— Если вам в следующий раз понадобятся потрошенные трупы — напишите, я пришлю вам экспресс-доставкой. — Экран погас раньше, чем Питер успел договорить. — Аве, Дафна. Репорт, — вздохнул Рихард. — За нарушение субординации, травмирующую критику пристрастий… — За угрозы психическому здоровью и эстетической стабильности, а также за возможную угрозу нанесения несовместимых с жизнью травм животным и — или — людям, — подсказала Марш. — А его не обнулят? — засомневался Рихард. — Нет, но пока будут таскать по проверкам — ему будет не до тебя. — За угрозы психическому здоровью и эстетической стабильности, а также за возможную угрозу нанесения несовместимых с жизнью травм животным и — или — людям, — повторил Рихард. — Оставление подопечного в стрессовой ситуации по халатности, оставление в стрессовой ситуации после прямого указания на стрессовую ситуацию, и… — Не боишься, что он потом от тебя вообще не отстанет? — Марш приподняла бровь и сморщила нос. — И все, — закончил Рихард. — А теперь скажи мне, что тебе понадобилось в запрещенных треш-конвентах. Нет, дога точно придется брать с собой. Пес лежал, вытянувшись вдоль дивана, и вяло стучал хвостом. А Марш молчала. Он подождал еще несколько секунд — отвечать она явно не собиралась. — Слышишь, аве-Арто? На кой тебе дохлые котики? — Не котики, — наконец ответила она. И снова замолчала. Рихард глубоко вдохнул. Застегнул чемодан, проверил ошейник Вафи, а потом задал другой вопрос: — Если бы у тебя были деньги — ты смогла бы анонимно получить доступ? — Да. — Ты такая умная, Марш, — вздохнул он. — Чуть меня не подставила тогда, дома. Но иногда ведешь себя как на всю башку волшебная дура. Бери деньги и смотри своих котов. Он отвернулся. Мебель была закрыта серебристыми шуршащими чехлами — Рихард не знал, когда вернется. Если он и любил что-то в Среднем Эддаберге хоть немного — это дом. Большую кухню, темную спальню и торжественно-белую гостиную. И ему не хотелось, чтобы его диваны и столешницы покрывала пыль. Экспресс должен был прийти через полтора часа. Пожалуй, он поторопился. Марш невозмутимо уселась прямо на чехол и включила главный экран. Его Рихард уже заклеил голубой отражающей пленкой, и картинка блюрилась совсем как в повязке у Марш. — Ты смотреть собралась? А не можешь по кадрам пробежаться и найти, что тебе там надо? — Я выключу, — глухо сказала она. — Можешь идти. Он раздраженно вздохнул и выдвинул ручку чемодана. Рихард чувствовал, что заигрался, и ему не нравилось это чувство — он даже не подумал, что можно оставить ее, потому что дверь открывалась только его браслетом. Постояв несколько секунд, он отпустил ручку и сел рядом с ней. Чехол зашуршал, и Марш едва заметно поморщилась — она забыла добавить звуковой эффект, когда садилась. — Смотри, — бесцветно сказала она. — Эта подписка стоила тебе четырех пособий. Самый дорогой контент во всем Среднем сегменте. Рихард посмотрел. Ничего интересного он на экране не увидел: собаки ели труп. Морды у собак были грустные, труп наполовину укрывал бурый мох. Рихард готов был поспорить, что труп тоже был не особенно рад. — Оно того не стоило, — заметил он. Несколько минут они равнодушно смотрели за меняющимися записями — обычная порнография, порно с животными, видеоотчет о развитии сепсиса после приема нелегальных эйфоринов, мужик в белом поварском кителе протараторил под запись, что голубей нашел уже давно дохлыми, а потом принялся варить из них суп. Рихарду было скучно, он не хотел опаздывать на экспресс и ощущал легкую досаду от того, что ему совсем не любопытно, станет ли мужик этот суп жрать. Раньше он был как-то больше открыт миру и новым впечатлениям. — Марш, на кой хрен мы это смотрим? — не выдержал он. Мужик на экране переливал суп в пластиковую супницу, имитирующую фарфор. Самым увлекательным для Рихарда были рейтинги — каждая запись снабжалась пояснительным табло с количеством зрителей. Он быстро вычислял, сколько процентов зрителей выразили бы одобрение, сколько не пожалели бы денег на полноценный донат, переводил значения в баллы — правда привычные, из Младшего сегмента — и тоскливо думал, что у него таких успешных эфиров никогда не было. И быть не могло. — Это местные рейтинги, — глухо сказала Марш. — Люди, которые это делают, нихрена не получают от этих просмотров. — Почему? Мужик с супом наконец-то сменился разлагающимся оленем и женщиной в пышном розовом платье. Рихард не сразу понял, что она собирается делать, а когда понял решил, что идея с глазом была вполне ничего. Стильно, сдержанно, утилитарно. — А ты присмотрись. Рихард присматриваться не хотел. Марш фыркнула и сменила оленя на вполне невинную домашнюю запись, и он малодушно понадеялся, что она уже все посмотрела и больше файлы менять не будет. Но потом он все-таки пригляделся. На людей он смотрел недолго — люди, тем более голые, везде были одинаковыми. Но на записи были не только люди. Была комната, освещенная белыми гирляндами и круглым зеленым глазом кольцевой лампы за спинкой кровати. Было постельное белье с дешевой фотопечатью. Краска пачкала кожу и тускнела после первого же использования. Рихард точно знал, что