Когда Томми обвязал веревку вокруг каменного выступа, мистер Гаскинс обратил внимание на меня. В этот ужасный миг я подумала, что он непременно меня выгонит вон. Но ему была нужна публика. — Саркофаг, — сказал он. — Саркофаг. Вот вам редкое словечко. Но вы не знаете, что оно означает, мисс? — Оно происходит от двух греческих слов и означает «пожиратель плоти», — ответила я. — Древние греки делали их из особого камня, привозимого из турецкого города Ассос, поскольку считалось, что он поглощает тело целиком, за исключением зубов, за сорок дней. Хотя я делаю это нечасто, я вознесла безмолвную благодарственную молитву сестрице Даффи, прочитавшей мне вслух этот занимательный отрывок из какого-то черного, как гроб, тома энциклопедии в библиотеке Букшоу. — Ага! — сказал мистер Гаскинс, как будто знал все это с самого начала. — Что ж, теперь мы это знаем из уст младенца. Не успела я оскорбиться, как он сильно дернул за веревку. Ничего не произошло. — Помоги мне, Норман. Томми, толкни камень с другого конца, посмотрим, сможем ли мы его вытащить. Но, несмотря на их попытки, камень не шелохнулся. — Похоже, он застрял, — предположил викарий. — Застрял — неподходящее слово, — сказал мистер Гаскинс. — Он хорошенько и чертовски… — У кое-кого слишком длинные уши, — перебил его викарий, поднося указательный палец к губам и делая почти неуловимый кивок в моем направлении. — Что-то его держит, вот что. Давайте-ка посмотрим. Мистер Гаскинс уронил конец веревки и забрал фонарь у Томми. Держа лампу почти у самой линзы, он придвинул лицо к расщелине. — Ничего, — наконец объявил он. — Надо расширить посильнее. — Не надо, пустите меня, — сказала я, забирая у него фонарь. — Моя голова меньше вашей. Я скажу вам, что там увижу. Я думаю, они так были ошарашены моей инициативой, что никто даже не попытался меня остановить. Моя голова легко проскользнула в отверстие, и, как акробатка, я маневрировала фонарем, пока он не осветил гробницу из положения над моей головой. Холодный влажный сквозняк дунул мне в лицо, и я сморщила нос от резкого тошнотворного запаха застарелого разложения. Я смотрела в маленькую каменную комнату, вероятно, семи футов в длину и трех в ширину. Первое, что я увидела, была человеческая рука, ее иссохшие пальцы крепко сжимали осколки стеклянной пробирки. А потом лицо — жуткую нечеловеческую маску с огромными уставившимися на меня пластиковыми глазами и резиновым поросячьим рылом. Под этим красовались белые кружева, не до конца прикрывавшие почерневшие сосуды на горле. Над глазами виднелась копна вьющихся золотистых волос. Более чем определенно — это не тело Святого Танкреда. Я убрала фонарь, вытащила голову из щели и медленно повернулась к викарию. — Полагаю, мы нашли мистера Колликута, — объявила я. 4 Разумеется, я узнала его по волосам. Сколько воскресных дней я наблюдала, как Фели скачет галопом по проходу, чтобы занять место на скамье в первом ряду, откуда у нее будет возможность в полной мере любоваться золотистыми локонами мистера Колликута. Восседающий на органной скамье в белом стихаре, с головой, озаренной светом утреннего солнца, проливающимся сквозь витражное стекло, он часто казался ожившим херувимом Боттичелли. И он знал об этом. Я вспомнила, как он встряхивал головой и пробегал всеми десятью пальцами по золотистым локонам, перед тем как наброситься на клавиши и взять вступительный аккорд псалма. Фели однажды сказала мне, что мистер Колликут напоминает ей Франца Листа. Говорят, сказала она, в сувенирных шкатулках недавно умерших старых леди еще находили окурки сигар, которые курил в прошлом столетии Франц Лист. Я собиралась было провести обыск среди вещей Фели, чтобы проверить, не хранит ли она тайно пробковые кончики «Крейвен-Эй»[9] мистера Колликута, но эта идея ускользнула из моей памяти. Все это пролетело в моей голове, пока я ждала, когда мужчины расширят расщелину и подтвердят мое открытие. Не то чтобы я не была шокирована, разумеется. Умер ли мистер Колликут от того, что я загибала пальцы, считая трупы? Стал ли он жертвой некоей мрачной и неожиданной магии? Прекрати немедленно, Флавия! — одернула я себя. — Этот человек явно был мертв задолго до того, как ты искушала судьбу