В тот же год у меня родился второй сын. Его я тоже родила в лесу. Там я и оставила детское место и пуповину. А когда вернулась за ними, то уже не нашла. Может, их тем временем съел какой-нибудь зверь. Индейцы обычно вешают пуповину на ветку пальмы пупунье. Когда Фузиве увидел младенца, он сказал: «Глаза у него большие, как у Карионы. Его имя будет Кариона». Так индейцы зовут красивую птицу с большими глазами. Примерно в это же время началась страшная эпидемия. Фузиве не велел мне выносить малыша на солнце — говорил, что в сильную жару духи солнца похищают младенцев. На плантацию мы ходили рано утром. «Когда солнце стоит высоко в небе, оно очень злое, потому оно и печет так сильно»,— объяснял муж. Вечером он не разрешал моему старшему сыну играть на площадке, потому что дух ночи — черный титири мог его украсть. Фузиве знал все пути ночи, луны и солнца. Мой первенец тоже заболел и был при смерти. Старые колдуны — шапори стали искать тень сына. Они надышались эпены, легли на землю, прислушались и сказали: «Мы ничего не слышим, значит, амахини[40] его не похитили!» Потом они стали на корточки и поползли по тропинке. Первым полз Фузиве, немного спустя он громко объявил: «Эта тропа ведет к белым. Видите, никаких следов нет. Я пойду первым, потому что я знаю пути солнца, ночи, луны, титири, белых, амахини». Он полз дальше и потом говорил: «Эта тропа ведет к амахини, но и тут нет никаких следов. А здесь, на лунной тропе, следы очень старые. Смотрите, на тропе саматари видны следы! Они влезли на крышу шапуно и спрятались вот здесь. Смотрите, тут следы двух хекура саматари». Шапори смотрели и подтверждали: «Верно, вон тут они повернули назад». Так Фузиве и шапори обошли на корточках шапуно, и потом Фузиве сказал: «Его украли хекура солнца! Малыш плачет там, наверху. Солнце спрятало его у себя, ему жарко, поэтому он и плачет. Попробуем его отнять». Фузиве был великий шаман, и он знал все тайны. После этого шапори и Фузиве снова как следует надышались эпены и сказали: «Вот теперь мы можем подняться к солнцу и не сгореть!» Они стали бегать по площадке. Фузиве шел впереди и говорил: «Не бегите! Идите следом за мной! Я поднимаюсь к солнцу». Когда индейцы сильно надышатся эпены, они верят, что и в самом деле взлетают в воздух. Вдруг один из колдунов закричал: «Солнце прожгло мне глаз!» Он заметался по площадке и свалился на землю. Другой держался руками за ствол дерева и стонал: «уа, уа», потом опустил руки и тоже рухнул на землю. Индейцы сказали, что солнце дунуло на него огнем и он сгорел. Один за другим шапори без чувств валились оземь. Лишь Фузиве уходил все дальше и не падал. Наконец он сказал: «Ты, солнце, всех сжигаешь, но все равно я проник в твое шапуно. Ты похитило моего сына, и теперь я пришел его забрать». И он с корзиной на руке побежал к моему больному сыну. Он отсасывал губами болезнь из горла сына и громко пел: «Маньебиритаве, хекура птицы тукана, приди и притронься к горлу сына, чтобы оно опять стало влажным. А ты, красавица преньума, дочь хекура жабы, сядь рядом и своими маленькими холодными руками охлади кожу моего сына. Я пришла, меня зовут преньума, мое лицо все в красивых цветных полосках. Я живу у реки и по утрам пою: «прик, прик, прик»,—так приговаривал Фузиве, обливая сына невидимой водой всемогущих хекура,— а теперь, пританцовывая, подходит красивая хасубуриньума[41]. Всю ночь она будет сидеть возле больного, чтобы успокоить боль. Вот идет маньебиритаве, в пакетике из листьев она несет зелье от болезни, зелье великих хекура. Она намажет сына этим зельем, и он снова станет здоровым. А ты, иньамариве (хекура ленивцев), слишком медлителен, твоя ленивая, вялая рука не сумеет схватить болезнь. Уходи, не мешай». Фузиве передохнул и снова запел: «Я хехериве — хекура летучей мыши. Я