Венеда отступила, но стоящий за спиной монах ее остановил. Она развернулась, хотела бежать к воротам, задергалась и закричала. Они подскочили к ней вдвоем: рослые, пахнущие железом и конским потом. Она сразу поняла, чего стоит ее отчаянье в схватке с мужской силой. Она рвалась, кусалась, царапалась… как лисица, пойманная в западню. Они поволокли ее к лошадям. Она оглянулась на Могилу, но ворота уже затворялись. Начала бить кулаками в твердые плечи и шеи, закрытые ватными стеганками. – Оставьте меня! Пусти-и-ите! Проклятые! – На коня ее, привязать ноги под брюхом! – приказал Фулько. И, склонившись к Венеде, прошипел: – Ты даже не подозреваешь, куда я тебя забираю, сука! 16 – Наверняка это здесь, – сказал Булксу, увидев круг серых камней, выплывающий из чащи; только немногие из них были грубо обиты, отесаны в виде диких лиц, незавершенных, словно отражение в треснувшем выгнутом зеркале. – Мы должны встретиться… с лендичами? – пробормотал Тормас. – Это может оказаться… Это засада! – Не каркай. Он не врет, – Булксу указал кнутом на колышущийся в такт конским шагам мешок с головой Милоша. – Сказал: в кругу каменных богов объединюсь с женой. Друг будет ждать с ней. – Не верь лендичу, как не верь бешеной собаке. – Смотри, – Булксу указал на середину круга. – Там что-то лежит. – Вышлем разведку. – Езжай, если сомневаешься. Один! Давай! Тормас поглядел на него с неохотой, но ударил коня пятками. Вырвался вперед, въехал в круг, в лабиринт стоймя воткнутых в землю камней. Некогда они образовывали круг, а нынче стояли криво, наклоненные временем, а те, что лежали сверху, – упали. Грубо обработанные, незавершенные лица богов века камня и столемов. Он осторожно подъехал к проходу между камнями, медленно, придерживая коня, шаг за шагом. Не доверял он этому месту, ему казалось, словно бы камни могли в любой момент сомкнуть ряды, чтобы пленить его, а то и вовсе раздавить. А через несколько шагов он все понял. Не было засады. Они опоздали. Кто бы их ни ждал, кем бы он ни был – был теперь мертв, а демон Каблис перерезал нить его жизни. Камни вокруг пустого пространства в центре круга были обрызганы кровью. Под камнями лежали тела. Пять трупов; если бы с ними был шаман кагана, возможно, головы их рассказали бы историю измены и крови. Лежали мертвые – все в кольчугах, доспехах, стеганых кафтанах. С мечами, с оружием, раны были свежими, кровь едва успела свернуться. Один, высокий худощавый мужчина, разрубленный топором, добитый мечом – кровавый короткий шрам от укола, который пробил кольца кольчуги. Тормас махнул своим, дунул в свистульку. Булксу ехал первым, мрачный и хмурый. Тормас скорчился в ожидании удара нагайкой, но этого не случилось. – Ты опоздал, багадыр. Их уже не схватишь. Те, кто ждал нас, мертвы. Женщины тут нет, нет и щенка. Есть у тебя на это какой-то ответ? Булксу закусил губу, потянулся к седлу, развязал мешок, вытянул ужасные человеческие останки. Сперва ударил голову в лицо, держа за волосы левой рукой: бил правой, сильно, повредив щеку и левую глазницу. – Ты нас обманул! – рявкнул хунгур. – Никто не ждет нас у круга! Только трупы, так ты не соединишься с женой. – Она ту-у-ут, чу-у-увствую, – застонала голова. – Гоните их… они не ушли далеко. На запад, езжайте на запад; гоните их, проклятых, проклятых. Проклятых! – Я нашел следы, багадыр! – крикнул один из воинов. – Тут, за камнями. Шесть, может, семь коней. Поехали туда, где заходит солнце. – Есть, – Булксу поднял ко рту свистелку. – По коням! 