, чем киевская гридь, не найти. Устах поднял голову, глянул на Славку хмуро: – За предложение – благодарствую. Но не поеду. Мертв Роговолт, но Полоцк стоит. И княжна моя жива. Так что дело мое – здесь. А что силы неравны, так и оса мала, а жалит больно. Пойдем-ка поснедаем да помянем князей наших. И ты, Богуслав, расскажешь нам поподробнее, как беда случилась. После Славкиного подробного рассказа настроение воеводы не улучшилось. Но он сумел взять в кулак печаль и снова стал воеводой. Пусть даже теперь войско его иссчитывалось не тысячами – десятками. Собрал всех дружинников: тех, с кем прорвался сквозь нурманский строй, и тех, что прибились позже, – советоваться. Славка, естественно, тоже присоединился. – Перво-наперво надо разведать, что сейчас творится в городе, – сказал Устах. – Я пойду! – опередил всех Славка. – Плохая мысль, – не одобрил Устах. – Тебя же в Полоцке сразу признают. Уж больно ты приметный, Серегеич! Лучше я мальца какого-нибудь пошлю – из смердов. Или, еще лучше, соберем телегу зерна – да и поедет разведчик попросту. Мол, торговать. Так, братки? Воины одобрительно закивали. И все дружно высказали желание стать этим самым разведчиком. – Не так, – враздрай с полочанами выступил Славка.