Мокрый рукав? Что плохого в мокром рукаве? Чем она могла его вымочить, грязной речной водой? Нет, зачем бы ей это делать. — Мне здесь долго нельзя быть, — прошептала она, и Клавдий услышал, как сухо зашуршала пластиковая завесь. — Они хватятся… я хотела в город, вызвать кого-нибудь, чтобы тебя забрали, но Марш сказала, что тебя не будут лечить и Поля не арестуют, потому что… ну ты вроде как сам виноват. «Правильно сказала, — набрал он. — Но ты-то ни в чем не виновата. Марш сказала, что Гершелл заберет тебя в город…» — Он уедет, если ты умрешь! — Кажется, Тамара ходила у его койки. — И меня заберет, ага. Это Марш так думает. А я думаю, что если ты умрешь — тут еще кто-нибудь умрет. Нужно ее отчитать. Нельзя убивать людей. Клавдий нервно усмехнулся. — У меня есть рыбья кость, — доверительно прошептала она. — И я, кажется, поняла, как ей пользоваться… — Не надо, — он даже попытался придержать ее, но не смог дотянуться. Тамара торопливо взяла его за руку и он сжал ее пальцы — тоже мокрые. Почему-то. — Не трогай эту дрянь. Она опасна и… с ней легко… ошибиться. — Я знаю, — прошептала она, укладывая его руку поверх одеяла. — Я все давно поняла. Поэтому я могу быть здесь. Не переживай, папа, я не дам им тебя убить. — Конечно не дашь, — улыбнулся Клавдий, потому что во сне можно быть честным. — И я рад, что ты знаешь, хотя ты… не должна была узнать. — Мне мама сказала, — вдруг призналась Тамара. — Ну она не прямо так сказала, но она пыталась объяснить, почему вы развелись… Нет. Все-таки это было неправильно. Но не могла же она на самом деле здесь сидеть. Почему не могла? — Сказала, что она с тобой была счастлива, — безжалостно продолжала она. — Но так было, потому что рядом с тобой она всегда принимала то плохое, что было в вас обоих. Потому что знала, что у тебя это тоже есть и ты ее не осудишь. Но сказала, что у меня этого быть не должно, и она только так могла это со временем в себе убить, ради меня, понимаешь? А мне не нужно, чтобы вы что-то там в себе меняли, ясно?! Во мне это тоже есть, и я теперь это знаю. Я вернусь скоро… поправляйся, пожалуйста, мне без тебя очень плохо, — пожаловалась она, и, прежде чем Клавдий успел что-то ответить, торопливо поцеловала его в здоровую щеку. Скрипнула его койка, зашуршала завесь, и Клавдий понял, что Тамары рядом больше нет. Ее не было, а ее слова остались. … Ее слова остались и привели новый сон, но уже в реальность. Сейчас Клавдий отчетливо чувствовал, что не спит. Как жаль, что не спит. Но боли почему-то почти не было. И еще слишком темно — так темно не бывает даже по ночам, даже в пустыне, вдали от подсветок, огней и сияющих инсталляций города. Ах да, он в сети, в стартовом конвенте. Интересно, кто надел на него очки? Неужели Тамара все-таки здесь была? — Аве, Арто, — тихо позвал он. Она не появилась в темноте, он не видел, зажегся ли датчик на его браслете, но отчетливо ощутил ее присутствие. Знал, что сейчас она стоит рядом и смотрит на него. — Где Тамара? Она здесь была? — Нет, — равнодушно ответила она. — Кто надел на меня очки?.. — Орра. Ты просил. Тебе… лучше? — ее голос вдруг стал совсем человеческим. Растерянным и полным какой-то совсем неожиданной надежды. — Да, — улыбнулся Клавдий, и знал, что в этот момент в темноте улыбнулся его аватар. Тот, который выглядел как он. Как он, с его лицом, которого у самого Клавдия теперь не было. — Значит, Орра сделала, как я просила. И вы с Тамарой скоро поедете домой. — Кажется, Арто тоже улыбалась. Это было так странно. — Я рада, Клавдий. Я боялась, что ты умрешь. «Боялась?» — мелькнула злая усмешка. Мелькнула — и погасла. Чего-то Клавдий не знал про аватары и виртуальных ассистентов. Ни один виртуальный ассистент не стал бы спасать его жизнь, за которую не захотела бороться Дафна. И все-таки это ненормально. Это не может быть правдой.Он протянул руку и коснулся холодного меха ее воротника. — Почему ты носишь эту куртку? — Мне ее дал человек, которого я… очень ценила. — Сними, — попросил Клавдий. Был очень простой способ убедиться в том, что все это не по-настоящему. Потому что это не должно быть по-настоящему. — Почему здесь темно? — спросил он. — Ты сказал, что у тебя болят глаза. У него и правда болели глаза. Теперь, когда ослабла боль и воздух перестал быть таким горячим и сухим, Клавдий вдруг почувствовал, как сильно он устал за прошлые месяцы. Усталость сворачивалась в клубки и дремала в его глазах, устраивалась на груди, как большая сонная кошка, держала за руки сотнями коротких, острых зубов. Клавдий чувствовал, что должен нервничать. Что должен прямо