прилетела, чтобы укусить болезнь и вытащить ее из тела. Своими крыльями я отгоню болезнь. Когда я была человеком, я любила свою свекровь, и в наказание хекура превратили меня в летучую мышь». Потом Фузиве стал потихоньку отходить от больного, громко повторяя: «Останься с ним, преньума, останься с ним, хасубуриньума. Не дайте болезни вернуться». Сыну и в самом деле стало много лучше. Потом еще многие заболели и умерли. Индейцы говорили, что эти люди умирали не потому, что была похищена душа — нохотипе. Виновником смерти был шавара — вакеши, бледное существо, которое проникало в тело больного и убивало его хекура. Помнится, я сидела рядом с Фузиве под пальмой бакабе[42], когда вдалеке послышалось: «Э... ээййй...» Фузиве сказал: «Не отвечай, это кричит лихорадка, мать болезни. Она увидела много человеческих следов сразу и не знает, куда ей идти. Потому она и кричит. Если ты отзовешься, она придет к тебе. Сегодня ночью мне приснились белые. Все они были одетые. Они подбрасывали в очаг сучья, из трубы валил зловонный дым и летел к нам. Когда белые раздеваются, они оставляют болезнь в своей одежде. А потом приходит шавара — вакеши и убивает хекура. Если бы не было белых, не было бы и болезней»[43]. Пожалуй, в его словах была доля правды. Когда я жила с индейцами, я ни разу ничем не болела и даже голова у меня не болела. Я узнала, что такое болезнь, когда вернулась к белым. Сразу после того как началась эпидемия, все намоетери разделились. Каждая семья жила в отдельной маленькой хижине. Вскоре умерла и старшая жена Фузиве, которая так любила меня. У нее остался маленький ребенок. Он все время плакал. Фузиве сказал мне: «У тебя много молока, покорми и этого малыша». Я согласилась. Как только малыш начинал плакать, сестра Фузиве приносила его ко мне. Он был очень воинственный, отталкивал моего второго сынишку и не подпускал его к груди, пока не наедался досыта. Я очень его полюбила. Потом заболел и сам Фузиве. Он ходил, опираясь одной рукой о длинную палку, а другой — о плечо одной из жен. Однажды у реки он наклонился, чтобы напиться, упал и потерял сознание. Подбежали дочка и другая жена, подняли его, усадили. В тот день он чуть не умер. Подошел старый колдун — шапори и спросил: «Что с ним?» «Не знаю,— ответила дочка Фузиве.— Ночью ему было плохо, утром пошел к реке напиться и упал». Старик поставил на землю глиняные горшки и стал трясти Фузиве. Потом нанюхался эпены и запел: «Болезнь сожгла горло херерехириве, хекуры попугая, верного друга тушауа. Вот почему он потерял сознание». Он стал обсасывать горло, голову, грудь Фузиве, чтобы вытащить болезнь. Фузиве упал часов в восемь, а старик шапори колдовал над ним примерно до полудня. Когда Фузиве пришел в себя и ему стало лучше, старик сказал: «А теперь вставай». Тушауа поднялся и, опираясь сразу на две палки, медленно-медленно пошел к хижине. Однажды, когда Фузиве наглотался эпены, он сказал старику шапори: «Херерехириве больше нет со мной, кончилась моя болезнь, и его не стало». Старик ответил: «Да, верно, он исчез. Но я попрошу, чтобы к тебе пришел другой — хекура попугая». Фузиве заплакал оттого, что потерял верного друга херерехириве. Когда эпидемия кончилась, мы все возвратились в шапуно. Зять Фузиве отправился искать дикий мед. Вернувшись, он сказал: «Я встретил твоего дядю. Он зовет нас к себе». Дядя Фузиве был тушауа патанаветери. Спустя несколько дней он сам пришел к нам в шапуно и скааал Фузиве: «Мы тебя ждали, почему ты не пришел? Саматари нам обоим враги, а вы, сыновья моего старшего брата, для меня как родные дети. Приходите к нам в гости, и поскорее». Старуха — мать Фузиве сказала: «Он верно говорит, и ему нельзя отказать». Когда гость узнал, что умерла старшая жена Фузиве, она тоже была патанаветери, он горько заплакал. В тот