Справка: принципы аналитики Цель и задачи военной аналитики заключаются в анализе информации, её обработке, вычленению, систематизации; в организации действий, направленных на получение дополнительных сведений; в составлении рекомендаций на основе сделанных выводов. Классический пример военной аналитики: В 1943 году самолёт-разведчик союзных ВВС ведёт регулярную фотосъемку сельского района Германии. На двух фотографиях, сделанных с разницей в месяц, ясно видно, что между небольшой деревушкой и лесом появилась новая пешеходная тропинка. Аналитик, сидя в свой Англии, прогоняет по такому же полю роту солдат. Десятки раз. Туда и обратно. Выясняется, что по тропе ежедневно ходят не меньше пяти сотен человек. (Между прочим, солдатам никто, разумеется, не объясняет, с какой целью сотня здоровенных мужиков идёт в одну сторону, доходит до края поля, поворачивает и топает назад. И так, два дня подряд. С точки зрения солдата, глупость начальства налицо). Пять сотен человек, ходящих каждый день туда и обратно, это уже, возможно, спрятанный в лесу завод. Виновата заводская служба безопасности: либо забыли запретить ходить по полю, либо посчитали, что усталых людей не следует наказывать за попытки сократить дорогу… (Кстати, если бы немецкий кадровик настоял на запрете и сурово наказывал бегающих напрямик, то рабочие считали бы кадровика идиотом — мол, ну, чего привязался. Жалко чурбану, что я иду на ночлег полем, а не вокруг по щебёнке). Аналитик не забывает о возможности дезинформации, то есть специального создания видимости тропы, но это уже детали. Убедившись, что в лесу действует новый объект, аналитик изучает сообщения с мест, запрашивает все документы, в которых упоминается любой пункт в радиусе двадцати километров от поля. Оказывается, в Восточной Африке месяц назад на территории союзных войск упал немецкий истребитель. В обломках разведчик обнаружил обрывок газеты, засунутый в пилотское кресло. Газета издана в германском районном городке, что расположен рядом с изучаемой деревушкой… (Немка-работница, зашивающая обшивку, поленилась сбегать на склад за прокладочной ватой и заткнула угол куском газеты, в которую был завёрнут завтрак, — невелика беда и невелико нарушение. А английские солдаты, наблюдавшие, как лейтенант-разведчик целый день обнюхивал обломки сбитого самолета, взрезая и вскрывая все щели и уголки, но добыл только грязный кусок бумаги, в очередной раз убедились, что пока они, пехотинцы, воюют и погибают, тыловые крысы-штабисты дурью маются от безделья). Аналитик находит сообщение от наблюдателей в швейцарском приграничном санатории, из окон которого видна немецкая железная дорога. Три недели назад по ней проехали две цистерны с названием конечного пункта на боку — того самого городка. На цистернах был указан состав перевозимой жидкости — нечто сложное, с непроизносимым названием. Аналитик отправляется в ближайший колледж и, предупредив старичка-учителя химии о соблюдении секретности, показывает название. Учитель поясняет, что вещество известно каждому студенту — это раствор, используемый в обработке алюминия. (Кстати, после того, как аналитик благодарит и прощается, учитель остаётся в полной уверенности, что тыловики ищут себе работу, чтобы их на фронт не послали). По аэрофотографиям аналитик проверяет состояние железных дорог, например, блеск рельсов — ведь по ним определяется интенсивность пользования железнодорожной веткой. Сверяет состояние станций в сравнении с прошлым годом — не расширены ли платформы, не установлены ли новые водокачки, не укреплены ли подмостки… Аналитику поступает копия письма от жены, найденного на теле убитого немецкого солдата: «Дорогой, за меня не беспокойся, работа у меня по специальности, хотя я опасалась, что в эвакуации придётся за коровами ухаживать…». Семейная фотография, найденная в кармане этого же солдата, сделана на фоне инженерного факультета. И