— Прихватила деньги, которые собрала за время проститутства, тысяч двадцать пять, убежала в центр и там села на поезд до города. Потом пила с какими-то алкашами в Витане. И примерно тогда же Налле занялся Юсси. Потом я с неделю ночевала по гостиницам, пока меня не выследил какой-то легавый. — Как это — занялся Юсси? У Новы заблестели глаза. — Они его убили. Или… Наверное, убивал Налле, а мама смотрела. Как все было, знают только они. Мерси погладила подругу по руке, ткнулась лбом ей в плечо. — И что было после того, как ты сбежала? Знаешь? — Ну так, примерно… Нова стерла слезу со щеки и поерзала. Кайф выветривался, нужно было принять еще; она потянулась за пакетиком с экстази и проглотила голубую таблетку. Мерси не хотелось таблеток. Она сейчас пила. Приятель Эркана, владелец склада, женоподобный парень по прозвищу Цветочек, снабдил их двумя бутылками вина и литром водки. Половину водки и бутылку вина она уже выпила, но в голове только сделалось еще яснее. — Работа в Тумбе была бы для Юсси первой нормальной работой лет за семь, но он бы ее не получил, даже если бы не умер. — Мне трудно уловить мысль, когда столько “бы” и “не” сразу. — Его проверили в полиции безопасности и за полдня поняли — таких, как он, к денежному станку подпускать нельзя. Слишком много знакомых уголовников, и без разницы, что по его делу срок давности прошел. Не в первый раз его не брали на работу из-за всего того дерьма, что у него в прошлом. До того как стать безработным, он служил в каком-то пункте проката, зарабатывал гроши, но сводил концы с концами. Его временно приняли на почту и хотели взять на работу, но не взяли, потому что у него обнаружилось условно-досрочное за кражу лет двадцать назад, так что вместо работы получше он нанялся куда-то в Сумпан[23], делать противогазы. Поработал там месяц, но зарплаты не получил, потому что агентство разорилось… Если бы он попытался чего-нибудь добиться, все равно хрень бы получилась, для него всегда все хренью кончалось. Мерси подумала, что у Новы, может быть, просто нет сил рассказать о самом убийстве, поэтому она цепляется за многочисленные подробности. — Закрой глаза и представь себе, что я — Луве, — сказала она. — Зачем? — Затем, что вчера ты думала, что с Луве тебе легче. Во всяком случае, ты так сказала. Мерси почти ревновала к Луве. Может быть, сама она открылась перед ним в отместку за то, что перед ним открылась Нова. — Я случайно рассказала Луве про кролика, — призналась Нова. — Сказала, что сломала ему шею и мы похоронили его в лесу. Извини… Лицо у Мерси окаменело. Они же обещали друг другу никому не говорить о том случае. Помолчав, Мерси сказала: — Никогда больше так не делай. Прекрати болтать о том, что должно остаться между нами. Теперь давай рассказывай что-нибудь такое, чего ты никому не рассказывала. — Например? — Например, про убийство Юсси. — По глазам Новы Мерси видела, что таблетка уже начала действовать. К ним можно привыкнуть, если принимать одну за другой. — Луве говорит, что рассказывать о чем-то болезненном полезно. А я тогда тоже расскажу тебе о том, что причиняет мне боль, честное слово. Мерси потянулась за водкой и отпила из бутылки. Водка — это хорошо, потому что, когда принимаешь наркотики, водка как бы заземляет. В спиртном нет ничего необычного, становишься спокойнее, голоса стихают. — Налле основательно обдолбался, — начала Нова. — Когда Юсси пришел домой, Налле ударил его бейсбольной битой и бил, пока Юсси не отключился. Потом они утащили его на чердак, где бы им никто не помешал. Там они и забили его насмерть. Взгляд у Новы стал жестким, и Мерси протянула ей водку. Нова отпила, завинтила крышечку, но бутылку не отдала. — Полицейским Налле сказал, что мама ни при чем, что он все сделал один, но ее все равно судили за соучастие. Сейчас дело в апелляционном суде, прокурор хочет, чтобы ее судили не за соучастие, а за убийство. Внезапно Мерси поняла, кто такая Нова. В газетах много писали о том деле; Мерси тогда жила в Емтланде. Писали, что падчерица жертвы выступала свидетельницей, и Мерси помнила рисунок: светловолосая девочка с опущенной головой. Значит, это была Нова. Мерси ощутила, как в ней пробуждается то черное, как оно начинает шевелиться. В груди и в животе. Мерси загнала черноту назад, убедила себя, что уж это точно последняя тайна между ними, больше не осталось, вот проговорят они эту тайну — и смогут наконец стать одним человеком. Надо разделить на двоих всю тьму до капли. Сама Мерси уже рассказала про парня из Гамбурга, но не слишком распространялась о том, что произошло, когда они покинули Турцию и оказались в Германии. Она обязательно все расскажет. Но сначала пусть расскажет Нова. Нова снова отвинтила