же день мы отправились в гости к патанаветери. Мать Фузиве и мать тушауа патанаветери были сестрами. Когда они снова увидели друг друга, то заплакали от радости. Мать тушауа патанаветери все повторяла: «Проходите, проходите в наше шапуно». Фузиве называл ее «мама», а сыновья тушауа называли Фузиве «старший брат». В шапуно патанаветери мы прожили долго. Фузиве помирился с гнаминаветери, и они вместе с хасубуетери устроили большой пир. Спустя некоторое время Фузиве peщил вернуться в шапуно возле плантации. К этому времени бананы и пупунье сильно выросли. Иногда Фузиве говорил нам, своим женам: «Надо бы навестить старика отца». Так он называл тушауа патанаветери. По дороге он беседовал с нами, с ребятишками, давал им совет: «Когда придем в шапуно, вы, малыши, не носитесь по хижине, не хватайте все подряд и сами ничего не просите, ждите, пока вам подарят». С нами, женщинами, он был очень добрый, часто говорил мне: «Возьми детей, пойдем дальше все вместе». Если на охоте ему удавалось поймать красивую птицу, он нередко отдавал ее малышам. «Пусть порадуются»,— говорил он. Когда в шапуно приходили гости, он разрешал им пойти на плантацию и нарвать сколько захочется бананов и пупунье. Старикам и старухам он отдавал табак, даже если у него самого оставалось совсем немного. Иной раз я даже плакала с досады, потому что Фузиве все плоды у меня забирал и отдавал гостям. Он никогда не сердился, если только его нарочно не подзуживали. Старик — тушауа патанаветери всегда говорил Фузиве: «У тебя много жен — арамамисетериньума, хасубуетериньума, намоетериньума, Напаньума. Так вот, Напаньума — белая, но она такая же, как мы. Я зову ее племянницей, потому что она тоже женщина. Никогда не бей своих жен, особенно палкой, женщины слабее нас и больше страдают от побоев. Иногда муж поколотит жену палкой, она убежит в лес с ребенком, а там их ждет ягуар. И потом этот человек остается и без жены, и без ребенка». «Нет,— отвечал Фузиве,— я их не бью. Правда, если они начинают ссориться, тут я не выдерживаю, всем сразу достается. Но теперь они почти не ссорятся». Старый тушауа говорил нам: «А вы, женщины, не ссорьтесь между собой. Если перестанете ревновать, то скоро полюбите друг друга, станете как родные сестры». В это время умер старик — отец Фузиве. Тело его четыре дня висело в гамаке под самой крышей. На пятый день его сожгли. КОЗНИ ПИШИААНСЕТЕРИ После ссоры пишиаансетери и намоетери стали врагами. Когда мы жили в шапуно патанаветери, несколько мужчин пишиаансетери пришли на нашу плантацию и поломали побеги табака. Фузиве ничего не знал. Однажды он сказал тушауа патанаветери: «На нашей новой плантации очень хорошо растет табак, можешь послать за ним своих людей». Тушауа ответил: «Наши хекура видели молодых воинов, которые спали в тапири возле твоей плантации. Они повесили табачные листья сушиться над костром. Может, они украли твой табак». Тогда Фузиве послал зятя взглянуть, что там делается. Он вернулся вечером следующего дня, но заговорил не с Фузиве, а с одной из его жен: «Скажите ему, чтобы он больше не ждал табака. Осталось лишь несколько листьев, я их принес,— и он положил на камень пакеты с табаком.— Бананы растут так, что любо посмотреть, тростник для стрел тоже высоко поднялся, но вот табак они погубили». Дочь сказала Фузиве: «Эти люди из зависти поломали весь наш табак. Ничего не осталось». «Это были пишиаансетери, следы ведут к их шапуно»,— продолжал зять Фузиве. Тут Фузиве так разгневался, что все испугались. Когда стемнело, тушауа патанаветери крикнул: «Все замолчите! Послушаем, что скажет мой сын». В полной тишине Фузиве заговорил негромко: «Я посадил много табаку, а пишиаансетери оборвали все листья и поломали кусты. Что они хотят от меня? Хотят, чтобы я их убил! Ну что ж, я убью одного из