17 – Ты хочешь отдать нас хунгурам! Фулько склонил голову, стянул шлем вместе с шапочкой, протер мокрый от пота лоб, спокойно посмотрел на Венеду. – Не я! Твой муж-покойник! Милош подписал вам приговор, совершив то, что легло вековечным позором на рыцарство Лендии. – Он погиб за всех вас, пожертвовал собой, а вы даже не использовали минуты слабости язычников! – Он обрек рыцарство на позор, а на всех лендичей обрушил ярость хунгуров. Молчи, ты не видела Рябого поля, куч трупов, костей, оружия, отрезанных голов. Нашего господина, Лазаря, которого повалили вместе с конем, а потом забрали к кагану, повелев кланяться тому и бить челом. А когда он отказался – то казнили. Был с ним воевода Весемир: упросил держать подол, когда станут рубить голову королю. Сказал: клянусь Праотцом, где будет голова Лазаря лежать – там и моя ляжет. И зарубили его тоже, и обе головы упали на землю. – Радуйся, безупречный рыцарь! Радуйся моему несчастью! Жестокая меня ждет доля. Но ты даже представить не можешь, что сделают хунгуры с этим несчастным ребенком. – Знаешь, что они сделали с нашими воинами из Младшей Лендии? Из градов и городов, из замков и сел. И с их детьми, и с детьми их детей, и с женами, и с дедами. Видела ты пирамиды голов? Рассеченные чрева беременных жен, отрубленные руки мужиков, горящие сборы, иноков, приколоченных к дверям? Людей, которых гонят на восток, через Монтанию, к местам, где хунгуры вызвали из бездны Чернобога?! Рубят и рвут, приколачивают кольями к земле, размыкают лошадьми, насаживают на колья… И всего этого будет достаточно, чтобы не страдать о судьбе единственного ребенка! – Будь ты проклят! Проклят, как и те, кого ты унизил на жальнике столемов, те, у кого отобрал пояса и гербы! Ты – еще хуже! – Лучше молись Ессе, блудодейка, чтобы тот простил тебе пороки. В этом языческом храме искупишь грехи Милоша. Миломир, Хидалла, встаем тут. За нами приедут. Венеда дернулась в седле, но веревки держали крепко. Приедут. Хунгуры… Будет больно. Они съезжали вниз, к огромному сборищу камней, к открытому храму, где столемы веками приносили в жертву людей, оставляя тех на поживу диким зверям. Нынче, когда их не стало, место стояло пустынным. Они въехали меж камнями, серыми и треснувшими, накренившимися и упавшими за века; дожди не смыли с них старых пятен крови, только выгладили идолищ столемских богов и бесов, из времен доисторических, когда человечество тесало камни камнями, а железо только падало со звезд. И вдруг Фулько выпрямился в седле, потому что в центре пустого пространства кто-то стоял. Венеда его помнила, это он гладил по волосам ее сына. Высокий, худощавый, жилистый мужчина с подбритыми висками и теменем. Гиньча из Бзуры… Рыцарь щербатого щита, который вместе с остальными Проклятыми опоздал на битву на Рябом поле. Теперь же он шагал к ним, без шлема, отбросив на спину кольчужный капюшон. С топором в правой руке и со щитом без края – в левой. Медленно, уверенно. Один. – Фулько, Змей из Белой Сарбии! Я ждал тебя и теперь вызываю на бой. За то, что ты опозорил нас, за то, что унизил рыцарские гербы. За то, что назвал нас Проклятыми! За то, что обесчестил пояса и щиты. За то, что отобрал у нас мечи. За то, что вызвал герольда и Домарата Властовича, чтобы те выкрикивали над нами поносные слова. За все это – выйдешь со мной на бой, сам на сам, сейчас. Вставай! – Гиньча показал на траву перед собой. – Или же повалю тебя с твоего коня. До первой крови и раны. Фулько выпрямился