Когда воин узнал об этом, он разозлился на Хаалса. Зачем тот привел к нему эту прекрасную женщину, если ему суждено ее потерять? Хаалс дал ему почувствовать вкус к жизни, а теперь отбирал свой дар. Женщина становилась все слабее. Ярость воина росла с каждым днем. Не в силах видеть, как она угасает, он сделал единственно возможную вещь. Он сказал ей, что больше ее не любит. Он смотрел в ее глаза, полные боли, но не мог взять обратно свои слова. И тогда он ушел. Он пошел на берег океана и стал звать Хаалса. — Зачем ты сделал это? — сказал он, увидев духа. — Ты дал мне жизнь, а потом отобрал. Лучше бы я оставался камнем. Тогда я хотя бы мог ничего не чувствовать. Ты обманул меня, и поэтому я ее оставил. — Ты оставил ее, потому что не смог справиться с болью, — возразил Хаалс. — Ты обрел истинную любовь, но слишком дорожил собой и поэтому отвернулся от нее. Ты слаб. И потому я оставлю тебя тем, кто ты есть. Пустой оболочкой, обреченной вечно скитаться. И воин снова стал камнем — только на этот раз он мог ходить и разговаривать. Но никогда уже не ощущал на губах вкус океана и не вдыхал запах полевых цветов. Он не чувствовал капель дождя на лице и не испытывал радости жизни. Он навсегда остался слабым. Синичка плакала. Она старалась, чтобы этого никто не слышал, но в темноте раздавались ее всхлипы и хлюпанье носом. Мейсон обернулся и увидел на ее щеках слезы, крупные, как осколки хрусталя. — Ну какая же я девчонка! — вздохнула она. — Это нормально, — успокоил ее Мейсон. — Просто это и вправду очень печальная история, — сказала Си. — Не могу представить, каково это — жить и ничего не чувствовать. Или, наоборот, чувствовать так остро, что невозможно выдержать смерть того, кого любишь. — Может, ему невыносима была мысль, что придется ее хоронить, — проговорил Мейсон, думая о маме. — И поэтому он ушел. — В любом случае, это всего лишь сказка. — Пол зевнул, подошел к дивану и стянул с него одеяло. — Я устал, — сказал он. — Пора спать. Мейсон хотел спросить, почему Пол рассказал именно эту историю, но тот лег на бок лицом к стене, ясно давая понять, что разговор окончен. Синичка коснулась руки Мейсона, желая привлечь его внимание. — Я тоже устала, — сказала она. — Я ведь могу спать наверху, да? Мейсон слегка улыбнулся. — Конечно. Я первый дежурю. — А я второй, — сказал Пол. — Разбуди меня через некоторое время. Мейсон пошел в ванную и попытался смыть с лица грязь и пот — с помощью воды из бутылки и полотенца. Это возымело эффект, пусть небольшой. Мейсон провел языком по зубам и подумал, что в следующий раз надо не забыть прихватить зубные щетки. Лицо в зеркале казалось незнакомым — будто прошли годы с тех пор, как он в последний раз видел свое отражение. Зевая, он вернулся в комнату и сел на стул у окна. Было тихо, но Мейсон знал, что никто не спит. Через несколько часов он разбудил Пола — и ему показалось, что тот за все это время так и не сомкнул глаз. Они молча поменялись местами, и Мейсон свернулся на нижней койке, натянул одеяло до подбородка. Он лежал в темноте и смотрел вверх, на койку, в которой спала Синичка, пока веки не отяжелели и не сомкнулись. И перед тем, как заснуть, услышал голос Пола, доносившийся откуда-то издалека: — Я слишком слаб. Но Мейсон так устал, что не стал спрашивать Пола, о чем тот говорит. Когда на следующее утро он проснулся, Синичка сидела на стуле у окна. Она обхватила голову руками, будто ей было трудно держать ее прямо. Си была страшно напряжена и вся дрожала. Сколько она тут просидела? Почему не разбудила его? — Что случилось? — спросил Мейсон. — Он ушел. — Кто? Пол? Куда? — Просто ушел. От меня. От нас. Мейсон попытался выпутаться из одеяла. Оно не желало его отпускать. Наконец он освободился и подошел к окну. У Синички по щекам текли слезы. — Не может такого быть! — сказал Мейсон. — Может, он просто пошел поискать еды. — У нас есть еда. — Снаружи смотрела? — Его там нет. — Но зачем ему это делать? Я не знаю Пола так близко, как ты, но не представляю, чтобы он мог вот так убежать. Он о тебе заботится. — В этом-то и дело. — Синичка наконец отвернулась от окна и взяла Мейсона за руку. — Он слишком заботился обо мне и не мог смотреть, как я умираю. Прямо как в сказке. Пальцы у нее были мягкие и влажные от слез. Мейсон не знал, чего она от него ждет. Ей нужно было утешение, но никакие слова не приходили на ум. В ее глазах что-то пряталось — ответ на вопрос, который он не хотел задавать. — Ты умираешь? Слова повисли в воздухе, словно тяжелый запах. — Мы все умрем. — Но ты больна? Ты мне чего-то не рассказываешь? — Нет, не больна. — Хорошо. На столе стояла банка с тепловатым пепси. Синичка потянулась за ней и сделала большой глоток. — Так пить хочется! — сказала она. — Кажется, за последние дни я выплакала всю жидкость, что во мне была. Скоро ли я высохну и превращусь в шелуху? — Она стиснула его руку и притянула Мейсона к себе. Теперь они почти соприкасались носами. — Мейсон, пожалуйста, не уходи! Я думаю, что не выживу, если ты меня оставишь. — Я никуда не уйду. — Обещай мне. — Обещаю. Ее губы слегка коснулись его губ — мимолетный поцелуй. Все произошло так быстро, что Мейсон усомнился, случилось ли это на самом деле или это только игра воображения. Он притянул ее к себе и крепко обнял, желая защитить от всего на свете. Шли минуты, у Мейсона начало сводить руки — но он не отпускал ее. Рубашка спереди взмокла от пота, но ему было все равно. Наконец Синичка отстранилась, и он неохотно ее отпустил. — Хочешь, я пойду его поищу? Она всхлипнула и покачала головой. — Что же нам теперь делать? — Идти дальше. Мейсон кивнул. Да, это было правильное решение. Ариес — Даниэль! Человек на полу пошевелился, но не открыл глаза. Ариес обошла его сбоку, пытаясь получше разглядеть лицо. У Даниэля дрожали ресницы, однако он не приходил в себя. Сзади донеслись голоса. Это Натан прошептал ее имя. Ариес увидела лучи фонариков. — Я тут, — то ли прошептала, то ли прокричала она и вновь обратила свое внимание на распростертого на полу Даниэля. Ариес не могла поверить, что это он. Долгими часами она снова и снова воскрешала в памяти их диалоги, прокручивала в голове его слова, словно заевшую пластинку. Она не думала, что когда-нибудь снова его встретит. Но он был здесь. Счастливая случайность? На лбу у него был глубокий порез. Кровь уже остановилась; в том месте, где она засохла, спутанные волосы слиплись. По желтой плитке кляксой расплывалось кровавое пятно. Лицо у Даниэля было бледное, на скуле — синяк. Ариес подняла его фонарик. Маленький, синий — тот самый, который она когда-то ему дала. Он сохранил его. И не просто сохранил, но и пользовался им. Значит ли это, что Даниэль тоже о ней думал? В магазине было полно других фонариков, более удобных, — почему он ходил с этим? Ариес улыбнулась, хотя и сознавала, что, возможно, она все напридумывала. Однако не исключено, что это знак. Хороший знак.