них. Тогда у пишиаансетери будет настоящая причина гневаться на меня. Это я должен был разгневаться за то, что они ранили меня в глаз. Но я их простил». Он говорил долго, до самой ночи. Когда он наконец умолк, старик — тушауа патанаветери сказал: «О сын мой, не надо никого убивать. Двое твоих сыновей уже большие, один недавно родился. Почему ты хочешь кого-нибудь убить? Думаешь, убить человека — это так, шутка. Часто тому, кто убил, приходится спасаться бегством. И тогда его дети будут из последних сил тащиться по лесу и плакать от голода. Разве ты этого не знаешь? Я знаю, потому что я стар. Когда мы жили на том берегу Большой реки, мы враждовали с кунататери. В бою они убили одного из наших и многих ранили. Пришлось нам бежать. В дороге мы питались только сердцевиной пальмы инайя и плодами балаты. Мои дети плакали от голода, а я плакал от жалости, глядя на них. Твой отец тоже плакал от горя, а ты, тогда еще совсем малыш, вместе с другими ребятишками плакал от голода. А теперь ты хочешь убить кого-нибудь из пишиаансетери. Разве тебе и твоим детям после этого станет легче? Подожди немного, и табак вырастет снова. Не гневись, если бы они убили твоего брата, ты бы мог им отомстить. Но за куст табака человека не убивают. Табак можно посадить снова, а вот брата, отца, сына больше уже не найти. Хочешь, мы сами снова посадим табак на твоей плантации?» Старый тушауа говорил долго и умно. Он был добрым и мудрым и не хотел никого убивать. Когда Фузиве погиб, он приносил мне мясо, брал моего сына за руку и говорил: «Старый дедушка принес тебе что-то» — и протягивал ему бананы. Постепенно Фузиве успокоился. Мы вернулись в свое шапуно и снова посадили табак. Спустя некоторое время старик— тушауа тетехейтери пригласил нас к себе в шапуно. Однажды туда пришел муж сводной сестры Фузиве. Он жил вместе с пишиаансетери. Прежде чем войти в шапуно, он раскрасил лицо и грудь. Женщины тетехейтери сказали: «Вон идет пишиаансетери. Наверное, он принес грустную весть». Фузиве лежал в гамаке. Он надышался эпены и теперь беседовал со своими хекура. Он еще раньше сказал: «Я по ногам чувствую, кто-то идет к шапуно. В груди у меня стучит, он придет по этой тропе». Женщины сказали: «Кто к нам может прийти? Ведь никто даже не знает, где мы теперь живем». Но мать Фузиве возразила: «Вот увидите, скоро кто-то придет». И в самом деле пришел этот пишиаансетери. Он повесил гамак и молча улегся. Фузиве встал, подошел к гостю и сел рядом на корточки. Тогда гость слез с гамака, взял свои стрелы, тоже сел на корточки и сказал: «Не жди больше плодов. Пишиаансетери построили шапуно возле твоей плантации, поломали все деревья, повыдергивали ростки уруку. Жена стала кричать, ругаться, но они сказали, что вы сами этого хотели. Они поломали кусты табака и маиса. Все валяется на земле и гниет. Они хотят, чтобы ты оставил им свою плантацию и навсегда поселился вместе с патанаветери. Вот почему они тебе пакостят». Тут жены Фузиве стали возмущаться. Намоетериньума по имени Токома сказала: «Мы много трудились, когда сажали табак, маис, уруку... А теперь пишиаансетери все хотят погубить. Они тебя нарочно подстрекают, так убей их». Она еще долго убеждала Фузиве отомстить врагам. Наконец Фузиве сказал: «Ты, женщина, хочешь, чтобы я убил кого-нибудь из пишиаансетери, и я убью. Но помни, потом тебе же будет хуже!» Он рассердился на Токому за ее слова. Я сказала: «У тебя есть отец и мать, вот ты и подстрекаешь мужа на войну. А я и арамамисетериньума, если мужа убьют, останемся одни. Я не хочу, чтобы он сражался с пишиаансетери, потому что боюсь их тушауа Рашаве. Он очень сильный, и его даже смелые воины боятся». Наконец Фузиве решил: «Вернемся на плантацию, посмотрим, что стало с нашими посадками». По дороге в шапуно он сказал: «Когда был жив