— Что айоры, что рабы… — волна презрения прокатилась по лицу Вицеллия. — Это одно и тоже. Я не хочу вникать, почему слабоумные создания вдруг решили покинуть твою мать. Старик пропал глазами в книге, однако Юлиан не отставал. Ему не нравилось это таинственное проишествие, и следовало разобраться в произошедшем, хотя бы отчасти. — Я хочу еще кое-что спросить у Вас, учитель… — Что же? — Вицеллий недовольно отвел глаза от книги, уже другой, «Генеалогии Сатрий-Арая, с 1000 по 2000 годы». — А куда вы использовали противоядие от Зиалмона? Когда я упаковывал яды и противоядия, то заметил недостачу. Мало кто знал о Зиалмоне, он же Черный корень, потому что растеньице, в общем-то, было весьма обычное. С лежачим разветвленным стеблем, небольшими вытянутыми листочками темно-зеленого цвета и очень черным корнем. Горное растение, произрастающее исключительно на западе от королевства Нор’Мастри, было редким, но неизвестным и никому не интересным. Однако, это простенькое растение состояло в родстве с Ксименом из гор на Севере и имело влияние на Старейшин. Действовало оно ярче, сильнее и быстрее, чем Ксимен, и не чувствовалось в крови человека. Именно смесью Зиалмона отравил свои ладони Вицеллий, когда подавал руку Мариэльд де Лилле Адан. — Я уронил склянку, когда перекладывал в другую ячейку. Нужно будет докупить у травника в Элегиаре. Изыскал тут проблему, называется, склянку я, видите ли, разбил… Вицеллий поморщился, и, в подтверждение своих слов, потянулся трясущимися пальцами к суме у бедра, извлек оттуда граненый бутылек с лекарством для сердца. Юлиан нахмурился, но смолчал. И хотя ему казалась череда таких совпадений чрезвычайно странной, причин врать у старика не было. Зиалмон можно было использовать с пользой лишь на Мариэльд и Юлиана, однако у Юлиана развилась невосприимчивость после ежедневного употребления малых доз, а матушка, целая и невредимая, уже была на пути в Лоракко. Встретил гостей Олентьюк молча. На тракте, ведущем в Детхай, по весне всегда проезжали сонмы паломников, аристократов, гонцов и коробейников. Поэтому, не распространяясь о том, кто они, четверо вампиров переночевали на уютном постоялом дворе и утром, когда солнце приласкало мокрый от ночного дождя город, двинулись дальше. Фийя и Кайя от скуки быстро нашли общий язык и без умолку болтали. Трещали обо всем: о славной погодке, о вязании крючком, о вязании спицами, о стирке застарелых пятен с арзамасовой ткани, о том, как верно плести косы, а как — неверно, о женских днях, о мужских характерах. И хотя хихикающие айорки держались поодаль от господ, чуткий ко звукам Юлиан временами мрачно поглядывал назад. Он уже подустал от пустого щебетанья, но терпел. Никто не виноват, что у Старейшин такой хороший слух. Отряд двигался по тракту на Юг, оставляя позади ухоженные деревеньки с полями, где зеленела рожь, и плантациями винограда. По правую руку над людьми высились хребты Аше, которые постепенно мельчали, пока и вовсе не исчезли. За Олентопией берега и море слились вместе, но берег здесь был неудобный, рваный, подставленным всем ветрам и бурям. То ли дело Ноэль — укрытый в сокровенной и мирной бухте, где капитаны находили убежище даже в жуткий шторм. В Детхае горная гряда Аше вновь изрезала кромку взморья, пропадая лишь в Золотом Ноаме. * * * За пять дней пути крохотный отряд добрался до границы и, находясь в пограничном городе Тальес-на-Каларье, Юлиан, когда лежал в постели в обнимку с Фийей, начал объяснять. — Фийя. Слушай меня, — шептал мужчина и гладил в ночи худенькое тело айорки. — Завтра мы попадем в Детхай. Там уже не существует понятия «Айор», а в Зунгруне — самый большой западный рынок рабов. — Да, тео Юлиан. Мою же матушку, когда она была беременна мной и Адой, Ваша матушка купила в Зунгруне, — Фийя похлопала глазками, не понимая, к чему все идет. — Да, но ты всю жизнь прожила айоркой, а не рабыней, Фийя. С завтрашнего дня не отходи от меня ни на шаг. Это во-первых… — Но я же и так не отхожу. — А кто в Олентопии убежал утром на рынок без меня, а? — Так сандалии порвались, тео