«Не девицы, а русалки», – вдруг поняла алатырница. Да и то верно, когда им еще праздновать? Они же тут не просто так, говорят, озерной девы свита. Алёна замерла в замешательстве, не зная, как быть. И вперед не пойдешь, не хочется чужой праздник портить, и назад поворачивать – куда податься? Вот только, пока раздумывала, ее заметили. Девушка лишь взвизгнуть и успела, когда земля вод ногами просела, сложилась в узкий скользкий желоб, и Алёна съехала вниз, как по ледяной горке зимой. Внизу ее мягко подтолкнуло в спину, заботливо поставило на ноги; алатырница пробежала несколько шагов, ловя равновесие, и растерянно оглянулась. Как раз вовремя, чтобы успеть заметить, как желоб рассыпается брызгами; не из земли он оказался – из воды. А через мгновение перед ней стояла сама Озерица – белоснежная, с искорками в волосах и на коже, в такой же рубахе, что и русалки, но теперь бы Алёна ее ни с кем не спутала. – Ну здравствуй, Алёнушка, – проговорила озерная дева с ласковой улыбкой. – Что же ты в стороне стоишь? Что с нами не празднуешь? – Здравствуйте! Да я… – начала алатырница, хотела сказать что-нибудь вежливое и пустое, но не придумала. Помолчала пару мгновений и вздохнула честно: – Напраздновалась я сегодня, довольно с меня. Озерица растерянно подняла брови, обвела девушку задумчивым взглядом. В уголках губ еще пряталась улыбка, но глаза уже были серьезными, внимательными. От озерной девы не укрылись и следы слез, и беспорядок в одежде от бега, и встрепанная коса. – Не дело это, одной в праздник куковать. Пойдем. – Она подцепила алатырницу под локоть и потянула куда-то вдоль берега, на ходу махнув русалкам, – видимо, чтобы продолжали веселье без нее. – Да ну что вы из-за меня… – Идем, милая, идем, – оборвала Озерица невнятные смущенные возражения. – Меня, Алёнушка, не всякий человек встретить способен, а ты уже второй раз ко мне выскочила. – И что это значит? – все же спросила Алёна, поскольку пояснять что-то спутница не спешила. – А Матушка знает! – улыбнулась та. – Но я так думаю, значит это, что я таким людям впрямь нужна, да к тому же помочь могу. Так что не спорь, расскажи, что за кручина приключилась, кто тебя обидел? Садись, – махнула рукой. Путь вышел недолгим, и Алёна с удивлением узнала место, до которого добрались по берегу, – то самое дерево, у которого они встретились в первый раз. Но и не узнала тоже, потому что под ивой теперь расстилался заливной лужок, а крутой высокий берег сгладился пологим скатом. – Чудно, – тихо пробормотала алатырница, послушно усаживаясь на низко склонившееся дерево. Как будто в прошлый раз оно было выше, нет?.. – Что такое? – Озерица устроилась рядом. – Когда тут трава успела вырасти? – А вот сегодня и успела! – звонко засмеялась дева озера. – Колдовская она, трава эта, вода под ней. На траве плясать всяко удобнее, а по воде русалки ходить не умеют, проваливаются. Да ты рассказывай, что за печаль приключилась? – вернулась она к прежнему вопросу. Алёна немного посомневалась, но долго упорствовать не стала: слишком хотелось выговориться, хоть с кем-то поделиться. И пусть не решение всех проблем найти, но хоть сочувствие и понимание… Поначалу, правда, собиралась только о княжеском дворце рассказать да о самом князе, никого лично не касаясь и не очень жалуясь, но незаметно разболтала все, даже о воеводе. Не только о том, как повел себя сейчас, но как оказался таким же, как и все остальные здесь. Вот уж верно – болото… Пока говорила о дворце, еще могла сдерживать слезы, а как дошло до Олега – сил не осталось. И после, кончив рассказ, она совсем по-детски ревела, лежа на шершавой коре