отец, он всегда мне говорил: «Не убивай». Теперь старика больше нет». Вечером Фузиве надышался эпены, сел на корточки, подозвал моего старшего сына и сказал ему: «Сын, пишиаансетери пакостят мне, хотят, чтобы я сразился с ними. Если однажды меня одолеет гнев, я их убью. Но тогда и ты останешься без отца». Мальчик посмотрел на него и засмеялся. «Сейчас, сын мой, ты смеешься, но когда меня не станет, тебе и твоей матери плохо придется». Мальчик смотрел на него во все глаза, а Фузиве снова и снова вдыхал эпену. Мой младший в то время еще не мог ходить, а лишь ползал. Потом Фузиве запел свои песни хекура: «Идите завтра в лес. Я вижу много диких свиней, они едят упавшие плоды бурити. Убьем их и в последний раз полакомимся мясом. Потом будет бой и пишиаансетери всех нас истребят, как уже истребили все побеги на нашей плантации». Мимо шапуно проходила старуха пишиаансетери. Она вернулась к своим и сказала, что тушауа их оскорблял, называл дикими свиньями и обезьянами. На следующий день мужчины собрались на охоту. Фузиве решил пойти с нами, женщинами, в лес — посмотреть, не падают ли уже орехи дерева пара. Когда мы проходили мимо плантации, он увидел, что тростник для стрел тоже сломан. «Нет, они явно хотят сразиться с нами,— сказал он.— Хотят убить меня. Только враги ломают тростник для стрел». За нами шли брат, зять и шурин Фузиве. Мы подошли к реке, Фузиве посмотрел на землю и сказал: «Вижу свежие следы человека. Наверное, это пишиаансетери. Мои стрелы соскучились по ним». Я испугалась и сказала: «Не стреляй! Может, они охотятся в лесу. Потом они скажут, что ты хотел убить их из засады, потому что побоялся прийти прямо в шапуно. Не стреляй в них. Не то они нападут на наше шапуно и убьют всех детей». «Нет, я их убью»,— ответил он. Взял из колчана два отравленных наконечника и вставил в стрелы. Другая жена тоже сказала: «Не надо их убивать». Фузиве постоял и молча пошел дальше. В глубине леса мы увидели нескольких пишиаансетери: Вашаве, что на языке яноама означает летучая мышь, Нимотаве, Хотонаве и других. Они болтали, весело смеялись, поправляли наконечники стрел. Нас они не заметили. Когда мы подошли совсем близко, они, увидев нас, смутились и низко опустили головы. Не успели мы пройти мимо, как один из мужчин громко захохотал. Фузиве остановился, посмотрел на них и сказал: «У тебя, Хотонаве, лицо старой обезьяны. И ты еще осмеливаешься смеяться надо мной, когда я прохожу мимо. Знайте же, меня недаром все боятся. Хотите, чтобы я вас убил?» И он с силой ударил стрелой о стрелу. Я схватила его стрелы и тихо сказала: «Идем, они не смеялись. Тебе показалось». Он послушался. Когда мы уже отошли далеко, он сказал: «Ты что, стрелы мои пожалела?» Я ответила: «Нет, мне больно будет, если ты убьешь кого-нибудь из тех, с кем мы жили в одном шапуно. Я их за родных считаю».— «Значит, если я убью одного из них, ты его станешь оплакивать?» — «Да, стану». Пишиаансетери ничего не ответили на слова Фузиве. Но едва мы скрылись за деревьями, они схватили свои палицы и побежали к нашему шапуно. А там оставались всего три женщины да дети. Мы собрали много орехов, и в полдень Фузиве сказал: «Пора возвращаться. Пишиаансетери за нами не пошли, а вернулись назад. Может, они хотят напасть на шапуно». Я не стала раскалывать орехи, а положила их целиком в корзину. Проходя мимо шапуно пишиаансетери, мы услышали шум и крики. А когда вышли на тропу, ведущую к нашему селению, то увидели бежавшую нам навстречу старуху. «Внучки,— закричала она еще издали,— к нам ворвалось много пишиаансетери с палицами. Они хотели сразиться с вами, но никого из мужчин не нашли. Тогда они сказали: «Сегодня вечером вернемся». Фузиве ответил: «Я не хочу драться с ними на палицах, хочу пронзить одного из них стрелой. Палица не убивает насмерть». Я