Она была перемазана землей и гарью, но, похоже, не пострадала. Стояла на полусогнутых ногах, прижавшись спиной к переборке, и округлившимися глазами смотрела то на ревущее пламя, то на Оллина. Потом люк закрылся, и взгляд серых глаз остановился на Оллине. Айрис молчала. Потом, опомнившись, попыталась прикрыться, но Оллин поднялся на ноги и, схватив ее за руку, поволок к амортизационным креслам. Толкнул на место второго пилота. Рыкнул: — Не дергайся! Трясущимися руками защелкнул ремни. Упал в кресло сам — и завыл в голос от чудовищной боли в спине. Ожог… наверняка там лархов ожог. Но все-таки пересилил себя, дотянулся до штурвала и дернул его на себя. — Взлетаем. — Выполняю, — прошелестел корабль. И синее небо рухнуло на панорамное окно, распадаясь на муть облаков и растворяясь в темноте. Айрис вскрикнула. — Авторегистрация отключена? — прорычал он уже кораблю. — Отвечай! — Авторегистрация включается в фоновом режиме каждые синхронизированные сутки, — последовал ответ. — Отключить! — Оллин почти проревел это. Понятно, как их засекли. А он не додумался. Боль с новой силой вгрызлась в спину, но это ничего, модификанты живучие, немного потерпеть, и все заживет… Ну, или потерпеть, а потом полечиться. Накатила дурнота, краски стремительно начали меркнуть. Последнее, о чем он успел подумать — криссанин называл его Делайном. Почему? Глава 5 НАД ОБИТЕЛЬЮ БОГА Она смотрела и не могла оторваться, не могла даже отвести взгляда от окна в виде неправильного овала. Синее небо стремительно надвинулось, невидимая сила мягко вжала в кресло. Несколько раз снаружи все подергивалось дымкой, густой, словно туман на болотах, а потом вдруг синева закончилась, и перед Айрис развернулось бесконечное ночное небо. Оно было повсюду, это небо — сверху, внизу, насколько хватало взгляда, справа и слева. Чувствуя, как во рту скапливается кислая слюна, Айрис вытянула шею и где-то в самом низу увидела стремительно удаляющийся шар, сине-зеленый, как будто разукрашенный белоснежными пенками. И тогда Айрис тихо заплакала, потому что пришло понимание: она умерла, за ней пришел слуга темной ипостаси Двуединого и увел ее в темные хоромы. И больше никогда она не увидит своего сыночка, а он вырастет и даже знать не будет о том, что у него была мама и эта мама любила своего малыша больше жизни. — Перестань, — поморщился слуга Двуединого. Он сидел по правую руку от нее, в таком же кресле, и сосредоточенно что-то делал с тускло блестящей рогаткой, воткнутой в выстроенные короба с огоньками. Иногда его длинные пальцы пробегались по светящимся точкам, некоторые из них тут же гасли, некоторые меняли цвет. — Ушли от них, похоже. Но ненадолго, — тихо обронил он, не прерывая своего странного занятия. Айрис всхлипнула и прикусила губу, чтобы не разрыдаться. И как она сразу не догадалась, что этот странный мужчина, Оллин, служит богу. Она посмела поднять на него руку и теперь наверняка будет жестоко наказана. Ее будут варить в кипящем масле или еще что придумают. Правда, патер Сколт любил говорить, что истинные боги справедливы, но… где ж тут справедливость? — Расчет по гиперпространству до ноды, связанной тоннелем с Рамелией, — хрипло произнес слуга Двуединого. Бестелесный голос тут же отозвался, и шел он откуда-то из недр той странной повозки, в которой они находились. — Два гиперпрыжка с расстоянием в один условный час. — Хорошо, — он убрал руки от рогатки, уронил их на подлокотники, — уходим в гиперпрыжок через пятнадцать минут. А потом посмотрел на Айрис и вздохнул. — У нас есть пятнадцать минут, чтобы привести себя в порядок перед прыжком. Ты… поможешь мне спину обработать? Она, конечно, регенерирует, но медленно. Она кивнула, даже не раздумывая над смыслом услышанного. Как можно перечить существу, столь близкому к богу? И поспешила опустить глаза, потому что наверняка смотреть на него тоже не стоило. Кажется, он пробормотал какие-то ругательства, поднялся из кресла и побрел куда-то. Некоторое время раздавался шелест ткани, перемежаемый стуком переставляемых с места на место коробок. Айрис замерла в ожидании, не совсем понимая, чего от нее хотят. Она умерла, все. Нет ее, а впереди только вечный покой… или, скорее, вечные муки в темных хоромах. — Мы вернемся за твоим сыном, — прозвучал за спиной усталый голос, — как только я смогу выяснить, кто пытается меня убить и кто… держал взаперти все эти годы. Мы вернемся. — Нет! — Слово успело сорваться с губ до того, как Айрис осознала, что произносит. — Нет? — отчего-то зло спросил Оллин из-за спины. — Опять нет? Да почему «нет», всегда только «нет»? Когда говорю, останешься со мной — ты говоришь «нет», потому что хочешь быть рядом с сыном. Теперь предлагаю вернуться за твоим ребенком — и снова нет. Какого ларха тебе надо, женщина? Внезапно кресло резко прокрутилось вокруг своей оси, и Айрис оказалась лицом к лицу с изрядно сердитым божественным помощником. Он стоял перед ней, сжимая в руках ворох одежды, его