и взял шлем. Надел его, потом достал узкий острый меч. – Ты проклят при жизни и после смерти, Гиньча! – крикнул он. – Черви сожрут тебя, будут кишеть у тебя в глазницах, а ты станешь выть, прикованный в бездне, рядом со своим отцом, Чернобогом. Говоришь: до первой крови! Ты трус, и никогда не мог выбрать, никогда не мог решиться. Всегда были у тебя сомнения, угрызения совести. Позволь же тебя их лишить! Умрешь тут! Воткнул шпоры в бока коня. И бросился на противника с места, коротким галопом, потому что не было места для разгона. Гиньча сделал движение вправо, но в последний миг отпрыгнул влево; отпрянул быстрее молнии! Прошел перед копытами, перед опоясанной широким ремнем грудью гнедого жеребца. Поднял щит, на который упал удар меча, а сам рубанул топором. Сверху, потянув на себя, словно крюком. Острие ударило в правую руку Фулько, зацепило ее, вырвало его из седла, выбило из ритма. Рыцарь из Белой Сарбии полетел назад, не выпустив повод из левой руки. Упал и сразу перекатился влево, вскочил, заслоняясь круглым щитом. И тогда Гиньча метнул топор, с яростью, так, что засвистел разрезаемый воздух. Топор воткнулся в щит врага, сила удара пригнула ему руку вниз. А господин Бзуры обрушился на Фулько с мечом. Ударил сверху, справа, сменил удар, ткнул снизу, прощупал противника от бока, заслоненного кольчугой. И вдруг рванул вперед, в отчаянную атаку, протаранив врага каплевидным щитом. Сбил его с ног, свалил на бок, пинком перевернул на спину. Рубанул раз, другой, выбивая меч из рук противника. – Убейте его! – крикнул Фулько. – Проклятый! Проклятый предатель! – Назови меня еще раз предателем, и голова твоя слетит с плеч! – Бейте! И четверо воинов Фулько двинули лошадей, наехав на одинокого рыцаря. С криком, с грохотом, с вынутыми кордами и топорами. Как железная орда, лишенная головы! И тогда свистнули стрелы. Одна, вторая, третья. Из-за камней, из-за менгиров вырвались на конях люди из свиты Гиньчи. Отбросили прямые короткие луки, достали острое оружие. Встали, словно стена, перед хозяином, прикрыли. Били и лупили, сколько было сил, без милосердия. Оруженосец и двое людей Фулько пали с коней, нашпигованные стрелами. Еще двое попытались сбежать. До них добрались за кругом старых богов… А Гиньча двумя руками высоко воздел меч. И заколебался, потому что хотел лишь пригрозить врагу. Ошибся. В руке у Фулько блеснул нож, воткнулся в левую ногу рыцаря, прорезал штанину, проехался по кости… Гиньча вздрогнул от боли. Ткнул клинком Фулько прямо в грудь. Противник вскрикнул; утих, когда Проклятый вырвал меч, поднял еще раз, воткнул снова, уже с гневом, с болью, сознательно! Фулько затрясся, пятки его ударили в землю, когда кончик меча прорвал кольчугу, проткнул стеганку, рубаху и тело. А Гиньча вырвал оружие. – Ты не дал мне времени, а себе – милосердия… – прохрипел он. Не вытирая клинок, стряхнул на траву капли крови, захромал к Венеде. Казался мессией, самим Ессой, который вывел ведов из проклятого города на востоке, храня от силы Чернобога. Воткнул меч в землю, потянулся за кинжалом, провел острием по веревкам, державшим вдову, медленным, осторожным движением. – Еще! Господин рыцарь! Давай! – пищал Якса, всматривавшийся во всю сцену, не понимая, что она на самом деле значит. – Браво, Гиньча! – простонала Венеда. – Наконец-то ты решился! Но… уходим! Хунгуры! Он хотел отдать меня им, ох, спасибо тебе! – Со всем уважением с моей стороны, госпожа! – Да какое там уважение! Они за нами гонятся!