стала умолять Фузиве: «Не убивай, ведь они никого из наших не убили. Я боюсь за детей». Другая жена, намоетериньума, наоборот, подстрекала его: «Нет, он должен убить этих подлых пишиаансетери. Почему ты их защищаешь?» «Потому что, если тушауа убьют, мне некуда будет деваться». Мы начали ругаться. Фузиве прикрикнул на нас и заставил умолкнуть. Пополудни за шапуно залаяли собаки. Фузиве сказал мне: «Ты храбрая, сходи посмотри». Я очень боялась, но выскользнула за ограду и бесшумно добралась до плантации. Там я увидела мужчин пишиаансетери. Они были раскрашены черной краской и двумя руками потрясали палицей над головой. Сзади шли женщины и несли луки и стрелы. Я бегом бросилась в шапуно и сказала Фузиве: «Пишиаансетери идут на нас с палицами». Тем временем наши мужчины вернулись с охоты. Фузиве сказал: «Берите палицы. Разве вы не слышите, как они громко бьют о землю ногами. А с меня хватит моей рахакашива (стрелы)». «Нет,— сказал брат Фузиве,— не стреляй в них сразу. Возьми и ты палицу». А пишиаансетери подходили все ближе, стуча о землю ногами. Они попытались ворваться в шапуно намоетери. Фузиве кричал им: «Нас мало, но все равно вы не войдете, ни один не войдет». Каждого, кто пытался проникнуть в шапуно, намоетери ударяли палицами. Зять Фузиве сильно ударил палицей по голове одного из пишиаансетери, и тот рухнул на землю. Остальные закричали: «Пей хав! Один из нас ранен. Женщины, дайте нам стрелы». Если индейцы хотят сразиться с врагами на палицах, они отдают луки и стрелы идущим сзади женщинам. Только Фузиве и его брат держали в руке стрелы. Фузиве крикнул: «Его ранили палицей, а не стрелой». Тут Рашаве крикнул: «Сегодня зять тушауа расхрабрился. Хочет показать себя перед шурином. Был бы он один, сразу бы в угол забился. Ничего, сегодня мы заставим вас плакать горькими слезами». Фузиве схватил лук и ответил: «Подходи, подходи поближе, Рашаве! Мне как раз захотелось поплакать». «Оставь лук и возьми лучше палицу»,—. крикнул Рашаве. Я подошла к Фузиве и забрала у него стрелы: «На палицу!» «Боишься за меня? — сказал он.— Думаешь, что я не мужчина?» «Нет, но ведь они без стрел»,— сказала я, выхватила у него стрелы и убежала. Тогда Фузиве взял свою палицу: короткую и тонкую — у ручки, толстую и сучковатую — на конце. Когда Рашаве попытался войти, Фузиве изо всех сил ударил его по голове, содрав кожу вместе с клочьями волос. Рашаве не упал, но громко вскрикнул: «Ой! Ну, теперь я с тобой рассчитаюсь. Ведь ты мне раскроил голову». Он подозвал брата и сказал: «Моя рука ослабла. Дерни посильнее, я хочу отомстить Фузиве». Брат сильно дернул его за руку. Тогда Рашаве сказал другому своему брату: «Дай мне твою палицу, она побольше». Фузиве кричал ему: «Что же ты ждешь. Хочешь сразиться со мной, так подходи». «Иду»,— крикнул в ответ Рашаве. Он подбежал и сильно ударил по голове зятя Фузиве. Брат Фузиве тут же ударил Рашаве по руке, и тот выронил палицу. Фузиве сказал: «Что-то я не знаю ваитери, которые роняют палицу. Где же твоя месть?» У Рашаве из головы и руки текла кровь: «Сейчас я не могу, моя рука ослабла, но завтра я приду с луком и стрелами и отомщу». Двое пишиаансетери ударили брата Фузиве по голове. Рашаве был ранен, многие пишиаансетери тоже. Начинало темнеть. Фузиве издевался над своими врагами: «Как жe так? Вас больше, а вы отступаете. Ну, кто еще хочет сразиться с нами?» Тут один из воинов пишиаансетери по имени Тукумапахаве выскочил вперед: «Я готов сразиться с любым из вас». Зять Фузиве бросился ему навстречу. От полученной раны он рассвирепел. Тукумапахаве испугался и бросился назад. Зять Фузиве настиг его, ударил по спине, и тот упал. К нему подбежал сын и с упреком сказал: «Отец, ты не должен был сражаться, это дело молодых». Когда Фузиве увидел, что пишиаансетери отступают, он