— Уезжай отсюда, хорошо? — прошептала мама, гладя ее по развязавшимся рукам рубашки. Тамара кивала и ничего не говорила, сосредоточенная на том, чтобы ее не коснуться. Вагонетка и правда была настоящей, на дне даже стоял работающий портативный кондиционер, так что Тамара смогла опустить голову на холодное пластиковое сидение.Нужно было спросить, что за человек прячется за аватаром ее матери, но она не могла. Может, она бредит от жары. Может, она все-таки умерла. — Уезжай, — повторила мама. — Почему ты не с отцом? — Потому что ты умерла, — огрызнулась Тамара. — Папа не может меня забрать, потому что ему списали рейтинг за развод и ему негде его восстановить... потому что центр Лоры Брессон взорвали, и я должна была там умереть. Она не открывала глаза. Этот человек, чужой и незнакомый, точно не знает, как мама вздрогнула бы, как изменились бы ее движения. Не знает, что она начала бы плакать, кусать кончик указательного пальца и трясти ее за плечи. Но убеждаться в этом Тамара не хотела. — Что?! — выдохнула мама. — Нет, ты неправду мне говоришь… разве я так… разве так… Тамара нехотя открыла глаза. Мама кусала кончик пальца, по ее лицу катились слезы. В светлые волосы был заплетен синий платок. — Зачем ты меня мучаешь? — вздохнула Тамара. — Я уеду. Просто подожди пару минут. — Нужно прямо сейчас. Этот город… — И что это за город? — Это плохой город. Скажи Клавдию, что у Гершелла хороший проект. У них все получится. — Папа не может сделать операцию из-за этого проекта. Тамара выпрямилась. Оказывается, она тоже плакала. Кажется, с тех пор, как действие эйфоринов кончилось, она только и делает, что рыдает. Интересно, в Младших городах хорошие эйфорины? Марш говорила, что плохие и ядовитые. Хорошо бы. — Но это он так захотел. Это все, что отличает нас от живых — мы повторяем истории и выбора у нас нет. Когда ты умрешь — тоже лишишься выбора. Тамара поморщилась и стянула рубашку с головы. Мама часто говорила о смерти. Мама говорила, что единственный способ победить смерть — осознать ее. Оказалось, что единственный способ победить смерть — родиться орхидеей. И жрать тех, кто думает, что победил смерть. — Сейчас ты лишаешь отца выбора. Убиваешь его. Послушайте Гершелла, он все правильно рассчитал. Тамара молча показала ей разведенные указательный и средний пальцы. Она вдруг вспомнила, что ей пятнадцать и в последние месяцы она чаще общалась с Марш, чем с папой. — Куда ты ехала? — В Нижнюю Альтафу. — Зачем? — Я думаю, это хороший город, — выплюнула Тамара. А потом спрыгнула на песок. Села в вездеход, чувствуя мамин взгляд, гладящий по затылку. — Альтафа в другой стороне. И это тоже плохой город, как и все Младшие города. Тамара?.. Прости меня. И скажи папе, что я его любила. — Как ты умерла? Она не обернулась. Стояла, чувствуя, как каменеет спина. — Быстро. Мы с Клавдием никогда не решали друг за друга, а потом я решила за обоих и не справилась одна. Возвращайся, дочка. Пока у тебя есть выбор. Тамара села в вездеход, закрыла кабину, включила кондиционер и развернулась. Она догадывалась, что за город назвал плохим человек, притворившийся ее матерью. Сердце стучало медленно и гулко. Тамара не оборачивалась. Казалось, что стоит обернуться — и она не сможет уехать. Как в истории, которую рассказывал папа. Про человека, который пытался вывести из виртуального кладбища свою возлюбленную, но ему нельзя было просматривать список посещенных локаций. Она так и не выбралась, а он почему-то не остался с ней. Тамаре нужно было вывести только себя. И когда почти невыносимым сделалось желание обернуться и в последний раз посмотреть на маму, которая так ни разу до нее не дотронулась, но все еще могла оказаться живой, Тамара зажмурилась и переключила скорость, беспощадно сжигая топливо. Она не увидела, как Эмма смотрела ей вслед, пока вездеход не исчез из вида, а потом опустилась на песок рядом с вагонеткой и долго сидела, глядя в обжигающе-синее небо. Как менялось ее лицо. Темнели волосы, завивались в кудри. Растягивался рот, кожа становилась золотой, а глаза чернели. Может, Тамара и узнала бы мальчишку — он ведь так похож на Айзека, только десять лет назад. Марш точно узнала бы — он ведь так похож на Аби. … — Знаете, Клавдий, в оцифрованном виде некоторые люди симпатичнее, чем в живом. К Арто, конечно, это не относится, но вы-то знаете, как надо. Поставите дочери нужные ограничения, и она по крайней мере, начнет вас слушаться. Клавдий молча показал ему разведенные указательный и средний пальцы, продолжая другой рукой что-то рисовать на панели. Лица Рихард не видел под очками и маской, но видел, что его воротник в крови, а руки побелели. Черная