— Ты уверена, что его ответ будет таким же? Он мог помочь тебе отомстить, но это никогда не представляло реальной угрозы для его жизни. Но если твой отец внесет его в список смертников, его дни сочтены. Мало кто выживал долго, если папа хотел их смерти. Моя мать умерла из-за вмешательства Римо Фальконе. У Адамо за спиной стояла Каморра, но он был легкой мишенью, живя в лагере, и папа ясно дал понять, что на этот раз он рискнет войной с Каморрой, если понадобится. Мои плечи поникли. Мысль о разлуке с Адамо причиняла боль, но страх, что его убьют, был еще сильнее. Может, папа и Дима правы. Адамо и я вместе недолго, и большую часть времени мы были слишком трусливы, чтобы даже дать названию тому, что у нас было. Я не могла решиться на то, чтобы Адамо рисковал своей жизнью. Нет, я определенно не хотела, чтобы он рисковал своей жизнью. — Мне нужно покончить с этим лицом к лицу, Дима. Я не буду делать это по телефону. Это дерьмовый шаг после всего, что он сделал для меня. — Твой отец не позволит тебе вернуться в лагерь. Он подозревает, что ты можешь там остаться. — Поговори с ним. Если поговорю я, то сделаю только хуже. Я слишком зла. Скажи ему, что ты позаботишься о моем возвращении. — Я обязательно позабочусь, — твердо сказал Дима. — Потому что, если ты этого не сделаешь, твой отец лишит меня головы. Я действительно не хочу умирать, чтобы ты могла проводить время с Фальконе. Оставайся здесь. Не смей сбегать. Я чувствовала себя опустошенной, наблюдая, как Дима направляется в кабинет отца. Прошлой ночью я позволила себе представить будущее с Адамо. Все было расплывчатым, со многими переменными, но я была счастлива и свободна. Если я останусь в Чикаго, то никогда не стану ни той, ни другой, без Адамо, ни той Динарой, какой хотел видеть меня отец. Дима вернулся через пять минут. — Он согласился, но ясно дал понять, что пошлет людей за Адамо, если ты завтра не вернешься домой к обеду. — Я вернусь, — сказала я. Когда мы с Димой второй раз за день сели в папин частный самолет, у меня свело живот. Адамо заслуживал, чтобы ему объяснили причину разрыва лично, но сама мысль о том, чтобы сказать ему об этом, быть рядом с ним в последний раз, расколола мое сердце надвое. Что, если я не смогу попрощаться? Сообщение Динары о том, что она скоро вернется, подняло мою тревогу, и в тот момент, когда Динара появилась в лагере рано утром с Димой, я понял, что что-то случилось. Она выглядела измученной и будто готовилась к битве. Я не спал почти всю ночь. Я поспешил к ней, желая прояснить ситуацию. Динара вышла из машины, а Дима нет. Он остался сидеть за рулем, как всегда стоически. Схватив Динару, я поцеловал. На мгновение она напряглась, но затем бросилась в поцелуй, источая отчаяние и страсть. Я обхватил ее затылок, притягивая ближе. Казалось, мы не виделись целую вечность. В конце концов Динара отпрянула и отступила на шаг. Ее щеки пылали. Ошеломление в ее глазах быстро сменилось опасением, а затем решимостью. Это нехорошо. — Что случилось? — пробормотал я. Мы стояли на приличном расстоянии от Димы, но окна машины были опущены, и я не хотел рисковать, чтобы он подслушал наш разговор, если он одна из причин напряжения Динары. — Ничего, — быстро ответила она, но ее голос доказал, что она ошиблась. — Не думал, что ты вернешься к сегодняшней гонке. Я боялся, что тебе понадобится несколько дней, чтобы убедить отца, что здесь ты в безопасности. Она быстро отвела взгляд, а когда снова встретилась со мной взглядом, ее стены поднялись, запирая меня из ее разума и сердца. — Динара, — умоляюще сказал я, беря ее за руку. — Скажи мне, что происходит. Ее глаза встретились с моими, затем она убрала руку. — Я не вернусь сегодня на гонки. Я больше не буду участвовать в заездах. Гонки всегда были лишь средством для достижения цели, и ты тоже, — ее голос дрогнул, когда она произнесла последнее. — Лгунья, — прорычал я, снова подходя ближе. Я не позволю ей установить дистанцию, между нами, ни физически, ни вербально. Мы прошли через слишком многое. Нас обоих преследовали внутренние демоны — демоны, понятные только нам. Быть может, мы и родились по разные стороны баррикад, но судьба свела нас вместе, потому что мы были созданы друг для друга, потому что никто никогда не увидит мир таким, как мы. — Если бы я был только средством для достижения цели, тебя бы сейчас здесь не было. Ты бы ушла без объяснений или бросила меня по телефону. Но ты здесь, Динара. Почему? Она выдержала мой взгляд, стараясь казаться решительной и бесстрастной, но я видел все эмоции в этих зеленых глазах и знал ее слишком хорошо, чтобы поверить в ее шараду. — Я просто подумала, что ты заслуживаешь того, чтобы узнать это лично после всего, что ты для меня сделал. Я не неблагодарная, даже если использовала тебя в своих целях. Я ухмыльнулся. — Тебе нужно сделать лучше, чтобы убедить меня. — Это не имеет значения. Я здесь не для того, чтобы убеждать тебя, Адамо. Я здесь, чтобы сообщить тебе о своем решении. Это последний раз, когда ты меня видишь. Я не останусь в лагере, и мы никогда больше не встретимся. Мое место в Чикаго, среди моих людей. — Твоих