старого дерева и уткнувшись лицом в колени Озерицы. А та ласково, по-матерински гладила ее по голове, глядя на озеро. Снятый с черноволосой головы венок лежал тут же. – Дети, дети, – тихо вздохнула дух озера. В устах вечно юной девы слова эти звучали странно, но тихая грусть в глазах была искренней. – Бедные глупые дети… – Вновь пригладила мягкие черные волосы, помолчала. Спорить и иначе утешать девушку Озерица не спешила, терпеливо дожидаясь, пока сама успокоится. Да и слезы тут к добру были, с ними и обида выходила, и, как она надеялась, другие дурные мысли. С четверть часа прошло, когда Алёна завозилась и села, смущенно утирая рукавом покрасневшие глаза и шмыгая припухшим носом. – Я вам весь подол слезами залила, простите, – тихо пробормотала она. – Пустяк. Что эти слезы? Та же вода! – легко улыбнулась Озерица. – Лишнее вышло, и легче стало. Стало ведь? – Угу, – ответила Алёна, вслушиваясь в себя. И впрямь свободнее сделалось… – Ну а коли так, и поговорить можно. Если пожелаешь выслушать, – серьезно, спокойно сказала озерная дева, и вот именно в это мгновение казалась она куда старше, чем обычно. А главное, куда строже, чем виделась прежде. Глядя на нее такую, Алёна немного струсила и подумала, что, наверное, обошлась бы без будущего разговора. Но малодушный порыв подавила и сказала тихо: – Пожелаю. – Ну ты уж так насупилась, выговор слушать приготовилась! – Озерица смягчила прежний взгляд улыбкой. – Не буду я тебя ругать, не бойся. Но правду скажу. А правда в том, что грустишь ты о пустяках, горе твое дохлого ерша не стоит. Нет, что Олежка – дурак, так я с тем не спорю, и дурные его эти попытки в вине забыться тем хуже, что сам понимает – не прав. Ну а в остальном… А ты чего от дворца-то княжьего ждала? – со смешком спросила она. – Светлого князя, благодушных бояр да лубочных боярышень? Чудна девка! Алёна под взглядом Озерицы почувствовала себя глупо, но кивнула и тихо добавила: – Князя в народе любят. Да и воеводу я другим запомнила… – Еще бы ты его другим не запомнила! – рассмеялась Озерица. – Сколько тебе было лет от роду, десять? И долго ли ты с ним общалась тогда? Ой не думаю! Алёна ощутила, как горят щеки, и виновато опустила глаза. Возразить было нечего. – Нет, он и впрямь хороший мальчик – честный, самоотверженный, надежный, – продолжила рассуждать дева озера, словно не замечая стыда собеседницы. – И что-то в нем от того героя, конечно, есть, не на пустом месте слава возникла. Да только бараном упрямым он всегда был, порывистым тоже, гордым в чем-то без меры. И в себе покопаться не меньше твоего любит, и такое там находит – жуть! Впрочем, не только в том дело. – После недолгого молчания она перестала улыбаться. – Досталось ему тоже немало, крепко досталось, не всякий сдюжит. И жизни мирной он знать не знает… Ну да довольно о нем, что там тебя еще так поразило? Князь? Так князь он впрямь хороший, за Белогорье от души радеет, старается получше сделать. А что до баб охочий – есть такое, а кто не без греха! Он никого не неволит, и подружка твоя коль дурная и головой наперед думать не приспособлена – ее дело. Не так она юна, чтобы настолько жизни не знать. – Жаль ее… Ульяна хорошая, она правда влюбилась! Сердцу не прикажешь. А он… – А отчего ты думаешь, что он не мог влюбиться? – насмешливо оборвала Озерица. – Нешто князю больше заняться нечем, чем так развлекаться? Уж больно нечестно у тебя выходит. Подружка твоя, бедная-несчастная, влюбилась, а еще она юная и наивная и устоять не могла, и это ее как будто оправдывает, да? А что служба у князя – не чарка меда, и обрыдли ему старые лица, а тут юная, милая, ни на