– Не жалейте об этом, Арчибальд! Оставшиеся в живых достигли бы нашей скалы вплавь, и нам не удалось бы тогда уйти отсюда. Оба приятеля спустились на берег. – Если бы я мог предвидеть подобное приключение, то уложил бы в лодку некоторые припасы, – сказал инженер, – все эти события возбудили у меня аппетит. – Вот как! Мы будем поститься не более двух суток! В следующую ночь попробуем добраться до острова. – На каком расстоянии он находится от нас, по вашему мнению? – В шести, может быть, в семи милях. – Вы уверены, что мы можем добраться туда, не сбившись с пути? Ведь у нас нет никакого освещения! – У меня есть карманный компас со светящимся лимбом, я доведу вас до Мидуэя среди самой темной ночи… Нам только не хватает пары весел или паруса. – Нельзя ли сделать мачту из столба, которым заканчивается гидрографический сигнал, а парус – из брезента, прикрывающего лодку? Американец покачал головой. – Не проверить ли нам инвентарь лодки, – сказал он, – быть может, мы найдем там какую-нибудь трубу, которую можно превратить в весло, руль или рею? Начались поиски. Инженер знал заранее все содержимое лодки, так как наблюдал за нагрузкой всех ее частей. Машина со своими восемью цилиндрами, сложенными попарно, занимала половину всей лодки. Два винта, снятые и завернутые в полотно, были прикреплены к обшивке, коробка с инструментами, прилаженная позади, служила сидением. Два якоря – один морской, другой – со ступеньками и крюками, чередовались на носу с тремя свернутыми гайдропами. Под снастями лейтенант Форстер увидел ряд сосудов, уставленных на дне лодки, покрытых в несколько раз сложенным полотном. – Вероятно, ваш запас масла? – спросил он. – Масло и бензин. – Как? Я думал, что ваш запас бензина заключается в бочонках по сто литров. Я даже уверен, что видел, как их грузили в трюм на «Макензи». – Это верно, но здесь находится все приготовленное на случай, и я оставил все это тут. – Но в таком случае ваша машина может быть приведена в действие! Почему бы нам не воспользоваться ею для поездки туда? – воскликнул американец. – Машина всегда может быть пущена в ход, – ответил смущенный инженер, – но винты… – Что же? Вставим винты – это, вероятно, очень просто. – Очень просто, действительно! Нужно только несколько болтов. Но способ их движения, их расположения слева и справа обшивки не дадут нам возможности воспользоваться ими. – Но почему же? Правда, винты будут впущены только наполовину, но это не помешает управлять ими так, чтобы они все-таки двигались. Безразлично – разрезают они воду или воздух – они должны сообщать нам движение, которое мы можем регулировать, употребив вместо руля сигнальную доску оттуда. Уверенность американца была заразительна: инженеру только нужно было позволить убедить себя. Винты, вынутые из своего футляра, были укреплены на концах осей. Два сосуда с бензином были опрокинуты в резервуар и лодка спущена на воду, оставалось только повернуть рукоятку, чтобы привести мотор в движение. Прежде чем сделать этот опыт, американец недоверчиво осмотрел все вокруг: миноносец-истребитель исчез. Офицер разглядел на юге три судна, идущие друг за другом. Они находились еще слишком далеко для того, чтобы можно было их точно определить. Это были, без сомнения, японские военные суда, но находившиеся на расстоянии более восьми миль! Поэтому можно было приступить к испытанию мотора вполне безопасно. Один поворот рукоятки привел его в движение, затем инженер включил винты. Целый сноп воды поднялся с левой и правой сторон лодки. Последовал страшный толчок, и Морис Рембо еле успел разъединить винты, иначе пришлось бы неожиданно удариться о противоположную скалистую стену. – Мотор слишком силен для такой легкой лодки, – сказал он. – Восемьдесят лошадиных сил для этого утлого челна – это все равно что прилепить к миноносцу – машину крейсера. – Это