крышечку, отпила и на этот раз протянула бутылку Мерси. Мерси сделала основательный глоток, чтобы задавить остатки черноты. — Сначала Налле молотком раздробил ему руки и ноги, — сказала Нова. — Потом облил его чем-то для чистки канализации, что-то с содой… — Каустической содой? Нова кивнула, и Мерси увидела, что она вот-вот снова расплачется. Они смотрели друг другу в глаза, но взгляд Новы как будто был направлен сквозь Мерси. Они близнецы, у них одна ДНК на двоих, они не два человека, а один. Мерси вдруг услышала голос у себя в голове — тоненький, прерывистый, хотя он кричал что было сил. Кричал откуда-то из бездонной ямы внутри нее. Нова легла на матрас и взяла Мерси за руку. Мерси свернулась рядом с ней, погладила по голове и зашевелила губами, заговорила на их беззвучном языке. Нова ответила ей — несколько слов, короткие фразы. Утешала Мерси, а Нова хотела, чтобы ее утешили, и не произнеся вслух ни слова, обе решили, что им надо поспать. Мерси натянула на них обеих одеяло, подсунула подушку Нове под голову. Уснули они одновременно. Guilty by association[24] Остров Дьявола Когда Кевин покинул дом, уже начало светать. По правую сторону показался спортклуб “Эссинге”. Кевин сбросил скорость, заглушил мотор, и последние метры до ограды “веспа” катилась по инерции. Кевин оглядел территорию клуба. Ему не довелось играть в зелено-белом, как Антонину Паненке в пражской “Богемии”, он оказался недостаточно хорош для “Байена”[25], так что ему пришлось довольствоваться ролью полузащитника в желто-черной команде клуба “Эссинге”. И все же во время серийного матча осенью того года, когда ему исполнилось десять лет, ему выпал шанс пробить “паненку”. Он запустил мяч в воздух — и, как на том белградском стадионе, время остановилось. Мяч полетел почти как в телевизоре, и Кевин испытал не торжество, а потрясение, хотя товарищи по команде пришли в восторг. А вот тренер отвел его в сторонку и велел никогда больше так не делать. Если такой пенальти не удастся, Кевин навредит команде, а если, против ожидания, гол удался бы снова, он стал бы унижением для вратаря противника. Кевин улыбнулся. Антонин Паненка — плохой образец для подражания, если хочешь стать полицейским. Но что-то в отцовской побасенке все же было. Наверное, благодаря Паненке Кевин стал смелее. И уж как минимум штрафной чеха продемонстрировал, как важно иметь в запасе какой-нибудь козырь. Опыт, который так пригодился Кевину в полицейской повседневности, на допросах, да и много где еще. В четырнадцать лет Кевин покончил с футболом и открыл для себя панк-рок. Футбол плохо сочетался с его подростковым догматизмом. Кевин принял стиль жизни, который предписывали его новые кумиры, британская анархогруппа “Crass”, и решил, что спорт — тоже опиум для народа. С полицейским образованием все это тоже плохо сочеталось, но, когда Кевин подавал заявление в Полицейскую академию, он уже не был анархистом. Однако он оставался панком, преподаватели и руководители курса, а позже — коллеги, не одобряли его стиля. Панк — это провокация, что вполне объяснимо: для провокации он и создан. Избранная профессия тоже оказалась провокацией. Старых приятелей Кевин растерял, а приобретать новых — дело нелегкое. То, что он имел отношение к преступлениям, связанным с детской порнографией, придавало ему статус виновного в содействии, а держать свои занятия в тайне Кевину тоже было проблематично, потому что люди впадали в подозрительность и паранойю. Прежде чем завести “веспу”, Кевин надел наушники, подключил их к телефону, поймал радиопрограмму — и понял, что уже опаздывает. …Здравствуйте. Сейчас восемь утра, в эфире “Эхо”… Сумка с ноутбуком, извлеченная из забытой коробки, лежала, для безопасности завернутая в кофту, в багажнике мотороллера, и Кевин ехал осторожно. Ноутбуку уже немало лет, и он, вероятно, остро чувствует вибрацию. Но это был хороший компьютер, он наверняка стоил пятизначную сумму, когда появился в продаже. Лампу и книги Кевин отправил в мусор. …Не исключено, что в Евле произошла кража со взломом. Пострадавший, пятнадцатилетний мальчик, отправлен в больницу, раны представляют угрозу для жизни… …Полиция допросила возможного свидетеля, молодого мужчину около двадцати лет. Полицейские пока воздерживаются от комментариев о ходе следствия, и в настоящее время неясно, откуда у мальчика такие раны… Когда Кевин проезжал мимо Эссингеторгет, радиопередачу прервал входящий звонок, и Кевин подключил гарнитуру. Звонил Лассе. Начальство. — Съезди-ка в Скутшер. Возможно, мы можем отследить тех двух девочек. “Скутшер? — подумал Кевин. — Это же рядом с Евле”. Первым делом она залогинилась на Фейсбуке Промышленная зона Вестберги Полдень, а за окном темнота.