Юлиан. Пришлось искать ремешки. Послышался тяжелый вздох. По нахмуренному лицу Фийя поняла, что сказала что-то не то, и густо покраснела, затем уткнулась личиком в грудь мужчине и спряталась от укоряющего взгляда, виновато засопела. Это подействовало, как обычно. Снова послышался вздох, уже более спокойный. — Так… — произнес мужчина. — Никаких покупок, вообще не покидаешь меня ни на минуту и никогда, поняла? Это во-первых. А во-вторых, если все-таки что-то произойдет, то скажи, что ты — моя спутница и любовница. Спросят, свободная ты или рабыня, говори — свободная. — Но я ведь айорка… — Свободная! — уже чуть громче и суровее изрек Юлиан и сдвинул брови на переносице, где бледнел небольшой шрам. — Если ты что-то сделаешь не то, то на тебя не обрушится кара. На Юге стража за нарушение законов вправе наказать любого, по их мнению, осмелевшего раба, даже чужого, серией плетей. Хорошо? — Да… — Ты точно все поняла? — Конечно, тео Юлиан. Щечки Фийи густо зацвели румянцем, и девушка принялась расцеловывать Юлиана в шею, чуть покусывая. Граф Лилле Адан с усталостью взглянул на айорку, чья светлая головушка не затемняла себя лишними мыслями и жила лишь одной — служением. Фийя была женщиной хорошей, верной и скучной — в общем, именно такой, какой должна быть прекрасной мать и жена. Либо рабыня… Поутру вампиры пробудились вместе со скользнувшими сквозь матовое стекло постоялого двора лучами солнца. Кони были оседланы. Тарантон ласково приветствовал хозяина, и отряд двинулся к границе между королевствами. * * * Детхай отделялся от соседа цепью невысоких гор, между которыми то тут, то там сквозили небольшие долины. Выбранная путниками западная тропа петляла меж холмов и вилась каменистой змеей рядом с озером, питающимся водами с горных гряд Дегэйфь. Между Детхаем и Ноэлем не было четких границ в виде реки, а лишь условная — горы. Не было и дозорных башен — эти земли всегда жили в мире. Детхай исконно считал Ноэль братским народом, а ноэльцы любили этих рабовладельцев и рады были видеть их даже в Плениуме. И Детхай, и Ноэль придерживались единой веры в Природных Дюжей, одинаково одевались, и даже песни в тавернах звучали одни и те же. Но отличие было, одно, и крупное — Детхай принадлежал к числу земель с особо жестоким к рабам отношением, в то время, как в Ноэле рабство имело мягкие формы. А потому пограничные города кишмя кишели стражей, которая стояла преградой для рабов-беглецов. Минуя горную гряду, ближе к полудню вампиры прошли по зеленеющей ольшаником долине, пересекли условную границу меж двух королевств, и отправились в Саддамет. Детхай, прозванный землями рабства, распластался с запада на восток, от Светлого моря до залива Черной Найги. На юго-западе он касался плодородного Айрекка, который жил своими хлебородными богатыми землями, где на полях трудились десятки тысяч рабов, а на юге соседствовал с Дюльмелией, возглавляемой тремя Наместниками. Пейзаж разительно менялся с каждым днем. Черные и тяжелые почвы, радость пахаря, поменяли цвет и обросли песком. Путники теперь ехали меж цитрусовых садов. В объятьях сочных листьев трепыхались на весеннем ветру белоснежные цветы апельсина, лимона и лиметты, из которых изготавливали знаменитые напитки Детхая. Частенько Юлиан о них слышал — такие лимонады либо сами фрукты привозили из земель рабовладельцев, и они пользовались большим спросом. Глядя на довольные лица пьющих этот божественный, по мнению людей, напиток, граф порой жалел, что не мог вкушать ничего кроме крови. Он пытался разводить в крови алкоголь, лимонад и воду, но пришел к тому, что все это ему теперь просто невкусно и бросил глупую затею. С этой задумки чуть ли не до истерики безудержно хохотал Вицеллий. Отряд ехал по широкой тропе, мимо садов, и вдыхал легкий цветочный аромат деревьев. Под апельсинами царила пленительная прохлада. Вместе со свежим поветрием, играющим в ветвях цитруса, отовсюду доносилось пчелиное монотонное гудение. За стройными и высаженными в прямой рядок деревцами стояла большая пасека. Сады плотно обступали тракт и ограждались от него