видел. Безошибочно чувствовал по выгрызающей разум ожившей тоске, по холоду, перчаткой обнявшему руку. Слышал в скулеже пса, которому не мог, как Дафне, запретить реагировать на перепады его настроения. Эти люди, эта комната без окон, белье, кровать, гирлянды и поганая лампа не могли существовать ни в одном из Средних городов. Это было особенное, завораживающе родное убожество Младшего сегмента. — Они покупают контент, — тихо сказала Марш. — Там, в Младших городах. У поставщиков длинные и путаные цепочки, я в них долго разбиралась. Официально поставщикам никто не платит, но там такие суммы, Гершелл, ты таких никогда не видел. Такие просто нельзя заработать без официальной поддержки. Она сидела неподвижно, и экран бросал цветные блики на ее лицо. — Здесь нельзя изготовить ничего подобного — Дафна не позволит. Только если напихать полный браслет рыбьих костей, но потом она проанализирует запись, вычислит участников и будет ругать, пока все не сдохнут. — Ты говорила, что могла бы здесь снять эфир. — Рихард незаметно сжал левое запястье, запирая боль. Воздух вдруг стал липким и теплым. — Говорила, что нужно только подписать соглашение… — Попробуй получить у Дафны разрешение на превышение нормы алкоголя. — Но я могу выпить больше нормы. Хоть спиться нахрен, просто она будет выписывать штрафы, и штрафы с каждым превышением будут… — Ты и глаз можешь себе вырезать, никто не запретит, — равнодушно сказала она. — Только тебе в аптеке даже обезболивающее не продадут, потому что Дафна штрафами и выговорами уронит блок медицинской страховки. Он представил, как Марш проснулась бы после эфира и не смогла получить в аптеке свои антибиотики и эйфорины. Стала бы она принимать запрос на эфир, если бы знала, что не сможет себе помочь?Наверное, Марш ответила бы, если бы он спросил. Но он не хотел знать. Рихард снова посмотрел на экран. Надеялся, что там все еще тривиальная порнография, но на самом деле он прекрасно знал, что там увидит. Он смотрел эту запись много раз. Наизусть ее знал. Вот серебристое лезвие ножа и его витая рукоятка, серые глаза — восторг и эйфориновый кураж — россыпь белых салфеток на темном полу. И короткий момент, когда кураж спал, а лицо сделалось растерянным, а потом печальным, таким печальным, будто Марш уже тогда знала, что никому не поможет, но остановиться уже не могла. Рихард отвел взгляд, когда лезвие вошло в уголок глаза. Сейчас он смотрел на рейтинг в углу. Значение, накопленное от предыдущих просмотров и платежей в десятки раз превышало рейтинг оригинального эфира. И значение росло — последние четыре цифры медленно сменялись. Вот изменилась пятая с конца. Кто-то смотрел эфир прямо сейчас. Кто-то кроме них. Кто-то отправлял очки симпатий на закрытый счет. Если бы Марш получила четверть от этого рейтинга — она оплатила бы Леопольду любое лечение, сняла бы ему и себе по нормальной квартире и до конца жизни могла бы не следить за словами и курить в общественных местах. Но она не получила от этих просмотров ничего. — Кто-то дрочит на этот эфир, — с ненавистью выдохнула она. — Прямо сейчас. У него хреновая анонимка. И в истории просмотров таких пара сотен. Еще одна девица, кажется, смотрит эфир раз в неделю и рыдает. Я знала, что так и будет. Но думала, что это честная сделка. Марш на экране лежала на боку, и мобильная летающая камера навязчиво тыкалась ей в лицо. Кровь заливала широко распахнутый серый глаз. Мокрые волосы липли к коже алыми узорами. Рихард не знал, что ей сказать.— Она бы злилась, — вдруг сказала она. — Марш бы злилась. Разбила бы что-нибудь, а потом сделала бы какую-нибудь отвратительную, мерзкую подлость и упивалась ей, запивая бисквиты с социальных полок теплой водкой. Ей было бы хорошо. 93%. — Я… могу заказать в экспрессе бисквиты и теплую водку, — осторожно сказал Рихард, глядя, как по густой, блестящей крови, покрывшей ее щеку, ползут прозрачные капли. — Мне это не поможет. Ей это не помогало. Это глупо, — в ее голосе промелькнула растерянность. — Нужно что-то другое. Он молчал. Там, на грязной и холодной платформе, в отгоревшем прошлом, лежала мертвая женщина, укрытая его белым пальто. Она никогда не станет живой. Не будет жить даже в виртуальном памятнике, в который он пытался ее заманить, потому что цифровая копия отчего-то решила не делать подлостей и не пить теплой водки. — Ты можешь заплакать, — наконец сказал Рихард. По ее лицу покатились анимированные слезы. Как-то вдруг покраснели глаза — она запоздало вспомнила, что нужно анимировать еще и такую реакцию. — Не помогает, — хрипло сказала Марш. — Как надо? Я не помню… Нет, подожди… Она закрыла глаза. По лицу прокатилась синяя рябь помех. Поползла искрами по шее, затекла за ворот черной рубашки. Собралась в густо-синюю лужу на груди, а потом часто запульсировала то меркнущим, то вспыхивающим светом. Несколько секунд она сидела в абсолютной тишине, не добавляя никаких звуков анимации. А потом исчезла, оставив Рихарда с застегнутым чемоданом, экраном с замершим финальным кадром и скулящим псом. Он вздохнул и выключил экран. У него еще был шанс успеть на экспресс. Глава 9. Лучшая благодарность