— Пропал? Хотя викарий сам позвонил в полицию, он еще не вполне осознал ситуацию. — На самом деле мы не думали, что он пропал. Думали, он просто покинул нас. О боже мой! Не самое подходящее слово. Я ничего не сказала: полезный приемчик, почерпнутый мной из общения с инспектором Хьюиттом. — Миссис Баттл сказала, что в тот последний день он спустился к завтраку, как обычно. Съел один тост. Очень заботился о фигуре. Должен был поддерживать талию в форме для игры на органе, педали, то-се. Боже мой! Я сплетничаю! — Когда это точно было? — спросила я с таким видом, будто знала, но забыла. — Во вторник перед Прощеным воскресеньем, насколько я помню, — ответил викарий. — Примерно шесть недель назад, — быстро прикинула я. — Да. Во вторник на Масленой неделе. — В день, когда пекут блины. — Я сухо сглотнула, припомнив тарелку с резиновыми плоскими покрышками, которую миссис Мюллет поставила перед нами в то злосчастное утро. — Точно. Накануне Пепельной среды он должен был отвезти мисс Танти в Хинли на офтальмологический осмотр. Мисс Танти, солистка хора, в прошлом была школьной учительницей музыки, и ее мощное телосложение и сильные очки делали ее похожей на древний омнибус с огромными ацетиленовыми фарами, несущийся вам навстречу по узкой деревенской дорожке. Ее голос всегда можно слышать во время «Магнификата», когда она перекрывает остальной хор: «Величит душа моя Господа…» В мисс Танти все преувеличено. И ее великолепное сопрано, и ее взгляд сквозь стекла толщиной с донышко бутылки вызывают у человека ледяные мурашки по всему телу. — Когда в девять пятнадцать он еще не приехал, — продолжал викарий, — она позвонила миссис Баттл, и ее племянница Флоренс ответила, что он вышел из дома ровно в восемь тридцать. — И никто не сообщил о его исчезновении? — Нет. Вот в чем дело. Криспин, то есть мистер Колликут, очень часто участвовал в различных музыкальных фестивалях, поэтому в будние дни он редко бывал дома. «Вы изрядно сэкономите на селедке и капусте», — сказал он миссис Баттл, когда она приняла его в качестве жильца. И он сделал еще очень странное замечание насчет… Но я больше ничего не скажу. Синтия вечно твердит мне, что я склонен к болтовне, и боюсь, она права. Синтия Ричардсон, жена викария, — это эквивалент оспы в Бишоп-Лейси, но я не позволю этой мысли сбить меня с пути. — А кто этот мужчина с белыми волосами? — спросила я, резко меняя тему. — С которым вы разговаривали на крыльце. Лицо викария омрачила тень. — Мармадьюк Парр, — ответил он. — Из епископата. Он работает у епископа… — Наемным убийцей! — выпалила я. Я узнала о наемных убийцах, слушая шоу детектива Филипа Оделла на радио: «Дело о медном кексе». — …секретарем, — договорил викарий, пытаясь не улыбнуться в ответ на мою шуточку. — Хотя я должен признать, что Мармадьюк довольно… как бы это сказать… решительный тип. — Он не хочет, чтобы открыли гробницу святого Танкреда, верно? Он приказал вам остановиться. Но не успел викарий ответить, как перед нами предстал констебль Линнет, рука закона в Бишоп-Лейси. Он въехал на тропинку и соскочил с велосипеда прямо перед нами так ловко, как шериф в кино спешивается с лошади. Прислонил велосипед к тису, открыл блокнот и лизнул кончик карандаша. Ну вот опять, — подумала я. Констебль начал с того, что поинтересовался нашими полными именами и адресами. Хотя он прекрасно знал то и другое, для его начальства было важно, чтобы он вел записи безупречно — даже если делал это карандашом. — Оставайтесь здесь, ладно, — сказал он, расстегивая нагрудный карман формы и убирая блокнот. С официальным видом ткнул в нас указательным пальцем и скрылся в церкви. — Бедолага Криспин, — промолвил викарий после очень долгого молчания, как будто размышлял вслух. — И бедняжка Альберта Мун. Она будет в отчаянии, просто в отчаянии. — Альберта Мун? — уточнила я. — Преподавательница музыки в школе Святой Агаты? Однажды я слышала, как мисс Мун играла