Без него ничего не работает. Без драйверов компьютеру конец, думал он, поднимаясь в домашний кабинет. Он включил компьютер и, дожидаясь, пока тот загрузится, стал убирать и ставить на полки лазерные диски, которые имели тенденцию скапливаться на столе. В общей сложности его коллекция состояла из чуть более двух тысяч дисков, и какой-нибудь истовый коллекционер описал бы ее как безличную и заурядную. В последние годы он начал слушать пластинки, которые нравились ему в детстве; одна из них лежала на столе. Он купил ее, еще когда жил в Швеции. Отправив пластинку на полку с Фредом Окестрёмом, он сел за компьютер. Рядом с клавиатурой лежало красное йойо. We need to talk about Kevin, подумал он. Перед возвращением в Штаты он наведался на садовый участок, поговорить насчет продажи виллы, но Кевина не оказалось дома. Он заглянул в окно. Йойо лежало на столе, и он не устоял. Как во времена его детства, ключ висел на гвоздике под крышей сарая, и он просто зашел и украл йойо. Как может такая некрасивая ерунда быть настолько значимой? Йойо было невероятно важным для отца. Наверное, именно поэтому его получил именно Кевин. Он убрал йойо в ящик стола и щелкнул по ярлыку, другой рукой расстегнул шорты. Контакт напоминал о конфиденциальности обмена; со вчерашнего дня этот обмен составил двадцать пять гигабайт. Он снял шорты и щелкнул еще по одному ярлыку, который привел его в безопасное место — там не нужно таиться, там можно давать файлам названия, не скрывая их истинного содержания. Если кто-нибудь, против ожидания, отследит его действия, то благодаря дополнительным мерам безопасности эта ищейка не поймет ни кто он, ни что он находится в Хьюстоне. Звать его будут иначе, чем на самом деле, и “сидеть за компьютером” он будет на сотню миль восточнее, где-нибудь в Атланте, в Джорджии. Он выделил несколько фотографий, обозначенных как “Unknown girl, 11 y old, no.1–16[90]”, и открыл их в зашифрованной программе. Этим фотографиям больше восьмидесяти лет, они родом из Веймарской республики. Он посмотрел на первый из этих старых черно-белых снимков. Поразительно хорошее качество, резкость безупречная, а еще в старых снимках есть художественное достоинство, какого в наши дни не сыщешь. Девочки показывали маленькие, нераспустившиеся бутоны. Он спустил трусы до колен. После инцидента ему пришлось оставить университет. Психолог утверждал, что его сексуальность соответствует уровню тринадцатилетнего подростка. Лаская себя, он рассматривал фотографии, но внизу все было мертво. Отец сидит на кухне в доме на острове Дьявола, в одной руке пиво. Сам он сидит напротив, и во внутреннем кармане у него спрятан диктофон. Опьянение и деменция — идеальное сочетание, если надо заставить кого-нибудь произнести слова, которые не стоило бы произносить. А уж он постарался спровоцировать, он постарался вести себя в те полчаса как можно оскорбительнее. — Ах ты засранец… — кричит отец. — А ну встань… — Он сам поднимается, его шатает, он хватается за стол. — Врезать бы тебе… Встать! Он подчиняется отцу, встает. Рассказывает, как его возбуждают девочки-подростки, лет одиннадцати-четырнадцати. Говорит, что он этого не стыдится. Вываливает всевозможное дерьмо, что было и чего не было, потому что ничем не рискует. Человеку, страдающему старческим слабоумием и к тому же пьяному, можно рассказывать, что угодно. Когда старик проспится, он ничего не будет помнить. — Я педофил, понимаешь? Кажется, его слова с размаху падают на отца, как на него самого когда-то падали удары, которые раздавал старик. Ноги у отца подкашиваются, он опускается на стул, молча сидит несколько минут. Глаза блестят от слез. — Сколько же грязи в тебе… — говорит он наконец. Голос спокойный, как будто он все и так знает, всегда знал. Он легонько подул на член, чтобы тот снова затвердел, но ничего не произошло, и он начал массировать его одной рукой, а другой открыл файл под названием “Lolita 12 y old w 3 men 2005-11-17[91]”. Зарегистрировался как Джозеф Луис Маккормак из Атланты, штат Джорджия. Та же рыжая девочка, которую он когда-то снимал с диктофоном в руке. И сам был в том же номере мотеля в тот же вечер. У нее была прохладная шершавая кожа. И запах — сладкий, похожий на молочный. Он стал смотреть ролик. Во рту появился привкус железа, кровь запульсировала, и эрекция вернулась. Девочка стояла на четвереньках. Обладателем самого внушительного орудия был мистер Маккормак, доцент восточной философии, подвизавшийся в университете штата Джорджия. Девочка легла на спину и позволила им кончить на себя. Он не испытывал стыда. Ей за это заплатили, и к тому же в глубине души ей нравилось. Ей нравится. Она это обожает. Похотливая сучка, мокрощелка, непотребная… Он сидел, подавшись вперед, сантиметрах в двадцати от экрана, как вдруг… Экран погас. После показавшегося ему вечным ожидания на экране возникло сообщение. Шесть слов, белым по черному; он понял, что это не техническая неисправность. Этого не может быть, подумал он. Но это произошло. ПРИВЕТ ОТ СЕРОЙ ШЛЯПЫ. Хьюстон медленно погружался в наркотически-печальную дремоту. Фредрик Юнсон, брат Кевина Юнсона, служащего стокгольмской полиции, сидел у себя в кабинете за компьютером. За окном солнечный свет ссужал свою непорочность чудесному фонду семейной идиллии и гармоничного благополучия. Фредрик Юнсон не видел, как на улице остановился черный автомобиль с тонированными стеклами. Не видел он и того, как одетые в черное люди из ФБР стали приближаться к его дому с оружием наизготовку. Но как штурмуют дверь террасы, он услышал. Штурм со светошумовыми гранатами нужен полиции, чтобы не позволить подозреваемому избавиться от доказательств. Раздался взрыв, и через долю секунды компьютер Фредрика Юнсона погас окончательно. Компьютер, полный фотографий, которые никогда, ни за что не следовало делать. Печальная цепочка следов, ведущая через виртуальную трясину. Некоторые мужчины по обоюдному согласию отъедают друг другу члены Серая меланхолия К Свену-Улофу Понтену, сидевшему в следственной тюрьме, в первый раз пришли на свидание. Алиса никогда еще не была так красива. А жена еще никогда в жизни не выглядела такой серой. Дни, проведенные в заключении, смыли все плотины в его сознании. Он стоял рядом с собой и смотрел, как его деяния отделяются от него. Что сейчас о нем говорят? Что пишут? Какую ложь распускают по Сети? Вот вопрос: существует ли одна правда или их тысячи? Стены камеры были выкрашены в темно-желтый цвет, призванный символизировать радость и энергию. Но Свену-Улофу казалось, что этот нечистый желтый, который уже начал выцветать, за десятилетия пропитался насилием и злобой. Он несет на себе печать страха. Свен-Улоф стал рассказывать, что у него в камере есть унитаз и раковина. Есть кровать, письменный стол, книжная полочка и окно, устроенное слишком высоко. — Я вижу верхушки деревьев и гнездо. Я смотрю на гнездо каждый день, но птиц там еще не видел. А на потолке у меня лампочка, и в стеклянном шаре кучка дохлых мух. Они пробрались туда по двум длинным винтам с резьбой… — Он всплеснул руками. — Но как?