муж, и жена в студенческой форме. Жена пишет хоть и не из той деревни, к которой ведет тропа из леса, но из соседней. (Ежедневно союзная разведка захватывает в среднем до тысячи солдатских писем. Отсортировать и разложить их — не такая простая задача). Изучаются схемы и графики, технологии, карты путей, объемы добычи ископаемых, места расположения известных военных заводов, мобилизационных пунктов, возможности обеспечения технической водой нужд производства. (Немец-военнопленный, что сидит в лагере вот уже третий год, вернувшись в барак с неожиданного допроса, крутит пальцем у виска — вражий особист спросил меня о температуре ручья в нашем лесу и о том, можно ли его вброд перейти. Они что, десант туда собираются бросать? Курам на смех. Что наши, что их особисты — делать им нечего, только хлеб проедают). После недельной работы аналитик делает вывод: с высокой долей уверенности можно утверждать, что в лесу расположен небольшой авиационный завод, производящий до семи самолетов в сутки. Скорее всего, готовая продукция вывозится раз в пять дней, работа в четыре смены, в смене по двести человек… Рекомендуется бомбовый удар. На этом аналитик идёт отдыхать. Принятие решения, организация успешного налёта, с учётом средств ПВО противника, сезонной скорости ветра, технологий наиболее эффективных ударов по стационарным объектам и многое другое — уже не его дело. Налет совершен силами двух бомбардировочных авиаполков в составе 64 машин. Во время налёта сбито четыре самолета, потеряны 32 человека. Немцы теряют завод, который полгода возводили и полгода будут восстанавливать. Из-за потери завода фронт получит на тысячу самолетов меньше. Это жизни десятков тысяч союзных солдат, моряков и партизан (исходя из известного расчета, что каждый немецкий самолет в среднем уносит жизни двадцати бойцов). Это результат недельной работы небольшой группы аналитиков и военных разведчиков, которые либо спокойно попивали кофе, наблюдая за сопредельной стороной из окна швейцарского санатория, либо ползали по беспомощно разбросанным в песках обломкам самолёта, либо допрашивали военнопленных, либо сидели у себя в кабинетах, а после работы играли в теннис, чтобы освежить голову. Запомнится лишь гибель тридцати двух летчиков. Так же работают аналитики и сегодня. Информацию они черпают из открытых источников. Иногда пользуются источниками, недоступными широкому кругу. Редко организуют какие-то действия ради уточнения ситуации. Ещё реже сами принимают участие в таких действиях. Опытный аналитик замечает любую деталь, любую несуразность, любое противоречие в тексте. Опытный аналитик замечает истину, скрытую между строк… Опытный аналитик, в конце концов, опирается на интуицию. Даже если после первого прочтения невозможно придти к правильному выводу, опытный аналитик всегда чувствует присутствие недосказанного… Опытный аналитик обладает даром предчувствия. 1.3. Прогулка Португалия, южное побережье. 7 марта 2004 года. Пляж. Красноватый песок и раскаленное солнце. Мы бредём к еле заметным вдали острым башенкам Кинтейры. Купаться невозможно, вода ещё холодна. Из-за ветра солнце не обжигает кожу, и поэтому мне легко удаётся склонить Мари к прогулке в городок на горизонте. Держимся за руки, как обычно. Если мы куда-то идём вместе, я всегда по-мальчишески стараюсь взять Мари за руку. Мне приятно ощущать в руке её маленькую ладошку. Мари очень маленького роста, и Мари очень грациозна. Всё, что она делает. Любое движение, любой жест — всё делается плавно, вкусно, обжигающе красиво. Пляж пустынен. С одной стороны волны, с другой — поднимаются отвесные скалы. Подслушать нас невозможно. Невозможно снимать телеобъективом, считывая движение губ. Поэтому я могу открыто рассказать всё, что скрывал много лет. Я не готовился к разговору, хотя так поступать нельзя. Но это Мари. Мы слишком хорошо друг друга знаем. К тому же, мы слишком любим друг