сейчас встать и вместе со всеми капельницами дойти до комнаты Тамары. Забрать дочь, сесть в ближайшую абру и плыть в город. В город, где Дафна увидит его лицо. Это здесь ее обманывает Поль. И что тогда? Тамару снова заберут. Может, даже не дадут ему встречаться с ней лично, только в сети, в приемных конвентах. Нужно было об этом подумать. Но Клавдий не мог. Он слишком устал, и мысли все еще путались, не давая осознать, какое же дерьмовое у него будущее. — Что мне делать? — вслух спросил он Марш. Не как виртуального помощника — потому что виртуальный помощник дал бы правильный ответ, который Клавдий и так знал. — У Гершелла есть какой-то план. Только учти — Гершелл эгоистичный, циничный и безжалостный кусок дерьма. — Не обязательно перечислять все синонимы к слову «маркетолог», — серьезно ответил он. И услышал, как Марш рассмеялась — хрипло, словно для нее это очень непривычный звук, но очень легко. Он снова протянул руку, и на этот раз коснулся воротника ее рубашки. Опустился на колени и заставил ее сесть рядом. Взял ее за руку. Большинство производителей аватаров, даже тех, что базировались на данных биометрики, допускали простые ошибки. Или — гораздо чаще — предпочитали не затрачивать лишних ресурсов. Когда дети рисуют человечка, они не строят анатомическую модель. При производстве аватаров обычно использовали чуть доработанную болванку и сосредотачивались на видимых частях. У Марш были теплые руки. Совсем тонкие кости, прочерченные линии на ладонях, а на запястье нашелся пульс. Кончиками пальцев Клавдий нашел узор вен, а на них россыпи точек шрамов — такие оставляют иглы дешевых капельниц.Марш не пыталась забрать руку, и Клавдию казалось, что она смотрит с интересом. Наверное, сидит, наклонив голову к плечу, и на белое лицо падают серые пряди челки. «Удивительно что Гершелл не поленился правильно сконструировать ей руки», — трепыхнулась рациональная мысль. Трепыхнулась — и затихла. У Клавдия сейчас не было сил на рациональные мысли. У ее рубашки холодные пуговицы и кое-где из-под пуговиц торчат нитки. Он ждал, что она отстранится, что-нибудь спросит, возьмет его за руку — сделает что-то, чтобы сломать линию его прикосновения. Сбить ритм этих падающих в темноту конвента секунд, каждая из которых — шаг от человека, которым он должен быть. Но она не двигалась. Теперь Клавдий был почти уверен, что она смотрит печально. У нее была правильная линия ключиц. Ключицы были не просто нарисованы на коже тенями и не остались стандартной формой, уходящей в шарниры плеч. Обычно у аватаров, не предназначенных для порнографических конвентов, плечи на ощупь как пара шаров под кожей. Плечи у нее были напряженными. Словно она всю жизнь сжималась, не то пытаясь казаться меньше, не то готовясь к броску. Тонкие ребра, выпирающие позвонки. Покалывающие пальцы волосы на бритом затылке. На сонной артерии бился пульс. Сильнее, чем минуту назад, когда он нашел его на запястье. И кожа стала холоднее, будто она мерзла без рубашки. Нужно, чтобы она что-нибудь сказала, потому что все это вдруг стало неправильным. «Вдруг» — плохое, лживое слово. Все стало неправильным в ретушь галерее, куда он ее повел. На балконе галереи, где он прижал ее ладонь к черепашьему клюву, и думал, почему она никак не забирает руку. Он думал, что повел ее туда, потому что давно хотел снова увидеть свои старые работы, но не решался сделать это в одиночестве. И это было правдой — но не всей правдой. Клавдий много лет вспоминал свои картины, но не решался на них посмотреть, потому что боялся пожалеть, что больше не может отпускать примерзшую к фотографиям и записям смерть. Он стал пришивать родинки и блики к мертвым лицам потому, что за это платили и потому что это было социально одобряемое занятие. Клавдий знал, что эти кончится, был к этому готов, но боялся оказаться в одиночестве перед тем, кем был раньше. И не хотел делить это одиночество с человеком, который не был на него похож. Клавдий знал, что Марш Арто — злодейка еще до того, как с ней познакомился. Ему было достаточно серебристой осы над ладонью Тамары. Под пальцами протекло что-то горячее. Клавдий не видел, но знал, что это татуировка — красноглазая и золотая саламандра, теперь свернувшаяся спиралью у Марш за ухом. Нужно сказать. Нужно что-то сказать, нужно найти, где в ней спряталась обязательная фальшь, чтобы все наконец закончилось. Губы не были гладкими. Угрюмые морщинки действительно жили в их уголках, у крыльев носа и на переносице, а под холодную ребристую повязку — беспощадно контрастную на теплом лице — уходили лучики шрамов.