собственный костюм лохмотьями был разодран на плечах, кое-где обгорел. Удар пламени пришелся ему в спину, и Айрис снова закусила губу, подумав, что там может быть со спиной. Впрочем, у помощника Двуединого все само заживает, беспокоиться не о чем. — Отвечай, — хрипло приказал он, — что тебе не так сейчас, когда я обещаю вернуться за ребенком? Внутренности сковал страх — придавил ледяной глыбой, лишая способности говорить. Айрис вцепилась трясущимися руками в подлокотники кресла, заставила себя вновь смотреть Оллину в лицо. Оно было красиво совершенно нечеловеческой красотой. Все в меру: высокий лоб, густые темные брови с ироничным изломом, серо-зеленые глаза, самую малость приподнятые к вискам, прямой нос с резко очерченными ноздрями, четкие линии скул и подбородка. Темные волосы были коротко стриженны, а на висках и вовсе выбриты. Айрис невольно сравнила его с мужем. Рато считался красавцем — да он и был неплох, только лицо оплыло от обжорства и выпивки, но этот… это божественное создание видом своим попросту радовало глаз. На Оллина хотелось смотреть. И — тут Айрис мысленно надавала себе по рукам — его внезапно захотелось потрогать. Глупости какие. Приличную женщину не должны посещать такие мысли. — Насмотрелась? — Он хмыкнул. — Я все еще жду ответа. — Я… не… Он приподнял бровь, а у Айрис отчего-то сердце забилось быстрее, и даже кончики пальцев закололо — так хотелось прикоснуться, убедиться в том, что он настоящий, не призрак. — Я не хочу, чтобы Мика умер, как я, — выпалила она на одном дыхании и в ужасе уставилась на Оллина. Тот помолчал, затем бросил ей на колени что-то матерчатое. — Одевайся. Имей совесть, я не железный. И моя просьба все еще в силе, помоги мне обработать спину. — Так мы не вернемся за Микаэлом? — воодушевилась Айрис, сжав в руках одежду. А сама удивилась собственной наглости — ну надо же, так разговаривать с Ним. — С чего ты взяла, что умерла? Оллин продолжал спокойно стоять перед ней, держа еще одежду, видимо, для себя, но Айрис вдруг поняла, что ему очень, очень плохо и больно. Лицо как будто окаменело, он с силой сжимал челюсти. «Или очень зол на меня. Надо ему все объяснить». — Но как же, — сказала Айрис тихо, — вокруг ночь, вечная ночь. А был день. А вечная ночь — в темных хоромах Двуединого. Ты пришел за мной, провел меня сквозь очистительное пламя, и теперь на мне нет скверны. Но я была плохой женой, и потому я не в вечных садах, а в вечной ночи… И я не хочу, чтобы мой сыночек попал сюда. Оллин внимательно выслушал ее. Затем спокойно уточнил: — Двуединый — это ваш бог? Она кивнула, продолжая тискать пальцами одежду и сидя перед Оллином в чем мать родила. Впрочем, разве не оставляет человек все, нажитое на земле, когда переходит в вечную ночь? — Большего бреда я не слышал, — выдохнул Оллин, — ни от кого и никогда. Но, возможно, я совершенно не знаю людей. Оденься и помоги наконец мне со спиной. До гиперпрыжка осталось восемь минут. Она совершенно не поняла, о каком именно прыжке говорило это божественное создание, но слова «бред» и «спина» все же были знакомы. Айрис выпуталась из фиксирующих ремней, встала на ноги. Тут же закружилась голова — то ли от страха, то ли от вида бездонного ночного неба. Она поспешно оперлась о спинку кресла, подивилась тому, из какого занятного материала она изготовлена. И не кожа, и не бархат, и не лен… Что-то очень гладкое, мягкое и одновременно плотное. Потом Айрис попыталась разобраться в выданной одежде. И снова это была полная стыдобища — юбки нет, панталон нет… Впрочем, в темных хоромах, видимо, уже все равно… Она с трудом втиснулась в это безобразие, то краснея, то бледнея под пристальным и, надо сказать, голодным взглядом Оллина. Одежда совершенно не закрывала грудь, вырез был от шеи до самого низа живота. — Не издевайся, — почти прошипел Оллин, — застегнись. — Что? — она еще раз осмотрела себя. Вид, конечно, еще хуже, чем у городских шлюх, но… Внезапно он шагнул к ней, протянул руку к нижнему краю разреза и резко потянул вверх маленький металлический язычок. Вжух. И костюм послушно сошелся, закрыв ее тело от ступней до самой шеи. — Спасибо, — растерянно прошептала Айрис, — я не знала… Так что, я не умерла? Оллин фыркнул, повернулся к ней спиной и принялся сдирать с себя остатки костюма. Кровь мгновенно прилила к щекам. Это был просто двойной позор: сперва она демонстрирует свои прелести существу божественному, но все-таки мужчине, а теперь этот мужчина решительно обнажается перед ней. …Но спина его была в ужасном состоянии. Кое-где кожа вздулась пузырями, кое-где пузыри лопнули, и теперь вперемежку с запекшейся кровью вдоль позвоночника висели жуткого вида лохмотья. «Но ведь ему не должно быть больно? Нет?» Айрис старательно избегала того, чтобы смотреть на крепкие ягодицы Оллина, на его сильные ноги с совершенно гладкой смуглой кожей. «А у Рато ноги совсем волосатые». Айрис заставила себя смотреть на ожоги. — Что я должна делать? — спросила тихо.