кого не похожая, такой глоток свежей воды, его не извиняет? Тоже ведь как будто не было возможности устоять! – Вы что, его оправдываете? – не сразу сумела справиться с изумлением Алёна. – Вот еще чего не хватало! – отмахнулась дева с пренебрежением. – Я тебе о том толкую, что оба они хороши. Князь гадко себя повел, но гадко с Софьей, а не с девицей этой твоей. Чай, она и сама с глазами и головой на плечах, думать надо, прежде чем от женатого мужчины подарки принимать и ухаживания его привечать. Так что об этом вовсе не печалься. Ну а что девки во дворце злые и козни строят… Да будто в твоей родной станице люди другие! Разве только размах поменьше, оттого что возможностей не столько. Люди везде одни – есть в общем хорошие, есть дрянь, но у всякого, если поискать, темное и светлое в душе найдется. – Да, вы правы, – тихо вздохнула Алёна. – Я просто не думала, что здесь все вот так, ждала иного. Глупо, наверное, но – да, думала, они чем-то лучше, зовутся же благородными. А потом княгиня, девицы эти злобные, и сразу все как-то не заладилось. А еще, наверное, дело в том, что дома я ко всем привыкла, знаю, чего от кого ждать, и родня там есть, и друзья надежные, верные, а здесь каждый – новая загадка, и неясно, кому верить можно. И я-то для них не своя, с чего им тепло встречать… – рассуждала она немного сбивчиво, но от этого тоже становилось лучше. – Вот, другой разговор! – одобрительно улыбнулась Озерица. – Не зря ты мне понравилась. Идем, довольно тут тухнуть, праздник сегодня. Не любы тебе княжеские забавы – ну так попробуй русалочьи! Поначалу Алёна дичилась и откровенно побаивалась веселящейся нечисти. Прежде ей доводилось сталкиваться с русалками, и добрыми те встречи не были, в лучшем случае расходились каждая при своем. Однако здесь и сейчас русалки веселились. Искренне, от души, и вскоре Алёна почти забыла, с кем водит хороводы и играет в игры. Всей разницы – ладошки у новых знакомых были прохладными и влажными. Те же забавы, те же песни, гадания те же. И воск в воду лили, откуда только взяли все нужное, и камешки бросали, и венки пускали… Алёне не давала покоя мысль, на кого могут гадать утопленницы, так что она в один момент отвела Озерицу в сторону с вопросами. Неужели на водяных? Оказалось, и на них, и не только. Русалки урожденные жили как духи, но и почти как люди, тоже любить умели и тоже чувств искали. А вот с теми, что из утопленниц, по-разному бывало: иной русалке новый облик приходился по душе, выбирала она себе водяного по сердцу и жила не тужила, не вспоминая о прошлом, а если не получалось – рано или поздно то ли на алатырника нарывалась, который к Матушке на покаяние отпускал несчастную душу, то ли иным каким способом прерывалось такое вот ее посмертие. Сегодня здесь собрались всякие, не только духи, которые жили в озере, но и утопленницы с окрестных речек. Но сегодня – праздник Озерицы, старшей над всеми речными и озерными духами, и нынче даже самые злые из утопленниц вспоминали светлые дни своей жизни и были куда добрее и веселее. Им сам дух праздника не давал грустить. А в остальном русалочье гулянье оказалось Алёне гораздо больше по душе, оно почти не отличалось от деревенского. Разве что парней недоставало, но не настолько, чтобы всерьез расстраиваться. Больше печалило то, что предметы сплетен были ей незнакомы, да и во многом остальном непонятны разговоры новых знакомых. Однако говорили мало, и через некоторое время алатырница повеселела и думать забыла о своих недавних горестях. Права была Озерица, мелочи это. В гадания Алёна никогда не верила, они не сбывались, но пытала судьбу вместе с