невысокой деревянной оградкой. Между аккуратными рядами сновали рабы, а периодически, словно из-под земли, вырастали грозные надсмотрщики с плетьми в руках. Иногда слышался удар кнута, который рассекал воздух хлестким и неприятным звуком, а вслед за ним доносился и вскрик провинившегося раба. От этого Фийя бледнела, краснела и теряла дар речи. Айорку пугали лютые крики и стоны, пугала жуткая красота цитрусовых деревьев в девственно-белом цвету. Ненадолго служанка умолкла. Когда Вицеллий с Юлианом уехали далеко вперед и очень живо начали дискутировать по поводу Белой Розы, Кайя замедлила ход лошади и поерзала задом по седлу, опрокинувшись на заднюю луку. Она поравнялась с задумчивой Фийей, которая настороженно прислушивалась к дальнему щелканью плетей. — Это так ужасно… — прошептала в ужасе среброглазая айорка и спряталась поглубже в легенький плащ. — Пфффф, — фыркнула и задрала гордо нос Кайя и поправила каштановые локоны. — Это наша, рабская жизнь, Фийя. — Мы не рабы. Мы, Кайя, айоры! — из-под накидки показался палец и важно ткнулся в небо. — И какая разница? — Господа любят нас. Они — наши тео! — Сказочница ты, Фийя. Кайя почувствовала заметное облегчение, когда старик вместе с графом скрылись за изгибом виляющей тропы. Тут, посреди апельсинового сада, смуглая айорка расправила плечи и стала разминаться, вращать туда-сюда руками и выгибать спину. Ее крепенький и широкий стан вместе с сильными плечами заходили под скрывающим все это платьем. Женщина устала ехать верхом. — Почему сказочница? — Потому. Хоть и старше меня, а в сказки веришь, — Кайя, глядя на вытянувшуюся наивную мордашку Фийи, почувствовала себя куда мудрее и умнее этой глуповатой служанки. А потому с напыщенным видом произнесла. — Господам без разницы, кто мы, айоры или рабы. Они все равно считают нас слабоумными и никчемными созданиями! — С чего ты это взяла? — А ты не видишь? Глазенки-то свои раскрой, — Кайя тряхнула пышной шевелюрой и стала перевязывать косу. — Все они, что твой, что мой старик — они просто пользуются нами… Как мясом. — Неправда, — насупилась Фийя. — Тео Юлиан — очень добрый и хороший. Не говорит таких гадостей, Кайя, они тебя не красят. — Ну-ну. Сказочница ты, я же сказала. Сочинительница! — презрительно пожала плечами Кайя. — Мы отличаемся от рабов, которых бьют плетью, только тем… Что спим с господами. А вот состаримся мы, Фийя, и сошлют нас сюда, в сады да на поля. — Ты не права, Кайя. Если господин Гор’Ахаг такой злобный, это не значит, что все такие. — Если господин Лилле Адан такой добрый, Фийечка, то это не значит, что все такие, — перекривляла тихо служанку Кайя. — Как состаришься, вот там и глянем, как он о тебе заботиться будет. И будешь ли ты ему вообще нужна, со сморщенным задом и отвисшей грудью. Фийя еле заметно побледнела, прикусила губу и, взглянув неодобрительно на ухмыльнувшуюся в оскале Кайю, стала догонять графа. * * * Добравшись до Желтого Жальера, путники переночевали там и двинулись в сторону Саддамета, до которого оставалось всего ничего. Неожиданно они вышли на пустой участок. Большак уперся в разбитый военный лагерь. Деревья лимона, что росли вокруг, срубили, и теперь над садами возвышался острозубчатый частокол. Множество воинов, облаченных в каркасные шлемы с наушами и нагрудники из бычьей кожи, из-под которых торчали серые рубахи с длинным рукавом и шаровары, сновали по лагерю и вокруг него. Большинство было вооружено щитами с тесаками или копьями. Путников встретила стража, которая контролировала всех проезжающих по тракту. Охрана смерила отряд важным взглядом, различила васильковые цвета костюмов, цветочный орнамент и украшения в волосах. Стало быть, соседи-ноэльцы. — Кто будете-с? — грозно спросил на Аельском языке караульный. В Детхае уже не знали Северной речи. — Путники из Ноэля, — возвестил деловито Юлиан. — Вы на Большие Торжища аль проездные? — Проездом. — Мы не советуем-с Вам ехать дальше. Объезжайте, коль жить хотите. — Что случилось? — Восстание! — второй воин убрал тесак в широкие ножны из дубленой кожи. — Рабы взбунтовались.