ничего! Мы устраним это неудобство, если будем часто разъединять винты. Самое главное, добиться движения вперед. Если бы море было неспокойно, оно могло сыграть с нами плохую шутку. Но при таком мертвом штиле мы рискуем только встретить миноносец, который может быть привлечен шумом машины. Остальная часть дня тянулась для молодых людей бесконечно. Сменяя друг друга, они спали несколько часов. Американец нашел в расщелине скалы светящиеся ракушки, или «литодомы», запасся ими и предложил своему товарищу, когда он проснулся. Морис Рембо, в свою очередь, нашел близ гидрографического сигнала немного пресной воды, оставшейся от последних дождей, и она показалась им одним из прекраснейших напитков. В то время как они собирали ее в один из сосудов, их заставил вздрогнуть послышавшийся довольно близко раскат. Это не был продолжительный гул взорвавшейся торпеды, а резкий и как бы оглушительный грохот пушек большого калибра. Потерпевшие крушение тотчас вскарабкались к своей обсерватории. Три недавно замеченных ими военных судна обходили подводный риф, и вторичный грохот, а вслед за ним и третий – прокатились по морю. – Это начинается бомбардировка Мидуэя, – заметил офицер. – Теперь форт отбивается, Арчибальд! И в самом деле, между островком и японскими броненосцами поднялся столб воды. Это был слишком продолжительный удар, и через несколько секунд до них долетел глухой гул: это был первый пушечный выстрел с форта. Ядро долетело раньше, чем гул от удара. Лейтенант с «Макензи» вынул часы и стал быстро следить по секундной стрелке. – Да, это так. Начальная скорость наших снарядов равняется семистам метрам при выходе из дула; дальнейшая же скорость не превышает триста метров в секунду, следовательно, на расстоянии пять-шесть миль – если считать остров в шести милях – звук должен долететь до нас через одиннадцать или двенадцать секунд после выстрела, а ядро долетело раньше звука этого выстрела. Нам придется сделать в эту ночь шесть миль. – Почему японцы не подходят ближе? Ведь на таком расстоянии их выстрелы совершенно не достигают цели? – Вы заблуждаетесь! Прежде всего, их снаряды достигают семи миль; затем, они вовсе не задались целью пускать на укрепление снаряды, обладающие большой, дальнейшей скоростью, ибо, как бы ни была велика скорость, их ядра бессильны против гранитных скал, среди которых заложена крепость. Они хотят только попасть в какой-нибудь пункт форта, так как их ядра – это настоящие мины, содержащие от ста двадцати до ста пятидесяти килограммов знаменитого взрывчатого вещества – шимозы. Они усовершенствовали известные «чемоданы» Цусимы[1]. И я думаю, что в настоящее время судно, в которое попадут один за другим несколько пачек подобных взрывчатых веществ, по всей вероятности, пойдет ко дну с разрушенными верхними частями и задохнувшимся экипажем. Иначе обстоит дело с крепостью, особенно с такой, как Мидуэй! – Вы считаете ее неприступной для бомбардировки? – Я считаю ее, главным образом, неодолимой потому, что ею командует выдающийся человек, майор Гезей, бывший солдат, который скорее погибнет под развалинами своего укрепления, даже скорее взорвет все, нежели сдастся. – Для такого передового укрепления и должен быть избран человек, отлично закаленный… Он молод… этот майор Гезей? – Нет, это старый офицер лет пятидесяти, отличившийся на Кубе, среди «мужественных всадников» нашего Тедди[2], затем на Филиппинах и пользующийся в нашей новой армии репутацией храбреца, возведшего эту храбрость в правило… – Лишь бы у него хватило съестных и боевых запасов… – Слушайте, – прервал американец, – вот выстрел, который, должно быть, оторвал угол у правого броненосца! Вы видите дым, поднявшийся на носу японского броненосца… – Да, он поврежден. А вот и второй удачный выстрел! Браво, Мидуэй! И, забыв о своем собственном положении, старший офицер с «Макензи», выпрямившись, хлопал в ладоши. Инженер посоветовал ему быть осторожнее. Но прежде чем снова растянуться на скале, американскому офицеру доставило большое удовольствие видеть, как поврежденное судно накренилось на правый борт и медленно отчалило. – Японцы, прославившиеся своей хитростью, на этот раз сделали большую ошибку, расположившись здесь, – сказал офицер. – Они могли бы избрать всякий иной путь, но только не этот. – Почему же? – Потому что островок, на котором мы находимся, представляет из себя пункт, точно отмеченный на картах крепости, и, руководствуясь этой картой, наши артиллеристы быстро определили расстояние, так как им точно известно расстояние до острова. – Желтолицые, по-видимому, усмирены на сегодня, – сказал молодой француз. – Оба броненосца также уходят. – Удвоив выстрелы для того, чтобы отвлечь внимание от раненого товарища. Действительно, большие пушки на башенках судна гремели теперь беспрерывно, а на верхушке Мидуэя маленькие белые облачка указывали на точки, куда попадали выстрелы. Раненое судно обошло подводный риф, и на его носу обозначилось зияющее отверстие, немного выше ватерлинии. – Это не броненосцы, а бронированные крейсера, – заметил американец. – Это «Ибуки», один из последних типов, с турбинами, делающий двадцать семь узлов, как английские Indomitables… Они, очевидно, послали сюда свои быстроходные суда, чтобы можно было легко уйти от нашей эскадры, если она нападет на них с тыла. Крен японского крейсера стал очень заметен, и открытые между башнями правого борта трубы, низвергали в море потоки воды. – Большая течь, – снова заметил офицер. – Старый Гезей, быть может, и не подозревает, как удачен был его выстрел. – Если бы мы могли сообщить ему об этом в эту ночь! Крейсера, находившиеся теперь вне досягаемости выстрелов, прекратили стрельбу и удалились на запад. Был ли «Ибуки» настолько серьезно поврежден, что был вынужден отправиться в Японию? И как он совершит в подобном состоянии путь в две тысячи миль? Оба приятеля совершенно не задавались подобными вопросами: им также предстояло совершить путь, и хотя он был не более шести миль, но крайне опасен, на таком неудобном, как их лодка, судне и ввиду возможности натолкнуться на один из виденных в прошлую ночь миноносцев. Наступил вечер. Утес Мидуэя исчез в сгустившейся темноте, но старший офицер с «Макензи» тщательно отметил его на компасе под 176° восточной долготы. Лодка была поставлена у входа в расщелину скалы, откуда можно было выйти в открытое море. Она была покрыта брезентом для предохранения от затопления водой, разбрасываемой винтами, а к корме прикрепили сигнальную дощечку вместо руля. Арчибальд Форстер принял на себя управление, а инженер, наблюдавший за машиной, должен был быть всегда готовым разъединить винты по указанию офицера. Над брезентом видна была только верхняя часть их туловища, и они напоминали людей в спасательных лодках, отправляющихся на помощь погибающему кораблю и закрытых до пояса палубами. Было одиннадцать часов вечера, когда лодка отчалила от приютившей их скалы, которая затем благодаря морскому приливу быстро погрузилась до половины в воду. * * * Если американский офицер сомневался в правильном действии винтов в среде, для которой они вовсе не были предназначены, то теперь он мог успокоиться. Двигатель дирижабля обладал той именно удивительной гибкостью, которая давала возможность одним поворотом рукоятки, служившей для впускания газа, сделать двести или две тысячи оборотов. Скорость вращения на оси, доведенная до минимума, уменьшалась еще сопротивлением воды и не вызывала таким образом в винтах тех резких толчков, последствием которых являлись наполнявшие лодку брызги воды и шум, слышный издалека. Проехав милю, Арчибальд Форстер успокоился и был неистощим в похвалах по адресу мотора и равномерности его бесшумного хода.