остальными и нагадала в конце концов предательство, разочарование, дальнюю дорогу и сватов от любимого. Может, порадовалась бы, как радовались остальные девицы, да только оно каждый год выпадало – не на Озерицу, так на другой какой праздник. Было глубоко за полночь, когда сама дева озера аккуратно подхватила алатырницу под локоть и потянула прочь от звонкой компании русалок. – Что случилось? – удивленно глянула Алёна на духа. – К тебе пришли, – улыбнулась та в ответ и кивнула вперед, продолжая вести девушку вдоль берега. Увидев, к кому они идут, алатырница едва не запнулась на ровном месте и с трудом удержалась от того, чтобы упереться и не пойти. Сдержалась, понимая, что Озерицу ей все равно не побороть, коли та не захочет, а потом спутница добавила, почуяв ее смятение: – Вам очень нужно поговорить. И не бойся, он тебе дурного не сделает. Да и я, коли надо, недалеко буду. Алёна не боялась воеводы, а вот как говорить с ним будет – боялась. Неприятно было после последней встречи, неловко, и неясно, как держаться. И куда только былая легкость девалась! Впрочем, известно куда. А вот как ее вернуть?.. Воевода опять выглядел не так, как на пиру, а так, как при первых встречах, и оттого стало чуть спокойнее, словно это на самом деле были два разных человека. Босой, в подвернутых штанах, в рубахе навыпуск с расстегнутым воротом и закатанными рукавами. Кажется, Олег только недавно выбрался из воды – одежда липла к еще мокрому телу. Сапоги, кафтан и пояс с кинжалом он держал в руках. Воевода стоял поодаль и до сих пор, кажется, просто любовался русалочьим весельем, а теперь ждал, пока женщины подойдут. – Здравствуй, Олежка, – первой заговорила Озерица. – Привет. С днем рождения тебя, – ответил он, лишь на мгновение оторвав взгляд от Алёны. Смотрел пристально, внимательно, тяжело, отчего той становилось все больше не по себе. – Спасибо. Ну беседуйте, – легко напутствовала дева озера. Мгновение – и нет ее рядом, уже опять среди русалок звенит ее смех. А в воздухе повисла густая, смущенная тишина. Алёну она тяготила, и девушка отчаянно пыталась придумать, о чем заговорить, но в голову ничего путного не шло. Олег тоже молчал – тяжело, хмуро. Но он нарушил молчание первым, предложил негромко: – Давай отойдем, что тут стоять. Алатырница только кивнула и с прежним, а то и крепнущим чувством неловкости зашагала рядом с мужчиной. Шутка духов или насмешка Матушки, а пришли они туда, где совсем недавно Алёна жаловалась Озерице на жизнь. Вот и теперь воевода молча постелил на дерево свой кафтан, жестом предложил сесть. Замешкался, не решившись подать руку и помочь, а там и поздно стало – девушка легко запрыгнула сама. И он остался стоять рядом, бросил сапоги на траву, сверху опустил сбрую с кинжалом да шашкой в незнакомых нарядных, праздничных ножнах. – Алёна, я хочу извиниться, – наконец заговорил Олег, глядя прямо и открыто. – За что? – тихо уточнила она. – За поцелуй этот. А больше за то, что наговорил, – добавил воевода, еще сильнее хмурясь, отвел глаза, уставился на озеро, словно любуясь. – Я не имею никакого права тебе что-то указывать, запрещать или уж тем более осуждать. Дмитрий… хороший парень, немного бестолковый, но… – И что? – не поняла Алёна. – И это не странно, что он тебе понравился. А я, старый дурак, тебе весь праздник испортил спьяну с этой своей ревностью… – Он поморщился, все так же не глядя на девушку. Алатырница несколько мгновений растерянно молчала, не веря услышанному и одновременно коря себя за недогадливость. – И точно дурак, – пробормотала она наконец. – Княжич – хороший парень, да только на кой он мне-то сдался?