подсунуть тебе еще один труп. Тем не менее, он мертв. Чего тут ходить вокруг да около. В то время как часть меня хотела расплакаться из-за гибели золотоволосого прекрасного принца Фели, другая моя часть — часть, которую я не до конца понимала, — жадно пробуждалась от глубокого сна. Меня разрывали на части отвращение и удовольствие — все равно что пробовать одновременно уксус и сахар. Но удовольствие в таких случаях всегда побеждает. Одной левой. Скрытая часть меня пробуждалась к жизни. Тем временем рабочие принесли кучу прочных досок, чтобы с их помощью выдвинуть тяжелый камень, а также использовать их как пандус, по которому камень можно перетащить на пол. — Легче, легче, — командовал мистер Гаскинс. — Мы же не хотим его раздавить, верно? В компании трупа мистер Гаскинс чувствовал себя как дома. Наконец, после продолжительного скрипа и пары проклятий, камень убрали и внутренности склепа стали доступны взгляду. В дрожащем свете противогаз, надетый на лицо трупа, жутко поблескивал, как умеет только мокрая резина. — О боже! — произнес викарий. — О боже. Лучше мне позвонить констеблю Линнету. — Не особенно срочное дело, я бы сказал, — заметил мистер Гаскинс, — судя по его запаху. Слова грубые, но верные. Я в точности знала по своим собственным химическим исследованиям о процессе, происходящем, когда человеческое тело после смерти переваривает само себя, и мистер Колликут далеко зашел по этому пути. Томми и Норман уже достали носовые платки и прижали их к носам. — Но перед тем, как я это сделаю, — продолжил викарий, — я прошу всех вас присоединиться ко мне в короткой молитве об этом очень — очень… эээ… несчастливом человеке. Мы склонили головы. — О Господь, прими душу верного раба твоего, которого постигло ужасное несчастье в странном месте. Странное место, это уж точно! Хотя я бы так не сказала… — И, вероятно, это было страшно, — добавил викарий после паузы, во время которой подыскивал должные слова. — Даруй ему, молим мы тебя, вечный мир и вечную жизнь. Аминь. — Аминь, — тихо повторила я. Я чуть не перекрестилась, но поборола этот порыв. Хотя наша семья покровительствует Святому Танкреду, потому что викарий — лучший друг отца, мы, де Люсы, как Даффи любила говаривать, были католиками так долго, что иногда называли святого Петра «дядюшкой Питом» и благословенную Деву Марию «кузиной Мэри». — Флавия, дорогуша, — обратился ко мне викарий, — я буду тебе обязан, если ты сходишь наверх и поможешь мне разобраться с властями. Ты лучше разбираешься в этих делах, чем я. Это правда. В прошлом случалось, что я указывала полиции верное направление, когда они оказывались в безнадежном тупике. — С удовольствием, мистер Ричардсон, — ответила я. На этот момент я увидела все, что хотела. Снаружи шел дождь, и мы с викарием стояли бок о бок на крыльце, внезапно лишившись дара речи из-за того, чему только что стали свидетелями. Полиция, прибывшая в знакомом синем «воксхолле», изображала полнейшее бесстрастие. Инспектор Хьюитт, выйдя из машины, одарил меня коротким кивком и подобием улыбки. Детективы-сержанты Вулмер и Грейвс были в своем репертуаре: Вулмер — будто большой угрюмый медведь в посудной лавке («воксхолл» ощутимо застонал от облегчения, когда он неуклюже выбрался наружу!), а Грейвс, молодой, светловолосый и с ямочками, улыбался мне во весь рот. Как я уже говорила, сержант Грейвс по уши втрескался в Фели, и по разным причинам я надеюсь, что это он сопроводит божественную Офелию (ха-ха! простите меня за смех!) к алтарю. Еще один детектив в семье даст нам темы для разговора длинными зимними вечерами, думала я. Кишки, кровь и чай «Тетли». Сержант Вулмер едва взглянул на меня, доставая фотоаппарат из багажника. Я отвернулась и мило кивнула сержанту Грейвсу, который нес знакомый чемоданчик. — Собираетесь взять пальчики, не так ли? — кротко поинтересовалась я, показывая, что помню его специализацию — отпечатки пальцев. Сержант мило покраснел, хотя я всего лишь сестра Фели. Как Санта-Клаус из американского стишка, они не произнесли ни слова, сразу же принявшись за работу. Гуськом взошли на крыльцо и направились в склеп, оставив меня и викария стоять в дверях. — Как давно он пропал? Имею в виду мистера Колликута.