крикнул: «Давайте выйдем и догоним их». Стало уже совсем темно. Намоетери собрались все вместе, грозно топали ногами о землю, потом выскочили из шапуно. Пишиаансетери бросились бежать. Фузиве крикнул им вслед: «Я больше не гневаюсь на вас. Вы ударили меня по голове, но я уже не гневаюсь. Возвращайтесь в свое шапуно и спите спокойно. Я тоже пойду спать». Махарашаве, брат Рашаве, ответил: «Вы должны уйти отсюда и оставить нам плантацию. Здесь мы хозяева». Фузиве созвал своих воинов и сказал: «Хорошо, закройте все входы в шапуно. Когда Рашаве в гневе, он сам не знает, что творит». Той же ночью брат Фузиве и один из воинов отправились в шапуно патанаветери, чтобы предупредить их старого вождя. На следующий день все остались в шапуно. Лишь я одна сходила в лес за листьями. Когда я собирала листья, то услышала голоса маленьких птиц, которые своими криками предупреждают о том, что поблизости кто-то прячется. Это были пишиаансетери. Много позже они мне рассказали, что в тот раз заметили меня. Один из воинов сказал: «Убьем ее. У нее двое сыновей. Если она умрет, они тоже умрут. А сыновей надо убивать, чтобы они потом, когда вырастут, не отомстили за отца». Но другой воин сказал: «Не стреляй. Она женщина, и потом у нее нет родных». ТОКОМА И ГНЕВ ФУЗИВЕ На следующий вечер в наше шапуно пришло больше двадцати воинов патанаветери. Перед тем как выступить в поход, они раскрасили черной краской лоб, щеки, грудь. С собой они захватили только луки и стрелы, даже гамаков не взяли. Войдя в шапуно, один из воинов издал воинственный крик, но Фузиве велел ему молчать: «Если они услышат крики, то догадаются, что мы позвали вас на помощь». Старший сын тушауа патанаветери подошел к Фузиве и сказал: «Я пришел вон по той дороге. И по той же дороге я хочу на своих плечах отнести тебя и всех твоих людей. Пишиаансетери задумали тебя убить. Поэтому я и пришел, чтобы отнести тебя и твоих в наше шапуно. Хочу посмотреть, в самом ли деле пишиаансетери такие ваитери (храбрецы), как они хвастают, и хватит ли у них смелости ворваться в наше шапуно. Нам передали, что они пришли к хасубуетери и сказали: «Мы самые храбрые из всех, мы убьем патанаветери и останемся хозяевами этих мест». Я пришел к тебе, тушауа, только с луком, стрелами и колчаном. Эти два отравленных наконечника посылает тебе мой отец». Фузиве ответил: «Мне приятны твои слова, говори еще, говори». И сын вождя патанаветери продолжал: «Берите женщин и детей и возвращайтесь в наше шапуно. А мы разведем здесь костер, и пишиаансетери решат, что вы не тронулись с места. Потом мы вас догоним». Мы тихо отправились в путь, и пишиаансетери ничего не заметили. На полдороге нас догнали патанаветери, которые оставались защищать шапуно. Они рассказали, что разожгли костер, стали свистеть, кричать и пишиаансетери ни о чем не догадались. Ночью они подошли к шапуно, но патанаветери начали еще издали стрелять в них, и те в испуге отступили. В пути Токома, самая молодая из жен Фузиве, плакала и упрекала его: «Ты испугался и потому не захотел сражаться с пишиаансетери». Она никак не могла успокоиться и то и дело без всякой причины била свою дочку. Токома была молодой и очень нравилась Фузиве. Она еще была в животе у матери, когда Фузиве стал носить из лесу добычу своей будущей теще[44]. А эта женщина тоже очень хотела, чтобы Фузиве стал ее зятем, и посылала ему жареные бананы. Сейчас Фузиве шел вместе с нами потому, что воины сказали ему: «Тебе лучше идти вместе с женщинами и детьми. Если на них нападут, ты сможешь их защитить». Перед тем как войти в шапуно, Фузиве велел всем покраситься красным уруку: «иначе хозяева решат, что кто-то у нас умер». Фузиве взял немного черного уруку и сказал мне: «Покрась им моих сыновей. Когда я умру, они станут ваитери и отомстят за меня». Брат