сонату Шуберта на деревенском концерте, и должна сказать, что ей до Фели, как до луны. Викарий мрачно кивнул, и в этот самый момент констебль Линнет снова появился в дверях. — Под землю, — скомандовал он, тыкая большим пальцем вниз с таким видом, с каким римский император объявлял поверженному гладиатору печальное известие. — Инспектор Хьюитт хочет задать вам пару вопросов. В склепе. Инспектор стоял, обхватив подбородок рукой и вытянув указательный палец вдоль щеки. В сумраке гробницы он очень напомнил мне Джона Миллса,[10] подумала я, хотя я никогда не скажу это ему в лицо. Скорбные останки мистера Колликута каждые несколько секунд освещались слепящей вспышкой фотокамеры сержанта Вулмера. — Кто обнаружил тело? — спросил инспектор, и его вопрос показался мне очень уместным для начала. — Эээ… Флавия, — сказал викарий, кладя руку мне на плечо жестом защиты. — То есть мисс де Люс. — Мне следовало догадаться, — заметил инспектор. И потом случилось чудо. Пока викарий с неловкостью взглянул на останки мистера Колликута, инспектор медленно закрыл и открыл правый глаз, так что это заметила только я. Он мне подмигнул! Инспектор Хьюитт подмигнул мне! Где-то зазвонили церковные колокола. Где-то пушки издали торжественный салют. Где-то в темном небе вспыхнули сумасшедшие фейерверки. Но я их не услышала: мой слух заглушил шум собственной крови. Инспектор Хьюитт и правда мне подмигнул! Но постойте-ка… Теперь он потер глаз, оттянул нижнее веко и начал что-то изучать на пальце — вероятно, частичку мусора. Тысяча проклятий! Это просто частичка могильной пыли или останков какого-нибудь древнего обитателя Бишоп-Лейси — может, даже моего предка. Я посмотрела на инспектора с видом профессиональной озабоченности и протянула свой носовой платок. — Благодарю, — ответил он. — У меня есть. Затем он продолжил, как будто ничего не случилось: — Теперь опиши мне все, что происходило, с самого начала, с того момента, как ты приехала на церковное кладбище сегодня утром. Так я и сделала: рассказала ему о фургоне на кладбище, о викарии и Мармадьюке Парре на крыльце, мистере Гаскинсе в башне, Джордже Баттле, Нормане и Томми и других рабочих в склепе. Я поведала ему, как вынимали камень и о том, как я сунула нос в отверстие за ним. Единственной деталью, которую я упустила, был деревянный сундук, склонившимся над которым я застала мистера Гаскинса. В конце концов, должна же я позволить бедняге хоть что-то обнаружить самостоятельно. — Благодарю, — произнес инспектор, когда я закончила. — Если что-то понадобится, я пришлю кого-нибудь в Букшоу. Всего лишь пару месяцев назад я бы рвала и метала от того, что меня так резко отстраняют. Но кое-что изменилось. Я узнала, хоть и немного, о жене инспектора Антигоне и их семейных трагедиях. — Ладно, — ответила я. — Всего хорошего! Думаю, я закончила на правильной ноте. «Глэдис» ждала меня в траве, и она радостно скрипнула, когда я ухватилась за руль и тронулась в путь. Когда мы понеслись домой, еще не закончилось время завтрака, и я насвистывала «Землю надежды и славы», а «Глэдис» позвякивала в такт цепью. 5 Только почти добравшись до дома — на самом деле только миновав каменных грифонов на воротах Малфорда, — я осознала, что упустила две важные вещи. Первая — это вопрос о летучей мыши и о том, как она проникла в церковь. Вторая: если в склепе лежат останки мистера Колликута, где же тогда сам святой Танкред? Когда в конце длинной каштановой аллеи показался Букшоу, до меня дошло, что я вымокла до нитки. Утренний туман постепенно и почти незаметно, как это любят английские туманы, превратился в моросящий дождь. Я оставила свой макинтош в башне, и теперь мои кардиган, блузка, юбка и носки приклеились к телу, как пропитанные водой банные губки. «Глэдис» тоже была покрыта комьями и потеками дорожной грязи. — Нам надо принять ванну, старушка, — сказала я ей, когда мы хрустели по гравию, подъезжая к парадной двери.