друга, чтобы прибегать к уловкам и делать подходы. Я — аналитик. Я занимаюсь важным делом, которое может опрокинуть судьбы цивилизации (впрочем, эти судьбы столько раз опрокидывали, что, возможно, при очередном опрокидывании цивилизация, наконец-то, встанет на ноги). Я — профессионал, умеющий находить выход из любых ситуаций. Но это Мари. Я не умею вести себя с Мари профессионально. Я не могу причинить ей боль. Потому что она делать больно не умеет. * * * Не знаю, с чего начать. Бредём по мокрому песку. Ослепительное солнце бьёт в глаза. Мари, мне хочется прижать тебя к груди, обнять, гладить тёмные волосы, осторожно целовать их, чуть касаясь губами… Мне нельзя терять тебя, но у меня два дня жизни. Потом я умру. Буду убит. Но, если ты мне поможешь, то, возможно, мне удастся лишь притвориться мертвым. А чтобы просить тебя о помощи, Мари, мне надо всё рассказать. * * * И поэтому мы, пройдя жарким пляжем, доберёмся до далекого, мерцающего городка, а затем прогуляемся по безлюдным улочкам и зайдём в небольшое угловое кафе, где никого нет, кроме высокой и худой блондинки-барменши… Сядем за столик, заказав стакан кока-колы для тебя и спрайта для меня, и будем долго сидеть, болтая ни о чём. Потом вдруг в кафе вбежит человечек, выпьет прямо у стойки чашечку кофе, скинет на прилавок монеты и выскочит, не бросив в нашу сторону ни одного взгляда. И тогда я пойму, что потеряться не удалось. Сегодня воскресенье. Полдень. Жара. Курортный городок. И мужчина в костюме, с галстуком, в расстегнутом пиджаке — единственное послабление от официоза никому не нужного в этот день, в это время, в этом городке, но предписанного правилами… Человечек, ни разу не поглядевший в нашу сторону, дабы не встретиться случайно взглядом — то есть, прекрасно понимающий, что я смотрю на его затылок… Тут же исчезнувший в веренице вымерших улочек… Сколько их, таких человечков, обшаривающих сейчас каждый ресторанчик, каждую лавку, каждый закоулок? И получающих в эту секунду сигнал отбоя, так как «объект обнаружен… оставайтесь на связи». Теперь они успокоились — я не исчез, оставив в номере ненужные вещи. * * * Гуляем по пустому городу. Тихонько доходим до набережной, но и тут никого. Почти никого. В воскресенье, в жару. Пустынный пляж. Каждый человек на виду… Где, в какой европейской стране можно увидеть подобное? Не зря Виктор вежливо попросил меня приехать именно сюда — здесь ничего не стоило убедиться, что я прибыл один, без сопровождения. Обедаем в небольшом испанском ресторанчике — любимая нами паэлья, которую тут готовят не хуже, чем в Испании, и сангрия — холодное красное вино, в котором намешаны свежие фрукты. В зале пусто. Позже пара танцоров станет танцевать фламенко. Танцуют они замечательно, но начнут через пару часов, когда мы уже уйдём. Мне хочется дождаться выступления, но пока рано говорить, что я был здесь всего две недели назад, разговаривая с Виктором, глядя ему в глаза и понимая, что вижу его в последний раз… 1.4. Вадим и Виктор Португалия, южное побережье. 27 февраля 2004 года. Виктор постарел, и это бросается в глаза. Заказываем жаркое. Мы оба исповедуем закон о неприятии спиртного во время работы, поэтому к мясу просим минералку. После еды, благодушно откинувшись на спинку стула, закурив сигарету и лениво поглядывая на танцующую пару, я спрашиваю, не отводя глаз от танцующих: — Виктор, а в каком году он умер? И как? — Кто? В голосе Виктора непонимание. Если бы я хоть в чем-то сомневался, то решил бы, что искреннее. Хотя, возможно, до него в первый момент на самом деле не дошло, о ком я спрашиваю — слишком неожиданный у меня вопрос. — Он. Лансер. — … Виктор молчит. Он мог начать игру: Вытаращить глаза. Поперхнуться, закашляться. Удивленно переспросить. Задумчиво покачать головой — мол, надо же до такого додуматься. Мог даже поддакнуть, сказав, что такие версии встречались и раньше, хотя и не в отношении Лансера.