людей? Людей, которые хотят, чтобы ты одевалась как фальшивая версия себя? Людей, которые знают только одну твою сторону, но не каждый аспект тебя самой, не те темные стороны, которые могу видеть только я. Динара сунула руку в карман и достала сигарету. Ее пальцы дрожали, когда она прикурила. — Я думал, ты хочешь бросить. Она пожала плечами. — Это не сработает. — Не курить или мы? Она глубоко затянулась и посмотрела на свои ботинки. — И то и другое. — она снова перевела взгляд на меня. — Послушай, Адамо. Это вежливость. Я не буду объяснять причины. То, что у нас было, было весело, пока это продолжалось, но это никогда не должно было длиться вечно. Ты должен принять мое решение. Но даже если не примешь, это ничего не изменит. Мы с Димой сегодня же улетим в Чикаго, и я вернусь к своей прежней жизни, и ты тоже. — Мы не те люди из нашей старой жизни. Мы изменились. — Мне пора. Это бессмысленно, — отрезала Динара и, бросив сигарету на землю, растоптала ее ботинками. Несмотря на свои слова, она не шевельнула ни единым мускулом, словно приросла к земле. Я шагнул ближе. — Ты можешь доверить мне все, что угодно, Динара. Разве я не доказывал это снова и снова в последние несколько месяцев? Скажи мне гребаную правду. Это потому, что твой отец не хочет, чтобы ты была со мной? — спросил я тихим голосом. Динара отвела взгляд, явно стараясь сохранить нейтральное выражение лица. — Мы всегда знали, что у наших отношений есть срок годности. Мы из двух разных миров. Я встал прямо перед ней, обхватил ладонями ее щеки и заставил посмотреть мне в глаза. Она сузила их, держа меня на расстоянии, но я слишком хорошо ее знал. То, что мы делали последние две недели, убивая и пытая вместе, преодолевая демонов прошлого, дало мне ключ, чтобы заглянуть за ее барьеры, точно так же, как она могла заглянуть за мои. — Может, наши семьи из разных миров и по разные стороны баррикад, но это не так. Наша жизнь, которую мы вели в течение последнего года, была в нашем собственном мире. — Вот именно, — прошептала она. — Но мы не можем оставаться в нашем собственном пузыре, или мире, или как ты там еще это называешь. У нас есть семья, и мы принадлежим ей. — Там мы нашли счастье. Я не откажусь от тебя и знаю, что ты не хочешь от меня отказываться. Твой отец угрожал убить меня, если ты не расстанешься? У Динары была своя голова на плечах, и я сомневался, что она позволит кому-нибудь, даже отцу, запретить ей видеться со мной, но если она будет бояться за мою жизнь, это все изменит. Она закрыла глаза, пытаясь отгородиться от меня, но я продолжал гладить ее щеки большими пальцами, и в конце концов она накрыла мои руки своими. — Я ненавижу то, что ты так хорошо меня знаешь, что ты знаешь, как все устроено в том запутанном мире, в котором я живу. — Я не оставил тебе выбора, — тихо сказал я. — Точно так же, как и не дал, — Динара тяжело вздохнула и открыла глаза. На этот раз было труднее оценить ее эмоции. Она действительно отдавала это все. — Значит, он угрожал убить или, по крайней мере, серьезно ранить меня, если ты продолжишь встречаться со мной? Динара всегда с уважением и любовью говорила о своем отце. Я никогда не встречал этого человека лично, но даже Римо и Нино, казалось, в какой-то степени уважали его. Хотя, вероятно, это было свидетельством его безжалостности и жестокости, обе черты характера мои братья ценили. Было очевидно, что он важен для Динары, что он был самым важным человеком в ее жизни в течение долгого времени. Если Григорий готов рискнуть войной с Каморрой, готов вызвать гнев Римо, потому что и то, и другое было бы гарантировано, если бы он поднял на меня руку, то он, должно быть, действительно не доверял мне или имел более тесные отношения с Нарядом, чем мы думали. Что бы это ни было, расколоть его будет непросто. Учитывая любовь Динары к отцу, убить его казалось плохой идеей. — Твоя семья не возражает, чтобы мы были вместе? — спросила она. — Римо никогда не играл по правилам. Он доверяет мне, поэтому принимает мой выбор. Конечно, в твоем присутствии он никогда не станет делиться подробностями дел, имеющими отношения к Братве, но он не помешает мне быть с тобой. Моя главная работа это гонки, и так оно и останется. Не похоже на то, что я стою во главе бизнеса Каморры в Лас-Вегасе. Мне даже не нужно там жить. Она усмехнулась. — Гонки одно из самых важных твоих занятий, и как ты можешь быть уверен, что будешь счастлив, живя кочевой жизнью вечно? — Мы что-нибудь придумаем, и мне все равно как, но я тебя не брошу, слышишь? Динара сделала шаг назад, но я последовал за ней. Я не позволю ей сделать это. — Не усложняй нам задачу больше, чем нужно. Я не стану рисковать твоей жизнью. — Мне все равно. Это моя жизнь и мое решение. И я готов рискнуть, потому что то, что у нас есть, оно того стоит. — Ты не можешь принимать решение в одиночку, а для меня риск не стоит того, Адамо. И на кону не только твоя жизнь. Этот конфликт может поставить под угрозу жизнь моего отца, Димы и всей семьи. Ничто не стоит таких рисков, и уж тем более отношения, основанные на чем-то столь извращенном, как месть и жажда крови.