рубашка влажно блестела. Он надеялся, что Клавдий скоро потеряет сознание и можно будет увезти его в город до того, как он истечет кровью, пытаясь собрать какую-то дрянь из оставшегося в лаборатории мусора. Рихард впервые оказался в таком глупом положении. Он не представлял, что пытается изобрести Клавдий, потому что искать Тамару или вездеход через сеть было бесполезно. Может, ее вообще бесполезно искать. Ее не было больше семи часов. В песок падала черная пустынная ночь. Перед Клавдием были разложены остатки синих пауков Марш, а над головой неподвижно висел жужжащий дрон. Где Клавдий откопал такую рухлядь и зачем в нее вцепился, Рихарду было неясно. Марш лежала на столе напротив Клавдия и нервно постукивала по ладони погасшей трубкой. — Он заблудится. Пусть ищет электрический прибор, — изредка говорила она не разжимая губ. Айзек и мальчишка, которого Рихард посылал за контейнером и лопатой, отмывали кабинет Поля. Пес, которого снова пришлось включить, подставил белому свету ламп плешивое розовое брюхо и вяло стучал хвостом. Стоило завести вместо него черепашку. И вместо Марш черепашку. И Клавдию вместо Тамары стоило завести долбаную черепашку, потому что они хотя бы взаимозаменяемы. — Что вы пытаетесь сделать? — набрал он Марш. — Паучки искали источник энергии и заряжались на месте, — отстраненно произнесла она. — Бесси бросила их рядом с башней, и они поползли к ее системе обеспечения. Мы хотим заставить дрон искать источник энергии в пустыне, но сначала нужно объяснить ему, почему нельзя лететь к городу или садиться на абры. Я бы сама их спаяла, но у меня… в общем, я не могу. Рихард встретился с ней взглядом. Она слабо улыбнулась и подняла руки. Из черных рукавов показались щупальца. — Ты отключишь меня, когда все закончится? — А ты хочешь, чтобы я тебя отключил? Марш перевернулась на бок и стала смотреть на Клавдия. Она молчала. — Он тоже собирается помереть? — Кажется, — улыбнулась она. — Тогда давай подождем, пока помрет, я его тебе оцифрую и вы оба оставите меня в покое, — предложил Рихард. — У тебя плохо получается, — она сморщила нос, будто собиралась чихнуть. — Что ты будешь делать, если я тебя не отключу? — Пытаться вернуться к Леопольду. — Марш… — Я не могу по-другому, Гершелл. Я просто вернусь к началу. — А что ты будешь делать через десять лет? Через тридцать? — Пытаться вернуться к Леопольду. Я это не выбираю. Если бы я могла — уже остановилась бы. — Хочешь, я вручную сменю тебе приоритеты? — Это базовый. Ты можешь это сделать, но получится совсем другая программа. Мы берем туда только то, что успели собрать при жизни. Когда ты сдохнешь — унесешь с собой мешок дерьма и пятидесятистраничный список реализованных проектов. — Пятидесяти трех страничный, если умру прямо сейчас. — Полтора мешка дерьма и полные карманы занудства. — Готово, — глухо сказал Клавдий, вставая из-за стола. Несколько секунд стоял, вцепившись в угол столешницы, а потом оперся на полую медную ножку стола, заменившую трость, и медленно пошел к выходу. Дрон отправился за ним.Рихард не стал вставать. Он смотрел в окно на улетающий в черную ночь дрон, мерцающий рыжими и алыми огоньками, и думал, как сильно хочет спать и как некстати разболелась голова. Он не знал, сколько времени они просидели втроем, глядя на застывший песок, утонувший в темноте и погруженные в тишину и безрадостные мысли. Кажется, он засыпал. Мысли путались, голова болела, ветер принес откуда-то жирный и теплый запах роз и прозрачный запах воды. Рихарда это раздражало, но почему-то он не вставал, чтобы закрыть окно. Клавдий сидел на пороге, прижимая к груди руку с капельницей и слушал только ему понятный шорох пустыни и только ему слышные голоса. Марш сидела рядом, и иногда он касался ее пальцев. Рихард видел, как его рука проходит сквозь ее аватар. Как красная саламандра выползла из-под ее рукава на тыльную сторону ладони и каждый раз тянется за его прикосновением, а сама Марш остается неподвижной. Ответь мне, Дейзи. Я полубезумен, но места хватит для двоих. Отключить ее? Вот истоптанная платформа, холодная грязь, тревожные вспышки аэробусных огней — розовые и золотые — мертвая женщина под его белым пальто и равнодушные люди, которые задают участливые вопросы. Леопольд, которому он все рассказал перед отъездом. Он щурил помутневшие глаза и прижимал к коленям дрожащие руки. Руины алой башни, мертвая девушка Анни, которую даже похоронить нормально не удалось. Серебряная оса над ладонью живой Марш и золотая оса, бессильно жалящая мертвую руку. «Акция на сотню золотых ос». Истоптанные платформы Поля Волански, речная вода, грязь и куры. Тревожные вспышки городских огней вдалеке.