Фузиве тоже раскрасил лицо и грудь сыновей черным уруку, а дочерей — красным. В шапуно старик— дядя Фузиве грустно сказал ему: «Я же тебе говорил не ходи туда, оставайся с нами. Здесь у тебя совсем неплохая плантация, оставь старую этим пишиаансетери. Но ты меня не послушал». Все, и патанаветери, и намоетери, были очень злы на Рашаве. Мы снова стали жить в шапуно патанаветери. Старик тушауа часто говорил Фузиве: «Сынок, у тебя маленькие дети, не надо тебе убивать пишиаансетери. Когда убивают отца, маленькие дети ищут его и не находят. Другие зовут: «Отец, отец». Они тоже начинают звать: «Отец, отец», но отца уже нет. Раньше мы жили все вместе. Позови пишиаансетери в гости и помирись с ними. Лучше убивай стрелами зверей, а не людей. Убьешь птиц, диких свиней, тапиров и пригласи пишиаансетери на реахо. Помни, мы все живем, чтобы потом умереть. Смерть придет сама. А тебе снится плохой сон, ты просыпаешься и решаешь, что надо убить пишиаансетери: «Они плохо обо мне говорят, потому мне и приснился плохой сон». Но ты не о мести должен думать, а о твоих сыновьях и дочерях, которые потом будут плакать от голода. Разве ты не знаешь, кто такие пишиаансетери. Прежде их отцы сражались против кунататери, против вайка. Они были настоящими ваитери, сильными и жестокими. Убитым врагам они отрубали головы и руки». Фузиве гневно отвечал: «А теперь я отрублю им голову и брошу в лесу». Старик продолжал: «Никто не говорит, что ты их боишься». Да и мои воины не из трусливых. Но пишиаансетери всегда были самыми воинственными: их деды и прадеды много людей поубивали. Поэтому я и не хочу вступать с ними в битву». Я слушала и запоминала. Немного спустя махекототери прислали в шапуно гонцов. Те сказали, что у них побывали белые и в обмен на бананы дали им мачете, топоры и ткани. Все патанаветери сказали: «Пойдемте за мачете». Но Фузиве не хотел идти со всеми. Он задумал убить кого-нибудь из пишиаанАтери. Едва патанаветери ушли, Фузиве сказал нам: «Собирайтесь и вы в путь. Пойдем к моему шурину. Там много диких свиней, хочу на них поохотиться». Жена арамамисетериньума сказала ему: «Ты все думаешь о мести, а о своих детях не думаешь». Фузиве ответил: «Да, я должен убить пишиаансетери, потому что вот эта,— и он показал на Токому,— говорит, будто я их боюсь. Я убью, а когда они потом из мести убьют меня, она наконец успокоится. А виновата во всем будет она одна. Хотел бы я посмотреть, как она, вся седая, будет стоять рядом с матерью, когда меня убьют». Токома ответила: «Я скажу, что ты хочешь убить пишиаансетери, чтобы они потом убили моего брата». Шурин Фузиве, к которому мы собрались, как раз был братом Токомы. «И снова скажешь неправду! Ты всегда говоришь неправду!» — воскликнул Фузиве. Мы шли впереди всех, но Токома не хотела идти с нами. «Пусть он идет с теми, кого любит больше, чем меня»,— сказала она. «Это меня он больше любит?» — спросила я. «Молчи,— сказал Фузиве,— иди с детьми вперед». Мы медленно продолжали свой путь. Шапуно брата Токомы стояло на высокой горе, а рядом была небольшая плантация. Фузиве решил оставить там нас, женщин с детьми, а сам напасть на пишиаансетери. Брат Токомы, вождь этой небольшой группки, оказался низеньким, хромым человеком. Как-то стрела попала ему в бедро, задела нерв, и с тех пор он охромел. Когда мы подошли к шапуно, то увидели дым от костра. Неподалеку протекал горный ручей, вода в нем была чистая-чистая. Тушауа сказал нам: «Раскрасьтесь!» Мы все покрасились красным уруку и вошли в шапуно. Брат Токомы, когда увидел нас, закричал от радости. «Наше шапуно большое — сказал он.— Места хватит всем. Завтра приберите вон ту его часть и будете жить с нами». Фузиве ответил: «Хочу оставить у вас на время моих жен». Он твердо решил убить кого-нибудь из пишиаансетери. МЕСТЬ ФУЗИВЕ